Большая книга ужасов – 66 (сборник) - Ирина Мазаева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ф-фу… – с шумом выдохнула Женька и открыла окно: – Святые ж пряники…
Мальчишки с удивлением и некоторой опаской воззрились на девчонку с зелеными волосами, деловито влезшую к ним в окно. Но сказать ничего не успели. Та уставилась на Женьку:
– Слушай, ты можешь звать меня Аня, можешь – Журба, можешь – Ленор. Но не называй меня каждый раз Святыми Пряниками, хорошо?
– Ты с ума сошла?! Психопатка! – придя в себя, накинулся на девчонку Лешка, не давая ей даже раздеться.
– Поосторожнее, – сказала Аня, отводя от себя кочергу.
– Меня зовут Саша, – сам представился Сашка и представил друга: – А это громкое невоспитанное чудовище – Лешка.
– Че?! – немедленно замахнулся на него кочергой тот.
– Ты вообще откуда? – спросила Женька гостью, не обращая внимания на мальчишек. – И почему у тебя зеленые волосы?
– Решила сменить имидж. – Анька заколола непослушные пряди заколками с черепами. – Ушла из дома – все равно ведь каникулы. Решила к вам рвануть.
– А как ты узнала, где я живу? – удивился Сашка.
– Это было самым элементарным.
– А как ты…
– Ладно, рассказываю все сразу, а то задолбаете вопросами, – вздохнула Анька, раздевшись и усевшись на тахту. – Вызвала такси, назвала адрес, нашла дом, в доме темно, Женька говорила, что комната Сашки на втором этаже, со двора стоит лестница у стены, влезла, постучалась, вы долго тупили, потом открыли. Все.
– Точняк! В натуре! Лестница же! Это мы, когда в прошлый раз еще от твоих предков сбегали, приставили! – догадался Лешка. – Так и не убрали…
– А как ты узнала, где я живу? – еще раз спросил Сашка.
– А ты зануда, – заметила Анька.
– Я не зануда, – с достоинством ответил Сашка. – Просто мне всегда интересно видеть картину целиком, а не фрагментарно, ты же сама, вместо того чтобы выдать сразу всю информацию, заставляешь меня постоянно возвращаться к интересующей меня теме и задавать тебе дополнительные вопросы, тем самым…
– Зато он умный, – перебила друга Женька.
И тут Лешка пришел в себя, отложил кочергу и накинулся на Аню с вопросами:
– Так это че, правда ты тусила на «Гиперборее»? Короче, ты слепила монстра с флешкой на хвосте? Не, ну это вообще жесть. Мрак. А что значит «конги»? А чья идея? А ты фанатка стимпанка?
– Не, давай сразу в зону!
– О боги, боги… – закатила глаза Аня. – Может, тогда хоть чаем сначала напоите?
У Сашки в комнате на всякий случай стоял электрочайник, в шкафчике хранились кружки, заварка, сахар и каменные пряники, а на полу – канистра воды из родника. Он послушно встал и занялся организацией чаепития.
А напившись чая и согревшись, Аня сказала:
– Ну что, пошли?
– Я вообще не понимаю, как я мог на все это подписаться? Вы же все всё время орете! Что, тише нельзя? Я, между прочим, с родителями живу! Знаете, что мне будет, если они узнают, что мы ночами из дома сбегаем через окно? И вообще, как я утром объясню родакам, откуда у меня в комнате еще одна девчонка взялась? Где я, кстати, ее спать положу? У меня места больше нету! И матраса тоже нету! Вы все вообще можете хоть немного прогнозировать свои действия, заранее думать, прежде чем что-то делать? Хотя бы внятно формулировать, что вы делаете и зачем? Я вообще не понимаю смысла бежать ночью на комбинат! – бухтел Сашка, но его никто не слушал.
Они подошли к конторе комбината. Женька, как обычно, первая нырнула в форточку, потом распахнула остальным окно и торжественно сказала Ане, когда та перелезла через подоконник:
– Ну вот ты и в зоне.
Остановились у начала коридора, ведущего в цех обжига. Из него ощутимо пыхало жаром и тянуло дымком. Крупные снежинки, облепившие их на пути к комбинату, мгновенно растаяли, одежда тут же промокла, и от нее как в бане пошел пар. Женьке вдруг показалось, что она задыхается; она резко рванула шарф, разматывая его, расстегнула куртку… И почувствовала, как противный холодный пот все так же струится по позвоночнику. А из цеха обжига через коридор послышались приглушенные голоса.
– Вы это… может, без меня сходите? – предложила она и не узнала своего голоса.
– Мелкая, ты че? Без тебя там будет пустой цех, – напомнил Лешка и пояснил Ане: – Она у нас избранная, как Нео! Без нее мы не видим никаких жрецов.
– Женька, не бойся. Там, конечно, есть огонь, но ведь он же в печи! Не будут они тебя хватать и, как Баба-яга Иванушку, в печь толкать. Им идола своего обжигать нужно. И вообще, мы же только одним глазком, только Журбе показать – и тут же обратно, – попытался успокоить ее Сашка. – Да и…
Женька, видевшая, что произошло с Надей, все никак не могла справиться с паникой. Но выглядеть трусихой перед Журбой ей очень не хотелось…
– …да и время жертв еще не подошло…
– Все нормально. – Женька наконец взяла себя в руки. – Вперед! – И шагнула вперед.
Дверь в цех оказалась прикрытой, Женька уверенно толкнула ее и снова первая заглянула внутрь.
В цеху все было точно так же, как во все предыдущие разы: тот же оранжевый свет, те же тени и голоса. Прерванный дверью, налево, к другому концу печки, тянулся ряд стеллажей. Женька привычно нырнула в узкий проход между ним и стеной.
– Anna olla syntynyt, jokka taytyy-у! – разнеслось под сводами цеха и, отражаясь от стен, загремело сразу со всех сторон: – Pitais-s-si… Pitais-s-si… Pitais-s-si!..
Утроенный эхом, голос звучал настолько жутко, что хотелось немедленно развернуться и бежать, бежать без оглядки. Усилием воли, повторяя: «Еще рано для жертв, еще никто никого не собирается убивать…» – Женька заставила себя дойти до стеллажа, который она повалила еще в позапрошлый раз. Вторая заповедь сталкера: либо справа, либо слева все должно быть чисто на сто шагов. Ей стало нехорошо и… вдруг показалось, что она здесь одна.
Женька резко обернулась… Рядом с ней стояли все: и Аня, и мальчишки. И большими глазами смотрели вперед, туда, где совершали свой ритуал призраки-жрецы. Они видели и слышали то же, что она! И эта Аня-Ленор тоже все видела и слышала!
– Видишь? – на всякий случай шепнула Женька.
Та кивнула. А она вдруг обратила внимание на необожженную продукцию комбината на следующем стеллаже: на серые изуродованные чайники, которые оплыли за лето под капелью с потолка, на расплющенные ручки, кривые покореженные носики, уткнувшиеся в пол. Женька непроизвольно передернула плечами: общее чувство от увиденного было таким неприятным…
– Уходим.
– Стой! – поймала ее за руку Журба. – Как уходим? Давай еще немного понаблюдаем! Подойдем поближе.
«Нормальная девчонка уже давно должна была онеметь от ужаса и удрать!» – подумала Женька, а вслух сказала:
– Ты не в цирке. Уходим.
Но Аня ее не послушалась: обошла как столб и направилась вперед, прямо к жрецам. Женька дернулась было следом, чтобы остановить, но вовремя спохватилась: без нее ведь новенькая все равно ничего не увидит.
– Куда она? – шепнул Сашка, которому, как и Лешке, не был слышен их тихий разговор.
– Ну ее на фиг, – отмахнулась Женька. – Пошли домой. Сейчас для нее видение пропадет – пусть побродит ночью одна по пустому цеху. Надоест – сама вернется. – И она решительно направилась в сторону коридора, идущего из цеха обжига.
– Женька! – ухватил ее за рукав Лешка и трясущейся рукой указал куда-то ей за спину. – Смотри!..
Она обернулась. Аня по-прежнему шла в сторону жрецов. Но как-то… не так. Не так, как обычно ходят люди. Она шла как тот мальчик в синей курточке и шапочке с помпоном…
– Ее жрецы приманивают! Она их жертва!!!
– Стой! – кинулся следом за Аней Сашка. – Стой!
Забыв о предосторожностях, он выскочил из-за стеллажей, пробежал, оскальзываясь на глине, залившей пол, несколько метров и… встал как вкопанный, растерянно озираясь по сторонам. Он не видел больше ни Ани, ни Рыжовых, ни тем более жрецов.
– Стойте оба! – Женьке ничего не оставалось, как рвануться вперед, тоже поскальзываясь на глине… – Уходи! – шепнула она Сашке, поравнявшись с ним.
Аню же догнала уже почти у самого конца печи, когда ноги проваливались в глину почти по щиколотку, схватила ее за руку.
– Tuule meille, oh Murtinati, tuullut uytse, siirry tuleen! – воззвала верховная жрица.
Жрецы снова стояли вокруг глиняного изваяния, которое вовсе не было таким большим, как показалось им в первый раз. В печи – совсем не такой, какая она бывала днем, – полыхало пламя.
Женька с Аней кинулись прочь, тут же натолкнулись на Сашку с Лешкой и…
– Muukallaa… ne… ne…
От этого голоса они все вчетвером почему-то замерли, встали как вкопанные и обернулись.
Их заметили. Все жрецы, человек семь, смотрели в их сторону. Их круг начал медленно распадаться, раскрываясь навстречу нежданным гостям. И теперь Женька могла отчетливо разглядеть их самих и то, что они лепили – их идола.