Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию - Юлиане Фюрст
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 3
ЗРЕЛОСТЬ
Демонстрация 1 июня была преимущественно московским событием, но ее последствия вскоре стали ощущаться далеко за пределами столицы. Это был переломный момент в истории хиппи. Демонстрация превратила Систему в крупнейшее и самое значительное сообщество советского андеграунда. Как говорит Вася Лонг, уже тогда у всех было чувство, что времена изменились: «Это было очень важное событие! С самого начала было понятно, что раз аресты таких масштабов, столько народу [задержали], то дальше все уже будет по-другому…»[282] После июня 1971 года количество хиппи и «прихиппованных» в столице существенным образом сократилось. Студенты вузов и старшеклассники были вынуждены дистанцироваться от хипповства как своим внешним видом, так и идейно. Однако, вопреки первым успехам властей, достигнутым ими в области устрашения и ослабления хипповского сообщества, последующие преследования подтолкнули как московских хиппи, так и советских хиппи в целом к тому, что они стали приспосабливаться к новой ситуации. Вместо того чтобы уничтожить зарождающуюся Систему, демонстрация преподала ей урок, который в конечном счете помог ей выжить. Как будет показано дальше, в своем зрелом воплощении Система стала представлять собой нечто большее, чем просто яркий эпизод в истории советской молодежи. Она была одной из движущих сил, воплотивших парадокс позднего социализма: поддерживая позднесоветскую реальность, она систематически выхолащивала и ослабляла ее структуры, в конечном итоге способствуя ее краху.
ПЕРЕЛОМ
Итак, демонстрация 1971 года, несомненно, стала переломным моментом в хипповской истории. Для московских хиппи это означало конец эпохи невинности. Над сообществом не только навис призрак предательства, но также вполне реальной стала угроза арестов и тюремного заключения. Вероятнее всего, в течение первых месяцев после демонстрации прошло несколько волн задержаний и принудительных госпитализаций в психиатрические больницы. Большинство хиппи теперь находились в списках КГБ. Андрей Тимоничев пишет из одного отделения больницы № 4 им. Ганнушкина Солнцу, который в этот момент лежал в другой больнице: «Андросов и Боксер [два других московских хиппи] собираются скибать на время набора [непонятно, имеется ли в виду армейский призыв или нет]. Но вряд ли успеют, думаю, встретимся все здесь»[283] [т. е. в психушке]. Игривое отношение московских хиппи собственно к хипповству исчезло или переросло в более сумасбродное и даже еще более неуправляемое поведение тех, кто считал, что им уже нечего терять. Для большого количества людей, которые не были такими последовательными сторонниками движения, события 1 июня 1971 года стали концом игры, из которой они предпочли выйти. Школьники и студенты из числа собравшихся в тот день на Психодроме рисковали очень многим (комсомольский билет, перспективы получения высшего образования, карьера и другие социальные блага) и были очень чувствительны к давлению сверху. Психодром не перестал в одночасье быть местом встреч, но превратился в оскверненное место. Юра Диверсант написал очень мечтательно-грустное стихотворение о безмятежных временах, которые были когда-то:
Мы ждали тихой радости, и радовались снам,
И не любили гадости, и верили в туман.
Смотрели на прохожих мы голодными глазами,
Хотели поделиться мы с прохожими цветами[284].
Центровая Система переехала на площадь возле Большого театра. Некоторое время они делили это пространство с гей-сообществом, и в каком-то смысле это стало означать, что хиппи тоже превратились в изгоев советского общества. Но это соседство продлилось недолго. Слишком много внимания привлекали к себе их «соседи». Гомосексуалы классифицировались властями не как «мелкие хулиганы», какими, например, считались хиппи, а как настоящие преступники. Хиппи общались с сообществом геев (лесбиянки на площади не собирались) с уважительным скептицизмом, по-приятельски и на достаточно большой психологической дистанции[285]. Это приятельство, однако, не привело к тому, что «волосатые» начали обсуждать сексуальную ориентацию и гендерную идентичность: советские хиппи до последнего не ставили под сомнение советские гендерные нормы, несмотря на то что мужчины-хиппи часто слышали в свой адрес издевательские намеки на женственный внешний вид. В конечном итоге Система переехала на Стрит — улицу Горького, преимущественно на Пушку — Пушкинскую площадь, где в 1975 году открылась станция метро[286].
Этот переезд подальше от университета отразился на составе участников и изменил характер движения. У студентов теперь было не так много шансов спонтанно попасть в хипповскую тусовку. Вторая волна московских хиппи насчитывала совсем мало молодых людей, которые бы учились или работали по профессии, а если они и были студентами, то вскоре бросали учебу. После 1971 года тусовки хиппи были малочисленнее, чем во время первой волны в 1960‐х, но они были куда более закаленными. Жестокие преследования после демонстрации привели к «профессионализации» советских хиппи, их жизнь была теперь слишком рискованной авантюрой для тех, кто попал в хиппи случайно. Если кто-то по-прежнему существовал в рамках официальной системы, реальное участие в хипповской Системе теперь постоянно угрожало его или ее средствам существования. В результате те, кто составлял ядро движения хиппи, выпали из общественной жизни в гораздо большей степени, чем это было раньше. Они устраивались на работы, о которых потом Борис Гребенщиков напишет свою знаменитую песню «Поколение дворников и сторожей». Они работали рабочими сцены в театрах, моделями в художественных училищах, на музыкальной рок-сцене. Прежде чем они сами начинали это понимать, хипповская жизнь затягивала их, закрывая им двери в основное общество каждый раз, когда их арестовывали или когда они бросали учебу или работу и отказывались от чего-то, что составляло нормальную часть советской жизни. Кисс описывал,
