Тропинка в зимнем городе - Иван Григорьевич Торопов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Внезапно откуда-то выскочила и быстро юркнула на высокую сосну рыжая белка, Сюдай едва не порвал поводок, залаял. А та — стремглав вверх! Ох и умная бестия: минует лётом один промежуток, замрет, обернется, озорно поглядит и дальше — вверх, будто пушистый, в стоечку, хвост несет ее как крыло. А ножки мелькают так быстро, что кажется, их и вовсе нет. Вот белка уже на длинном суку, прыг-скок, вертится, пощелкивает. И вдруг как перемахнет на верхушку другого дерева, потом дальше. Теперь ее хвост, распушась, плывет сзади, теперь, догадывается Ваня, он и вправду удерживает проворную белку в воздухе, помогает полету.
Сюдай надрывается, лает, тянет к белке, и опять сердится на Ваню за то, что тот не гонится за добычей.
Когда переходили новую ложбину, спугнули глухарей: хлоп-хлоп, шарахнулись они из-под ног, всполошив лес, — много этих глухарей, тетеревов, рябчиков уродилось нынче в тайге, полным-полно. Дедушка говорил: мол, тут уже лет двадцать, как не валят лес, потому природа успокоилась, залечила свои раны. А обитателям пармы только того и надо: им бы тишина да покой…
Но потом они вышли к поваленному когда-то Великому бору, о котором дедушка говорил, что такого леса нигде больше не было по всей Коми земле, и уже, мол, не будет. Вон на краю бора каким-то чудом сохранилось несколько деревьев. Сосны в обхват, гладкие, как свечи, устремлялись метров на тридцать ввысь, и ветви у них только на верхушке. Сияют золотой колоннадой, словно памятник былой красоте…
Теперь на месте вырубленного бора повсюду видны черные, как деготь, пни. Даже из них уже прет осина с березой, а если кое-где и появилась сосенка, то чахлая, низкорослая — ее глушит поросль лиственных деревьев, заслоняя от солнца и света. Дедушка объяснял Ване, почему так случается: семена березы и осины легче сосновых, ветер разносит их на большие пространства, особенно по пустошам да по гладкому весеннему насту. А здесь, на былом широком бору, даже на развод сосновых куртин не оставили, все пригожее смели под гребенку, лишь бы сегодня прибыток. И даже палец о палец не ударили, чтобы возродить сосняк…
Мальчик остановился, прикидывая, как идти дальше? С дедом они пересекли вырубленный бор намного выше, по косе, там, помнится, было все усыпано брусникой… Но ведь тогда им некуда было спешить, можно было и лишних три-четыре версты пройти. А если теперь Ване попробовать отсюда взять наперерез и поскорее выйти к верховью Торопца?.. Он взобрался на высокий пень и посмотрел на синеющий вдали, за повалом, лес. Потом поднял глаза к солнцу: время было за полдень, солнце все чаще и чаще пряталось за облаками, и в душе мелькнула тень беспокойства. Ну да ничего, может быть, до вечера не задождит…
Ваня направился с Сюдаем поперек повала. Едва они вошли в рощицу, замельтешили вокруг молодые деревца, шебарша на ветру крупными, как лопух, сочными листьями. И трава под ногами была так же тучна. Ваня шел, спотыкаясь о некорчеванные пни. Местами земля, исковерканная гусеницами тракторов, будто нарочно препятствовала пути, дыбилась. Он ничегошеньки не видел далее своего носа: кругом лишь сплошная стена говорливого березняка да осинника. Экая маета продираться здесь! Может, не следовало лезть сюда? Может, вернуться обратно?
Но не такой у Вани характер, чтобы идти на попятную. У него, несмотря на молодость, характер особый: если решился на что, то и сделает так, а не иначе, ринется, очертя голову.
Нет, почему — очертя голову? Ведь направление взято верно: солнце все время остается слева. Правда, сейчас оно спряталось за большое облако, но Ваня знает, за какое: вон его края опоясаны огненной лентой… Не тушуйся, Сюдай, уж три-то версты мы как-нибудь одолеем! Лишь бы не сманиться в сторону, не пойти вдоль бора.
Уф, ну и жара! Ванино вспотевшее лицо облепила паутина, только и успевает смахивать. Но ни на минуту не останавливается. По ходу он там и сям замечает сломанные, обглоданные осины: это лоси кормились, тут им сочной еды хватает — хоть какой-то прок от чернолесья.
Однако солнце совсем скрылось, заволоклось непроглядно. Где же оно теперь, хотя бы приблизительно? Уставший Ваня почувствовал, как тревога и сомнение вошли в сердце… Он вынул из кармана компас. Руки слегка подрагивали. Курс вроде бы верный — как взят, так они и идут. Значит, пустяки, не надо зря волноваться. Хотя без солнца, конечно, в такой чащобе немудрено заблудиться. В сосновом бору Ваня, конечно бы, сориентировался быстрее, там сразу различишь, в какой стороне юг: сосновые ветки в сторону жаркого солнца растут гуще, мощнее, кора с южной стороны потолще, да и муравьи свои города обращают парадной стороной к югу… А тут ничего подобного нету: лиственный лес хаосом и круговертью, понять невозможно, да и не разглядишь ничего ни впереди, ни сзади…
Вдруг из-за тучи вырвался яркий луч. Ага, значит, солнце там. На душе словно бы посветлело…
Да что же это? Ну, язви тя в корень, как приговаривает дедушка… Оказывается, если ориентироваться по солнцу, они идут уже в противоположном направлении. Да, точно, в другую сторону топают.
Стало быть, Ванина голова и Ванины ноги пошли кругом в этом злосчастном лесу, когда он, торопясь, спотыкался, падал и вскакивал. Зачем только занесло его сюда?..
Ваня бросился бежать обратно. Сюдай послушно семенит следом.
Долго ли, коротко ли бежали они, как вдруг опять вынырнуло солнце — теперь совсем в другом месте! Сзади! Что за наваждение?.. Ванину спину омыл холодный пот. Он даже головой затряс: уж не случилось ли с ним какой беды, не заболел ли он?
А может быть, исчезнувший с лица земли Великий бор, бывший когда-то веселым и добрым, многие века шумевший здесь, — решил расквитаться с Ваней? Люди порушили его красоту — вот он и мстит…
Солнце спряталось снова, а вскоре опять засветилось где-то за облаком, но — вот чудеса! — и на сей раз в другом месте. Ваня остолбенел, опасаясь лишиться чувств. Хотелось бежать куда глаза глядят, только бы не стоять, только бы уйти подальше от коварного шелеста чернолесья…
Из оцепенения его вывел Сюдай: он тявкнул, лизнул Ванину руку. И тот в ответ погладил собаку. Снова достал компас. Надо идти на