Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию - Юлиане Фюрст

Несколько человек вспоминали, что встречали дома у Царевны-лягушки криминальных авторитетов. По словам Саши, они называли их «пятой мастью» — это были признанные враги советского правопорядка, которые не вписывались в четыре установленные категории (масти) «воров в законе»[319]. Помимо всего прочего, благодаря Светиным обширным связям их с Сашей пригласили принять участие в выставке нонконформистского искусства в Измайлове, организованной Оскаром Рабиным 29 сентября 1974 года, — и это, возможно, вызвало куда большее беспокойство со стороны КГБ, тем более что произошло спустя всего две недели после того, как предыдущая выставка была разогнана властями с помощью бульдозеров. Скорее всего, у Светы Марковой была серьезная защита «наверху» благодаря ее отцу — старому большевику (которого к тому времени уже не было в живых), но вскоре их с Сашей стали все больше преследовать. Свидетельство этому — кратковременная принудительная госпитализация Саши в психиатрическое отделение по приказу КГБ в начале 1970‐х. В глазах властей дуэт Маркова — Пеннанен перешел, как и Солнце, границы дозволенного. Они были высланы из страны осенью 1974-го, сразу после Измайловской выставки: их вынудили подписать заявление на выезд по еврейской линии (хотя ни у одного из них не было еврейского происхождения) и дали им две недели на сборы до самолета в Вену[320]. Их отъезд был так внезапен, что большинство друзей об этом даже не знали. Когда летом 1975 года пара ожидала американских виз в Риме, они дали интервью немецкому журналисту, сообщив, что «уезжали без всякого сожаления»[321]. И хотя творческий талант Светы, казалось, в эмиграции никуда не делся, после отъезда из СССР она как будто потеряла точку опоры. Ее зависимость от морфия вышла из-под контроля, когда в течение шести месяцев они жили в Морлупо, коммуне художников недалеко от Рима, где она опустошала местные аптеки. После тяжелой и очень долгой дороги в США, по словам Саши, Света «сдалась» сразу после приезда в Лос-Анджелес, скрывшись от мира в глубоком наркотическом тумане[322]. Но умерла она не от наркотиков, а от рака груди в 2011 году. Саша все еще живет в Сан-Франциско. Он чуть больше вписался в американскую жизнь, хотя, несмотря на периодическую работу по своей профессии архитектора, в основном просто плыл по течению.

Ил. 16. Света Маркова и Саша Пеннанен покидают СССР навсегда (по дороге в аэропорт Шереметьево), октябрь 1974 года. Фото из источника: Дудинский И. Триумф романтики. М.: Крук, 1997

Другие участники покинули Систему по собственному желанию. В начале 1970‐х она претерпела значительные демографические и социальные изменения. Детей номенклатуры, составлявших костяк Системы до 1971 года, постепенно сменили дети из обычных семей, хотя многие из них по-прежнему жили в центре и выросли в семьях городской интеллигенции. Многие хиппи первой волны перебрались на другие берега. Маша Штатница вернулась к нормальной жизни, скорее всего, вышла замуж за будущего дипломата и заняла свое место в советской элите[323]. Ряд музыкантов — в их числе Стас Намин («Цветы»/«Группа Стаса Намина»), Андрей Макаревич («Машина времени»), Петр Мамонов и Александр Липницкий («Звуки Му») — сконцентрировались на своей музыкальной карьере (и, в случае с Липницким, торговле иконами), постепенно покидая Стрит или путешествуя по стране с гастролями[324]. Евреи-хиппи, как, например, Шекспир (Алексей Полев) и Саша Бородулин, воспользовались возможностью эмигрировать в Израиль в 1973 году. В 1976 году Александр Дворкин (ныне высокопоставленная фигура в Русской православной церкви) решил, что раз репрессии уничтожили хипповскую Систему в СССР, то пришло время для поисков «оригинала» на Западе. Жестокое избиение милицией и встреча с одиноким пьяным Солнцем, который сказал ему, что «лучшие годы прошли»[325], убедили его в том, что он принимает правильное решение. Дворкин уехал в марте 1977 года вместе с Алексеем Фрумкиным, любовником и близким соратником Офелии, который устал от длительных и все более пугающих принудительных госпитализаций в советские психиатрические больницы[326]. Дзен Баптист в своем самиздатовском журнале «Альтернативы» провозгласил 1976‐й годом конца движения советских хиппи, хотя он сам был убежденным хиппи до конца жизни даже в постсоветской России[327]. (Объявлять о смерти движения было чем-то вроде традиции с тех пор, как в 1969 году San Francisco Diggers устроили перформанс с похоронами хипповства.) Официальная советская пресса тоже отмечала упадок мирового движения хиппи. После всплеска публикаций в конце 1960‐х последовало несколько лет тишины, и только в 1972 году ленинградский журнал «Смена» вышел с короткой заметкой, в которой описывались репрессии и исчезновение хиппи во всем мире — от площади Пикадилли до Нью-Дели и Сингапура[328]. Трудно было не заметить в этом послание всем советским хиппи: теперь вы должны себя чувствовать изолированными и бессмысленными. Но они просчитались. Система не умирала. На самом деле ее расцвет был еще впереди.

КАРНАВАЛ

После 1971 года, безусловно, началось время перемен. Эти годы можно было бы считать упадком движения. Но все оказалось гораздо сложнее. Демонстрация решительно провела черту между хиппи и властями. И несмотря на возросший риск, ужесточение репрессий и скатывание в бесправное положение, это размежевание также означало своего рода свободу — хотя бы свободу от иллюзий о совместимости хипповства и советского мира. Оно также отсеяло тех молодых людей, которые думали, что хиппи — это просто отличное времяпрепровождение после лекций или уроков, а также отделило их от тех, кто настолько сильно стремился отличаться от других, что был готов к арестам — именно такую цену теперь приходилось платить. Ко всему прочему, это заставило оставшихся в Системе придумывать разные ухищрения, как можно хипповать, уворачиваясь от властей. Во многих отношениях 1971–1975 годы были очень удачными для советских хиппи. Это было время, когда их различные местные истории начали сливаться в одну общую, хотя и со множеством сюжетных линией, но с единой траекторией. Это были годы конфронтации, экспериментов и переориентации. Это был карнавал — и отсылка к Бахтину тут не случайна именно из‐за многоголосия хипповского творчества как по части идей, так и по происходящим событиям. И нет никаких сомнений в том, что это были годы выживания.

Если отвлечься от Москвы и взглянуть на регионы, станет очевидно, что демонстрация 1 июня 1971 года хоть и была необычной по своим масштабам, но отнюдь не уникальной. Похоже,