Том 8. Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо. Проза - Михаил Алексеевич Кузмин

class="p1">«Покажите-ка?» – и барышня наклонилась, рассматривая венок из fleurs de Nice.

«Совершенно такие же, как у Маточкина, и тоже от Бурэ».

– Я выписал себе точно такие же, – проговорил Кирьянов, благодаря судьбу за то, что они сидели под густым кустом сирени, тень которой сделала незаметным густой румянец, покрывший щеки поручика. Неизвестно, поверила ли офицеру гимназистка насчет часов, но в этот вечер держалась львицей и бессердечной кокеткой. Потому вполне понятно, что Кирьянов, вместо того, чтобы нанести решительный удар, попросту напился и отправился с Завьяловым вторым в веселый квартал под красный фонарь, где вполне оценили обновку поручика, а его самого уже давно имели случай оценить.

Капитан, весь день трепетавший, как бы мысли Домны Ивановны не устремились на отданные часы, нарочно лег спать спозаранок, сославшись на нездоровье. Но сон не приходил сомкнуть его глаза: то ему представлялось, что невеста его ночью захочет еще раз взглянуть на неведомые цветы, вьющиеся по золотой крышке, то у него являлось беспокойство, что Паша часы потеряет, то он себя корил за то, что так легкомысленно расстался с ними, хотя бы на время, ставя это в какую-то таинственную и не сулящую ничего доброго связь с грозою, сопровождавшей его помолвку. Поистине никогда еще капитан не испытывал такого беспокойства и, в сущности, по таким пустякам. Как бы там ни было, как ни говорил здравый смысл Евграфу Ильичу, что расстраиваться не из-за чего, что Кирьянов, конечно, беспутный малый, но не вор и не мошенник, но заснуть он не мог до самого утра, то вставая, то снова ложась, то куря, то считая в уме до тысячи. Часов в семь он вскочил и, воспользовавшись отсутствием вдовы, ушедшей на базар, бросился на квартиру своего приятеля. Тот еще спал, разные принадлежности туалета валялись в живописном беспорядке окрест, но часов нигде видно не было, портсигар, зажигалка бульдогом, продранное портмонэ, – а часов нет.

«Верно, спрятал куда-нибудь» – утешил себя капитан и сел на стул у кровати дожидаться, когда Кирьянов проснется, так что первое, что встретил еще не совсем проснувшийся взгляд поручика, был капитан Маточкин, сидевший у его постели.

«Ты что, Граша?»

– Ничего. Часы-то целы?

«Фу, как ты меня напугал. Ну, разумеется, целы, что с ними делается. А я вчера здорово закутил».

– Где же?

«У Семеновны».

– Я спрашиваю, часы-то где?

«Вот пристал со своими часами, тут где-нибудь, они мне вчера и не понадобились, Катя сразу узнала, что это твои; она продувная девчонка и кокетка притом первый сорт».

– Я смотрел уже, тут ничего нет.

«Постой, я сам поищу, тут так наворочено, что ничего не найдешь».

Поручик встал в одном белье, всклокоченный, и стал шарить по столу, по всем карманам, ругаясь и не находя, потом он перестал ругаться и стал рыться в ящиках стола, комода, киоте, под кроватью, под подушкой, даже в ночном шкапике. Наконец, сев снова на кровать, произнес, улыбаясь:

«Ты сам, Граша, может быть, куда-нибудь их спрятал, пока я спал, – так ты скажи, потому что шутки плохи».

Капитан только молча пожал плечами. Тогда поручик снова начал искать по всей комнате, даже по коридору шарил, – ничего.

– Да ты их снимал где-нибудь?

«Нигде не снимал, так в брюках и оставались. Не иначе, как у Семеновны вывалились, сейчас туда поеду. Не помню, с кем я там и был-то: с Кларкой или с Лизкой. Семеновна отдаст, посулить ей красненькую, она найдет, из-под земли выкопает. Ты не беспокойся, я мигом слетаю, ты меня подожди, я сейчас. А то, может, вместе поедем?»

– Зачем же я поеду в такое место, да еще днем? я – жених, как-никак.

«Да, правда, неудобно; тогда подожди меня, я сейчас вернусь и, наверно, привезу их, она – шельма, Семеновна-то».

Капитан сидел почти все время на том же месте, пока Паша не вернулся, то-есть, часа два. Он почти ни о чем не думал и даже удивлялся, что такой вздор может его волновать. Куда же, в самом деле, денутся часы? Ведь это не Париж, не Нью-Йорк, в самом деле! Все жители наперечет, хотя прошлый год пропала у почтмейстера бобровая шапка, так ее и не нашли, у отца протопопа вывезли сундук с платьем из кладовки, тоже не отыс кали. А теперь особенно, цыгане тут близко остановились, они золотые вещи любят, сбыть легче легкого. Наверное, Домна Ивановна с обедом заждалась, как ей-то сказать? Мне-то ничего, а неизвестно еще, как она к этому отнесется. Пробовал читать «Даму с мертвой ногой», – еще тоскливее стало. Кирьянов приехал тоже расстроенный, вошел в комнату, не снимая фуражки, и не говорит ни слова, будто запыхался. Наконец, закурил и произнес:

«Ничего не нашли. Всех девок перебудили, везде лазили, – ничего: как сквозь землю провалились, но ты не горюй, а ручаюсь тебе, что мы их отыщем, весь город вверх-ногами поставлю, а отыщу. Верь этому, как тому, что я – Павел Кирьянов, спуска не даю, пусть сама Катенька Стеклова стащила, все равно пощады не жди.»

Паша воодушевился и будто повеселел. Капитан спокойно заметил: «Полно куражиться, пойдем к полицмейстеру, да к мировому; только одно неудобно, если узнают, что меня в хорошем месте обокрали. А между тем, часы-то мои, а не твои, так что заявление придется от моего лица подавать».

«Это вздор: меня обокрали, я и ищу, а часы тебе возвращу».

– Там спросим, как это сделать – ответил вяло Евграф Ильич, и оба приятеля вышли вместе.

Кирьянов оказался совершенно прав. Наш город, это вам – не Париж, не Нью-Йорк, а добродетельная провинция, где все жители наперечет, и где полиция быстра и отменна. Очень скоро и вор и пропажа нашлись, и вором оказался не цыган, не какой-нибудь Джэк-потро шитель, а простая тринадцатилетняя девчонка, жившая в услужении у Семеновны. Она никуда не успела или не сумела кражу сбыть, и часы преспокойно лежали у нее в тряпках. Итак, все кончилось, по-видимому, благополучно: порок был наказан, добродетель торжествовала, часы были возвращены, девчонку посадили, причем казалось только одно удивительным, почему об этом событии говорили слишком много, притом вкривь и вкось; вероятно, потому что сами участники истории не любили о ней распространяться.

Девчонке не приходилось много разговаривать, а нашим приятелям тоже представляло немного интереса вспоминать все-таки несколько скандальный случай. Особенно не любила об этом вспоминать вдова Захарчук; она даже к самим часам стала относиться как-то подозрительно после того, как они побывали в веселом месте. Бывало спросить: «который-то теперь час?»

Капитан вынет часы и скажет: