Писать поперек. Статьи по биографике, социологии и истории литературы - Абрам Рейтблат

И действительно, в историческом развитии литературы довольно долго (до Нового времени) нормой было не точное воспроизведение текста первоисточника с поясняющими его комментариями, а, напротив, творческая его переработка в соответствии с интересами, знаниями, литературными вкусами и ценностями потребителя (напомню о Шекспире, Боккаччо и др.).

Впрочем, и сейчас нередко можно встретить подобное отношение к литературным текстам («Бова-королевич» А. Ремизова; «Трехгрошовая опера» и «Трехгрошовый роман» Б. Брехта, «Иосиф и его братья» Т. Манна и т.п.), особенно в детской литературе («Приключения Буратино» А.Н. Толстого, «Доктор Айболит» К.И. Чуковского, «Волшебник Изумрудного города» А.М. Волкова и т.п.).

Только на уровне «высокой литературы» принята (а в авангардных ее секторах и отброшена) максима неизменности текста, который следует воспроизводить точно по источнику. Массовая (речь здесь идет не о поэтике и проблематике, а просто о масштабах потребления) литература, как правило, обходится без комментария (допуская, напротив, адаптацию исходного текста).

Функционален он (т.е. востребован) только в изданиях для читателя «продвинутого», элитарного и в изданиях учебных, адресованных школьникам и студентам.

Рассмотрим подробнее фигуры комментатора и читателя комментария.

Комментаторы появляются в достаточно развитой литературной системе с дифференцированным набором ролей (писатель, издатель, книгопродавец, редактор, литературовед, литературный критик, преподаватель литературы, читатель). В подобной системе уже существует корпус классических текстов, включающий лучшие, образцовые, наиболее значимые произведения. «Эта традиция складывается в процессах выработки писателями, литературной критикой, а позднее – литературоведением, историей и теорией литературы собственной культурной идентичности. Через отсылку к прошлому как “высокому” и “образцовому” устанавливаются пространственно-временные границы истории, культуры и собственно литературы как целого, упорядоченного тем самым в своем единстве и поступательном, преемственном развитии. Классическая словесность выступает основой ориентации для возникающей как самостоятельная сфера литературы, для ищущего социальной независимости и культурной авторитетности писателя, делается мерилом его собственной продукции, источником тем, правил построения текста, норм его восприятия, интерпретации и оценки»295.

Поддержанием корпуса классики, его пополнением и корректировкой занимаются литературоведы и критики. Осуществляют это они в значительной степени отдельно от самих текстов – в форме статей, историй литературы, рекомендательных списков и т.п. Но параллельно идет работа «рядом» (под одной обложкой) с текстами – я имею в виду подготовку хрестоматий и комментариев.

Текст, написанный на знакомом языке, как-нибудь да понимается. Но в литературоведении предполагается, что существует одно правильное его понимание, остальные же либо приближаются к нему (не совсем правильное понимание, неполное понимание), либо неверны, неправильны. Комментатор, знающий, как «правильно понимать текст», призван сообщить это знание другим.

Комментирование направлено на нормативное закрепление определенного понимания произведения (а в конечном счете и всего творчества данного автора и хода развития литературы в целом) и на трансляцию этой трактовки в более широкие круги лиц, приобщенных к литературной культуре. Таким образом, основные стимулы комментаторской деятельности – идеологический и дидактический. Отбором текстов для комментирования, типом комментария, формулировками примечаний и оценочными суждениями в них комментатор задает норму восприятия текста.

Подавляющее большинство читателей или не обращается к текстам, которые подвергаются комментированию, или, если читают их, не обращаются к комментарию. Комментарий нужен самим филологам, а также социокультурным слоям, близким к филологической культуре, подвергающимся ее воздействию, – школьным и вузовским преподавателям литературы, студентам и другим учащимся, «продвинутым» читателям.

В России комментаторская деятельность получала развитие в периоды резкого роста значимости литературы и острых идеологических полемик, не имевших прямого публицистического выражения296. Первый такой период – середина XIX в. Именно с этого времени на протяжении второй половины XIX в. литература служила точкой приложения интеллектуальных сил, вызывала острый интерес культурной элиты. Носила комментаторская деятельность историзирующий характер (т.е. была направлена на восстановление исторического контекста создания произведения). (Чисто фактический, документальный тип комментария можно поставить в параллель с экспансией реализма в русской литературе в этот период. Характерно, что богословский, религиозно-нравственный и т.п. типы комментария тогда напрочь отсутствовали.) Занимались комментированием главным образом «непрофессионалы» (критики, педагоги, библиографы), а отнюдь не литературоведы. С.А. Рейсер в своей работе «Основы текстологии» напоминал, что «издание и комментирование произведений Пушкина в течение многих лет, в сущности до Октябрьской революции, было не работой текстолога, воспитанного в традициях филологической науки, а, скорее, чем-то вроде общественной работы любителя, для которого имя Пушкина было знаменем родной культуры»297. Именно для данных групп комментаторская деятельность служила самолегитимации, доказательству причастности к литературе (напомню в этой связи собирательско-комментаторскую деятельность поклонников Цветаевой, Булгакова и ряда других властителей дум 1970—1980-х гг.).

Важнейшие комментаторские акции середины XIX в. были совершены людьми, далекими от академического литературоведения: критик П.В. Анненков откомментировал собрание сочинений Пушкина (1855—1857), не имевший высшего образования писатель и чиновник П.Е. Кулиш – собрание сочинений Гоголя (1857), гимназический преподаватель В.Ф. Кеневич – басни Крылова (1869), чиновник П.А. Ефремов – произведения авторов XVIII в. (1860-е), и т.д. Исключением, на первый взгляд, является подготовленное академиком Я.К. Гротом собрание сочинений Державина (1864—1883). Но Грот более двадцати лет преподавал (в Гельсингфорсском университете и Царскосельском лицее) и основной вклад в науку внес в качестве языковеда, а серьезных литературоведческих трудов за ним не числится.

Показательна борьба комментаторских трактовок на материале литературы XVIII в. Если Ефремов в своих переизданиях книг литераторов того времени предлагал «демократическую» ее интерпретацию, нередко упоминая в примечаниях о «варварских привычках крепостного права», то Грот, издавая Державина, почти не давал реальный комментарий, делая акцент на комментарии текстологическом и биографическом298. Однако П.И. Бартеневу он писал: «Весь мой труд, смею полагать, есть довольно энергическая выходка против невежественной брани <…>»299 (речь шла о современных критиках Державина). Намерение Грота было понято его оппонентами, и они (в частности, и П.А. Ефремов) подвергли издание резкой критике300.

Принято считать, что комментарий призван пояснить текст. Это пояснение осуществляется путем включения текста в более широкий контекст: исторический, литературный, философский и т.д. Комментатор обращается к другим текстам и пытается дополнить круг знаний читателя, чтобы он смог полноценно воспринять произведение. Он – своего рода посредник, посвятивший себя поискам подобных сведений. Из бесконечного мира культурной информации он извлекает нужное (с его точки зрения) для понимания данного текста. Но дело ведь не в том или ином факте, а во всей картине мировосприятия, структуре ценностей читателя иной культуры, восстановить которую в целостном виде комментатор не в силах. Напротив, приводя в комментариях цитаты из эпистолярных и мемуарных источников, которые не были известны современникам текста, а также очищая текст от редакторских и цензурных изменений, публикатор/комментатор нередко создает новый артефакт, не имеющий соответствия какому-либо тексту в прошлом (см., например, современные издания «Что делать?»).

Авторы работ по текстологии настаивают, что комментарий в научных изданиях не должен включать легкодоступные сведения. Д.С. Лихачев писал, например: «Комментарий к научному изданию должен носить исследовательский характер. Это род исследования текста. Комментарий, излагающий более или менее известные данные, допустим только в научно-популярных изданиях»301. Однако того идеального «научного» комментария, о котором говорят специалисты по текстологии, на деле не существует. Напротив, даже «академические» издания заполнены информацией, которую в принципе читатель должен знать, если обращается к изданиям типа полных собраний сочинений, а если не знает, то легко может разыскать в распространенных справочниках.