Адаптер - Борис Петров

дверь. Рустам встал, оглядел себя: надо было поправить рубашку и галстук, брюки совсем не помялись после лежания на диване.

— Ой, ты уснул, бедный, — девушка ловко юркнула в приоткрытую дверь, левой ногой захлопнув ее. Она без предупреждения обняла Рустама, мягкими, но сильными руками, притянув к себе за шею, и поцеловала.

— Я тебя разбужу. Я такая голодная!

Она повела его к дивану и усадила. Рустаму нравилось, что она им управляет. Особенно его возбуждал ее наряд: девушка пришла в темно-зеленой чадре, хиджаб был завязан по всем правилам, но было видно шею, а лицо сияло от улыбки.

— Ты не против? — она незаметным движением расстегнула чадру, и темная ткань распалась на части, обнажая красивую фигуру. Хиджаб неподобающим образом улетел на тумбочку в прихожей, толстая черная коса, почувствовав свободу, упала на красивую высокую грудь.

— Как я тебе? Не разочаровался?

Рустам покачал головой, смущенно улыбаясь. Она заметила его смущение, и на щеках, там где появились ямочки от улыбки, проступил румянец. Он любовался девушкой, лаская взглядом крепкие ноги, она не была толстой, скорее немного перекаченной на тренажерах. На шее небрежно висело длинное жемчужное ожерелье, спускавшееся между грудей до пупка. Она отбросила к двери туфли на высоком каблуке, став ниже и красивее.

— Ты мне тоже понравился. Ты не похож на садиста, — она подошла к Рустаму так близко, что он задохнулся от запаха ее острых духов, от ее запаха, усиленного конской дозой ферамонов. — Раздень меня. Можешь порвать их, если хочешь. Они мне больше не нужны, я заставлю тебя проснуться.

Она взяла его лицо в ладони и долго страстно целовала, позволяя себе недопустимое для жриц любви прошлого. Девушки сами решали, и поцелуй значил очень многое, так девушки показывали свою симпатию, надеясь на нежность и взаимность.

Рустам встал и взял ее на руки. Она засмеялась и сильнее обхватила его шею. Кровать была расстелена, Рустам обнаружил ее готовой, когда вернулся. На столике возле кровати лежали всевозможные секс-игрушки и смазки всех вкусов и цветов, модные в этом сезоне. Он не смотрел туда, бережно, виток за витком распутывая ожерелье. Когда она сняла с него галстук и рубашку, потянувшись к брюкам, он вопросительно посмотрел на нее, не понимая блеска в смешливых глазах. Он попытался сказать ее имя, но изо рта вырвался лишь печальный вздох.

— Азин, так меня назвала мама, — девушка погладила его по лицу. — Не спрашивай меня, почему я здесь. Давай представим, что мы любим друг друга.

Рустам кивнул, он был готов влюбиться в нее, если уже не влюбился. Азин тихо рассмеялась и слезла с кровати. Она быстро стащила с него брюки вместе с трусами, кинув их на стул.

— Ого, какая у тебя рана. Если тебе больно, я все сделаю сама, — она встала перед ним на колени.

Рустам отстранил ее от себя, дрогнув всем телом. Ему не нравилось, когда женщина берет в рот «нечестивый орган», так называл половой член отец, воспитывая сыновей в уважении к женщине. Азин удивилась, но ничего не сказала, увлекая на кровать. У нее никогда не было такого клиента за четыре года работы, как в пятнадцать лет она подписала контракт об ограниченном использовании. Такой контракт подписывали все девушки и юноши, желавшие стать жрецами любви или моделями, как было зафиксировано Пророком в основном законе. Рустам был нежен, порой неопытен, и она отвечала ему тем же, верно поняв, что все ее искусство ему не нужно. Впервые в жизни она испытала оргазм с мужчиной и заплакала.

— Не переживай, Беджан. Это я просто так реву, — лепетала она, утирая крупные слезы и целуя его, сильнее прижимаясь к горячему телу. — Ты удивительный. Я тебя запомню навсегда. Не морщись, я тебе правду говорю. Обычно клиенты хотят слышать, какой у них большой, и как мощно они мне вставили.

Азин вздохнула и грустно улыбнулась. Рустам прижал девушку к себе, и они долго целовались, пока не стали замерзать.

— Пошли в ванну. Я тебе повязку поменяю. Не бойся, я умею.

Рустам лег в холодную ванну, и это было приятно. Ожидание болезненной экзекуции напрягало. Азин нашла аптечку и стала очень серьезной. Он следил, как она готовится, раскладывая перевязочный материал на широком крыле ванны.

— Будет больно, придется потерпеть. У тебя уже приросла повязка, надо было раньше менять, — Азин надела перчатки и кивнула. Забавно было смотреть на нее голую в медицинских перчатках и с очень серьезным лицом. Рустам понял, что влюбился, как мальчишка из сна. Азин казалась ему очень похожей на ту девчонку, и он не хотел вспоминать, пытаться сравнить, подтвердить свое чувство.

— Потерпи, я сделаю все быстро.

Рустам проснулся незадолго до рассвета. Тело ленилось двигаться, да и утренний намаз от него никто не требовал, сейчас ни его, ни Азин не существовало для программы контроля. Сколько еще было уловок, возможностей не исполнять закон, если было достаточно средств на счете. Азин, сквозь сон почувствовав, что он просыпается, поцеловала в щеку, он, не открывая глаз, нашел ее губы, мягкие, хранящие вкус мяса и долгих поцелуев. После ванны она перестала так остро пахнуть, ферамоны ушли в воду, и без них она стала еще желаннее. Рустам чувствовал себя счастливым, пускай и осталось так мало жить. Он не жалел об этом. Он закажет Азин на весь месяц, и ему до боли в сердце не нравилось это. Червь сомнения лениво подбирался к сердцу и уползал обратно, не желая слишком сильно взращивать в нем мысль о том, что это лишь ее работа. А разве это так важно, если им хорошо вместе? Он видел это по ее глазам, по искреннему чувству от его ласк, по легкой болтовне, она легко занимала его и себя разговорами, в которых он мог кивать или мотать головой. Она много смеялась, заражая своей радостью, она была рядом — теплая и настоящая, в его руках, нежелавшая его отпускать.

23. Казнь

Азин стояла у зеркала и подводила губы слабой сиреневой помадой. Она успела сходить к себе в общежитие, которое было на последних этажах гостиницы, и лифт никогда бы не отвез туда любопытного постояльца. В общежитии жили девушки и юноши, модели работали длинными вахтами по полгода, два месяца отпуск. Самых молодых и красивых отправляли служить в города первого круга, а после начала старения и не позже двадцати семи лет отправляли во второй и третий круг, если модель к этому времени не найдет себе мужа или госпожу. Супруги могли делать