Колокол по Хэму - Дэн Симмонс

Хемингуэй вновь покачал головой.

— Фрау, Лукас. С большой буквы "ф". Моя персональная Фрау.

Я промолчал, а Хемингуэй не стал уточнять. Все выяснится вечером.

После полуночного фейерверка в порту прошло уже восемь дней. Полиция Гаваны и портовый патруль начали было расследование, но члены экипажа пожарного катера заявили, будто бы их единственным стремлением было погасить огонь, а пьяные рыбаки и их лодки словно сквозь землю провалились. Вдобавок господин Тедди Шелл из Рио-де-Жанейро, тот самый человек, который крикнул «свинья!», в беседе с местными властями и представителями США показал себя такой свиньей, что никто не рвался ему помогать.

Чтобы добыть экземпляры книг, которые могли служить ключом к шифру, потребовалось больше времени, чем мы надеялись. Роман «Три товарища» Ремарка был относительно свежим и пользовался такой популярностью, что уже на следующий день мы обнаружили его в одной из лавок Гаваны, торгующей немецкими книгами, однако поиски «Геополитики» Хаусхофера и антологии германской литературы 1929 года затянулись надолго. В конце концов, спустя неделю после нашего спектакля, из Нью-Йорка по авиапочте пришел пакет с обеими книгами.

— Я знал, что Макс не подведет, — заявил Хемингуэй.

— Кто такой Макс?

— Максвелл Перкинс, — ответил Хемингуэй. — Мой редактор в издательстве «Скрайбнерс».

Я имел лишь самые поверхностные понятия о том, чем занимаются редакторы, но был от души благодарен упомянутому представителю данной профессии за то, что он прочесал книжные магазины Нью-Йорка и отыскал книги, которые мы с Хемингуэем заказали ему по телеграфу.

— Вот дерьмо, черт побери, — произнес Хемингуэй, читая записку, приложенную к пакету с книгами.

— Что случилось?

— Издательская компания «Гарден Сити» хочет перепечатать Макомбера, и Макс намерен дать им разрешение.

— Что такое макомбер? — осведомился я. — Одна из ваших книг?

Хемингуэй уже привык к моему невежеству и посмотрел на меня без особого выражения.

— "Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера", — объяснил он. — Это мое произведение. Длинный рассказ. Вытянул из меня столько же сил и крови, как полноценный роман. В тридцать восьмом году я открыл им сборник своих рассказов. Книга не принесла денег ни мне, ни «Скрайбнерсу», и вот теперь «Гарден Сити» хочет перепечатать «Макомбера» в дешевом издании ценой шестьдесят девять центов за штуку.

— Это плохо?

— Es malo, — ответил Хемингуэй. — Es bastande malo. Это значит, что мое произведение составит конкуренцию самому себе — и не только первоначальному изданию «Скрайбнерса», но и изданию «Библиотеки современной литературы», которое должно выйти в ближайшее время. «Eso es pesimo. Es» чертовски «pesimo».

— Можно их взять? — спросил я.

— Что? Что взять?

— Немецкие книги, которые нужны мне для расшифровки.

— А, — сказал Хемингуэй и сунул мне книги. Он скомкал письмо редактора и швырнул его в кусты. За бумажным шариком погнался кот.

У «Хитрого дела» выдались хлопотливые деньки. Как только майская жара сменилась нестерпимым летним зноем, «оперативники» Хемингуэя начали следить за лейтенантом Мальдонадо, который охотился по всему острову за проституткой по имени Мария, подозреваемой в убийстве радиста яхты «Южный крест». Я намекнул Хемингуэю, что слежка за человеком, который пользуется репутацией хладнокровного убийцы, служит в Национальной полиции и возглавляет поиски женщины, которую мы прячем неподалеку от усадьбы, — дело весьма рискованное, но писатель лишь посмотрел на меня и ничего не сказал. Некоторые из его агентов залегли на дно — они овладевали этим искусством в Испании и в других странах — до тех пор, пока не уляжется шум, вызванный нашим пиротехническим представлением.

Портовые бродяги и рыбаки доложили Хемингуэю о том, что на яхту прибыл новый радист — он прилетел из Мексики, — однако повреждения подшипников и ведущего вала оказались более серьезными, чем предполагали сначала, и запасные части будут доставлены не раньше, чем через неделю.

Пока «Южный крест» стоял на якоре в гаванском порту, Хемингуэй и его старший помощник Фуэнтес отвели «Пилар» в Касабланку. Фуэнтес остался следить за переоборудованием судна для разведывательных операций, а я съездил туда за Хемингуэем на «Линкольне». На протяжении следующей недели мы регулярно получали донесения Фуэнтеса, который ежедневно появлялся на верфи и наблюдал за ходом работ.

Оба двигателя «Пилар» были перебраны по винтику и форсированы. На борту разместили дополнительные топливные баки для дальних плаваний. Представители военно-морского флота Кубы собирались оснастить яхту двумя съемными пулеметами 50-го калибра, однако американский советник, следивший за переоборудованием «Пилар», согласился с Фуэнтесом в том, что крепления и сами орудия слишком тяжелы для 38-футового судна, поэтому они так и не были установлены. Вместо них плотники устроили потайные ниши и полки, в которых можно было прятать автоматы Томпсона, три базуки, два противотанковых ружья, несколько маленьких магнитных мин, запас динамитных зарядов, бикфордова шнура, капсюлей и несколько дюжин ручных гранат. От постороннего взгляда гранаты были скрыты хитроумными перегородками.

Когда Гест сообщил нам об этих новшествах, Хемингуэй улыбнулся и сказал:

— Если старушка загорится в море, у нас будут самые пышные похороны в традициях викингов, которые когда-либо видели Карибы.

Военный флот США обеспечил нас новейшей радиоаппаратурой, в том числе оборудованием для пеленгации передач, ведущихся между берегом и морем, между кораблями и с подводных лодок. Определение координат передатчиков должно было вестись методом триангуляции совместно с береговыми базами флота и кораблями союзников в открытом море. Хемингуэй запротестовал, утверждая, что у него нет времени учиться пользоваться аппаратурой и обучать этому экипаж, и посол Браден с полковником Томасоном придали нам морского пехотинца. Его звали Дон Саксон, это был светловолосый парень примерно моего возраста; он выступал на ринге в полусреднем весе. В его личном деле было указано, что он умеет стрелять в темноте из пулемета 50-го калибра. За ужином в «Ла Бодегита дель Медио» Хемингуэй объяснил Саксону, что, к сожалению, у нас нет пулеметов, но ему придется взять на себя радиосвязь и наши шифры. Мы умолчали о германских кодах, которые пытались расшифровать во флигеле Хемингуэя.

Последним штрихом при превращении «Пилар» в исследовательское судно была установка быстросъемного плаката «Американский музей естественной истории».

— Эта штука должна обмануть немецкого шкипера, когда он взглянет на нас через перископ, — проворчал Хемингуэй, уезжая в тот день на верфь, чтобы привести яхту домой. — Может быть, его любопытство разгорится до такой степени, что он поднимет лодку на поверхность и высадится со своими людьми на борт «Пилар» посмотреть, кто мы такие и чем занимаемся, и мы встретим их огнем автоматов и противотанковых ружей и обстреляем субмарину из базук.

— Ага, — отозвался я. — А может быть, капитан немцев сумеет прочесть только одно слово — «американский», и, отведя свою лодку на полмили, потопит нас одним залпом стопятимиллиметрового орудия.

Хемингуэй сложил руки на груди и свирепо воззрился на меня.

— На немецких субмаринах класса «740» нет стопятимиллиметровых орудий, — презрительно заявил он. — Только восьмидесятивосьмимиллиметровая пушка и двадцатимиллиметровые зенитки.

— На новых моделях класса «XI» стоят стопятимиллиметровые орудия, — возразил я. — А их пулеметы 50-го калибра разнесут «Пилар» в клочья еще до того, как вы вытащите на палубу базуку или противотанковое ружье, а уже тем более — зарядите их.

Хемингуэй смерил меня долгим взглядом и усмехнулся:

— В таком случае, Лукас, мой загадочный друг, мы — я уже говорил об этом полковнику — окажемся в глубоком дерьме. И ты вместе с нами.

О том, что я оказался в глубоком дерьме, мне стало ясно уже на следующий день после нашей эскапады с фейерверками.

Я сам поставил себя в такое положение, что должен был выбирать — доложить ли, что я незаконно проник на борт яхты, принадлежащей американской некоммерческой организации (не говоря уже о том, что при моем содействии на ней вспыхнул пожар) и практически наверняка лишиться работы, либо умолчать о своих похождениях, дождаться, когда Дельгадо или ему подобные узнают о них и доложат начальству, и уж тогда точно остаться не у дел. Дополнительные трудности для меня создавали пропажа шифровального блокнота и исчезновение женщины из публичного дома. Я решил повременить с докладом об этих второстепенных фактах, и чем дольше я стану ждать, тем более очевидными будут выглядеть мои некомпетентность и лживость, когда правда наконец выплывет наружу. Однако, вздумай я признаться в своих грехах, возникло бы впечатление, будто я провалил задание шпионить за Хемингуэем и выполнял его приказы за счет Бюро.