Бунин, Дзержинский и Я - Элла Матонина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На склоне лет она проронила правду: «Я поняла, что вопрос о переселении в Ялту уже решен. И сердце мое тоскливо сжалось; мне стало жаль наше поэтическое Мелехово, на благоустройство которого мы, и я в особенности, отдали столько своих трудов».
Он же считал, что сестра не желает и собственного личного счастья, не хочет любви земной и грешной, не хочет мужа, детей. Она выбрала, похоже (иногда сомневался, но молчал), другую судьбу.
Слава брата, болезнь брата, комфорт знаменитости и таланта требовали жертвы от нее.
И не хотелось замечать, что она носит не снимая на безымянном пальце левой руки кольцо с круглыми зелеными камнями, подарок Константина Коровина.
Что в день своего рождения надевает необычный бриллиантовый кулон. Его преподнес ей Иван Алексеевич Бунин. Он был в нее влюблен и предложил ей руку и сердце – по календарю это было 13-е число. Оно же – это число – стало поводом для отказа, мол, число несчастливое и жизнь будет такой. Через 13 лет Бунин присылает Маше бриллиантовый кулон в виде цифры 13. Но так как однажды эта цифра ей не принесла счастья, она просит ювелира поменять местами цифры, чтобы вместо 13 получилось 31– ее день рождения по старому стилю. Брат Миша так комментировал эту грустную историю: «Эта трансформация не смогла ей вернуть прошлого. И этот кулон стал походить на красивый надгробный памятник, под которым лежит навеки скончавшаяся любовь… Сколько вокруг нас трагедий, которых мы не замечаем…»
Глава 23
Имел ли Михаил Павлович в виду запланированную незамечаемость – трудно сказать. Но слова «чтобы не бросить Антона и найти благовидный предлог для отказа» произнесены.
Бунин посвятил Маше Чеховой рассказ «Свидание». «Хочется плакать от одиночества… Близких людей у меня на всем свете не более десяти. Вы одна из них, и вчера я даже хотел снова приехать к Вам, так как было страшно одиноко», – писал он ей.
Но наступает день, когда ее обет, данный брату, и всем окружающим ясный, подвергнется опасности. Она влюбилась в того, кто тоже полюбил ее. Это был помещик Александр Смагин. Познакомилась она с ним, когда Чеховы снимали дачу в усадьбе Линтваревых, где и вокруг которой были запущенные сады, пели соловьи, стояли грустные старые усадьбы – «там жили души красивых женщин», в вечерней тишине слышалась музыка и густо пахло свежим сеном, а над головой светилось теплое вечернее небо с томным и грустным закатом, отражавшимся в речках и лужицах. Так или почти так описывал в своих письмах брат Антон эти места. В этих местах стояло и имение родственников Линтваревых – братьев Смагиных: Сергея и Александра. Имение было велико и обильно, поэтично, грустно и красиво, но, как заметил Чехов, запущено, с гнездами соловьев в комнатах. Но знакомство и встречи были сердечными радостными. Братья Смагины положительно очаровали Чехова.
Маша влюбилась в Александра.
Когда-то Лика Мизинова, влюбившись страстно и не безответно, отстранила все на пути этой любви: приличие, ужас матери, сплетни родственников и знакомых, ненависть жены Игнатия Потапенко и даже долгую, терпеливую, изматывающую надежду на «блаженство» с Антоном Павловичем! Маша Чехова, полюбив красивого и достойного человека, просившего ее руки, пошла спрашивать разрешения: «Знаешь, Антоша, я решила выйти замуж». Он знал, за кого, ничего не ответил, новость была неприятна. «Растерянной, беспомощной я вышла из кабинета и долго плакала в своей комнате… Прошло несколько дней, Антон Павлович ничего мне не говорил, был сдержан при обращении ко мне» – так она вспоминала причину своего отказа, свое горе тех дней и свою, как считала, вину перед братом.
А брат, между тем, писал Суворину так: «Сестра замуж не вышла, но роман, кажется, продолжается в письмах. Ничего не понимаю. Существуют догадки, что она отказала и на сей раз. Это единственная девица, которой искренно не хочется замуж!»
Она со странным чувством прочитала эти строки через двадцать лет, когда издавала эпистолярное наследие А.П. Чехова…
Прошло еще тридцать лет. Ей прислала письмо женщина, хорошо знавшая Чехова. «…Я жила летом и осенью на даче под Полтавой. Познакомилась с Александром Ивановичем Смагиным. И вот он признался, что любил Вас всю жизнь. “Не только любил, а люблю”. И если бы Вы видели его лицо при этом признании. Теперь он умер».
Закрыто и сурово было в иных случаях сердце брата Антона. Быть может, оно не чувствовало реальности, потому что мучительно двоилось сознание между реальностью и ее литературным отражением, которое всегда не реальность.
Его любимая Лика, подруга Маши, была на грани самоубийства. Надеялась, что Антон спасет ее, ведь поучал он «прекрасную Лику», с таким умным верховенством! Надеялась, что женатый, значит, свободный от нее, пайщик Художественного театра Чехов попросит пайщика и друга Немировича оставить ее в театре хотя бы статисткой. Не сделают ее безработной в тридцать лет.
Не спас и не помог.
Две подруги. Одна все же обрела свою личную жизнь и даже имя вернула – стала Лидией, как нарекли при крещении. Другая же потеряла личную жизнь навсегда.
Как всякий одинокий человек, Маша Чехова искала дружества, теплой привязанности. С Ольгой Книппер она познакомилась на спектакле знаменитой «Чайки». Дружба складывалась сама собой, легко; непринужденно. Весной пригласила в Мелехово, конечно, с позволения брата, которому Книппер очень понравилась в спектакле «Царь Федор». Запомнился ее звонкий голос и смех в тихой усадьбе. После этой весны брат Антон начал переписываться с Ольгой. Она была предприимчива и энергична, как знаменитое течение у немцев в искусстве.
Предложила Антону Павловичу встретиться в Новороссийске, когда он из Таганрога, куда ездил по делам, отправится к себе в Ялту. Так оно и случилось. Они были только вдвоем. Море. Сильно, но тихо идущий пароход, луна, сбросившая свою золотую лестницу с высоты в воду. Россыпь звезд, ее белое платье… В Ялте они встречались каждый день и много гуляли.
Знала это Маша или нет, но только в Москве Ольга стала ее самой близкой и лучшей подругой. Это дружество глубоко поселилось в Машином сердце. Они бывали в театрах, клубах, ночевали то у Чеховых, то у Ольги. В редком письме к брату сестра не упоминала имени подруги, это была ее личная жизнь, овеянная человеческой привязанностью, любовью, каким-то собственническим радостным чувством.
И вдруг странное письмо, то ли юмор очередной, то ли намек. «Врач посылает меня
