Призраки - Чак Паланик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Граф Клеветник поднимает свой диктофон.
Агент Краснобай — видеокамеру.
Консультант
Стихи о Хватком Свате— Если ты любишь девушку, — говорит Хваткий Сват, — дай ей свободу.
Только потом не удивляйся, если она принесет с собой герпес…
Хваткий Сват на сцене, плечи опущены, руки засунуты глубоко в карманы спецовки.
На ботинках — засохший конский навоз.
Рубаха в клетку. Фланелевая. Вместо пуговиц — перламутровые кнопки.
На сцене вместо луча прожектора — фрагменты из фильма:
Кадры памятного события — свадебной церемонии. Молодожены обмениваются кольцами; целуются и выбегают из церкви под рисовый снегопад.
По лицу, извиваясь, струится картинка; за нижней губой — кашица нажеванного табака. Губа выпячивается вперед.
Хваткий Сват говорит:
— Девушка, которую я любил, считала себя достойной чего-то лучшего.
Эта девушка, ей был нужен партнер повиднее: ростом повыше, с хорошим загаром, длинными волосами и членом побольше.
И чтобы он играл на гитаре.
Когда Хваткий Сват в первый раз сделал ей предложение, она ответила: нет.
Тогда он снял мужика-проститутку по прозвищу Жеребец, обладателя, как было сказано в объявлении, длинных волос и члена толще консервной банки. И он еще пообещал выучить пару гитарных аккордов.
Жеребец познакомился с девушкой Свата как будто случайно, в церкви. Потом они встретились снова, в библиотеке.
Хваткий Сват платил ему по две сотни за встречу и аккуратно записывал его рассказы о том, как ей нравится, когда ей ласкают соски, стоя у нее за спиной. И как лучше заставить ее кончать два или даже три раза кряду.
Жеребец присылал ей букеты роз. Пел ей песни. Трахал ее на задних сиденьях автомобилей, в ваннах и душевых, клялся ей в вечной любви.
А потом — не звонил ей неделю. Две недели. Месяц.
И наконец, он как будто случайно снова столкнулся с ней в церкви.
Вот тогда он ей и объявил. Жеребец, что между ними все кончено — потому что она была слишком распутной. Чуть ли не шлюхой.
— Черт возьми, — говорит Хваткий Сват, — он назвал ее шлюхой. Вот наглый малый…
Благослови его. Боже.
Это был тайный план Хваткого Свата: чтобы его девушке разбили сердце, а он словил бы ее на отлете, обласкал и утешил.
В свою последнюю встречу с Жеребцом Сват заплатил ему пятьдесят баксов сверху, чтобы тот сделал ему минет.
Жеребец встал перед ним на коленях и отработал свои полсотни.
И теперь, когда его будущая жена испытает хорошо изученные множественные оргазмы, образ партнера у нее в голове не окажется совсем уже незнакомцем для мужа,
Хваткого Свата.
Ритуал
Рассказ Хваткого СватаЭту шутку дядьки говорят только в сильном подпитии.
Половина шутки — звук, который они издают. Похоже на то, как откашливается человек, прочищая горло. Неприятный, режущий ухо звук. Под конец всякой семейной встречи, когда больше нечего делать, кроме как напиваться, дядьки вытаскивают свои стулья в сад, под деревья. Туда, где темно и где нам их не видно.
Пока тетушки моют посуду, а кузены-кузины носятся по всему дому, дядьки сидят в саду, опрокидывают бутылки вверх дном, пьют прямо из горлышка, балансируя на двух задних ножках стульев. Слышно, как там, в темноте, кто-то из них издает этот звук: кх-ррк. Их не видно, но все мы знаем, что там, в темноте, он проводит рукой в воздухе перед собой. Кх-ррк, и все остальные дядьки смеются.
Услышав этот взрыв смеха, тетушки улыбаются и качают головами: ах, эти мужчины. Тетушки не знают шутки, но они знают, что мужики могут смеяться так громко только над вопиющей глупостью.
Кузены-кузины тоже не знают шутки, но они повторяют звук. Кх-ррк. Проводят рукой в воздухе и падают на пол, рыдая от смеха. Все дети так делали. Все поголовно.
Говорили: кх-ррк. Выкрикивали в полный голос. Волшебное слово у нас в семье, когда хочется посмеяться или кого-нибудь рассмешить.
Дядьки специально их учат. Даже самые маленькие детишки, которые едва научились ходить, они уже повторяют звук. Кх-ррк. Дядьки показывают, как проводить рукой в воздухе, всегда — слева направо, по горизонтали у горла.
Кузены-кузины, конечно же, спрашивают, свесившись с дядюшкиной руки и болтая ногами в воздухе. Они спрашивают, что означает этот звук. И движение рукой.
Это случилось давным-давно, говорит дядя. Когда все дядьки были молодыми и служили в армии. Во время войны. Кузены-кузины взбираются вверх по карманам дядиного пиджака: суют ногу в нижний карман, тянутся к верхнему. Как будто лезут на дерево.
Они просят: расскажи. Ну, пожалуйста.
Но дядя лишь обещает: потом. Когда подрастешь. Он хватает тебя под мышки и забрасывает себе на плечо. И несется с тобой на плече, обгоняя других дядек, в дом: расцеловать тетушек и угоститься очередным куском пирога. А потом ты готовишь попкорн и слушаешь радио.
Это было семейным паролем. Секретом, смысл которого понимали немногие. Ритуалом, оберегавшим семью. Кузены-кузины знали только одно: это слово смешит их всех. И кроме них, его больше никто не знает.
Дядьки говорили, что этот звук — подтверждение тому, что твои самые худшие страхи, все, что есть в жизни плохого, когда-то закончится. Наверняка. Пусть сегодня все плохо, вполне может статься, что завтра все будет опять хорошо. Если умирала корова, и все остальные коровы тоже выглядели больными и явно готовыми сдохнуть, дядьки делали так: кх-ррк. Если персики уже зацвели, а ночью обещали мороз, дядьки делали: кх-ррк. Это значило, что беда, которую ты не в силах предотвратить, пройдет сама по себе. Наверняка.
Каждый раз, когда собиралась семья, они так здоровались: кх-ррк. Тетушки только закатывали глаза, когда все кузены-кузины кричали друг другу это дурацкое кх-ррк. И проводили рукой в воздухе, слева направо по горизонтали. Кх-ррк. Дядьки смеялись, согнувшись чуть ли не пополам и упираясь руками в колени. Кх-ррк.
Иногда кто-то из тетушек, дядькиных жен, спрашивал: а что это значит? Откуда взялся этот звук? Но дядьки только качали головой. А тот, чья жена это спросила, обнимал ее за талию, целовал в щечку и говорил: солнышко, тебе лучше об этом не знать.
В то лето, когда мне исполнилось восемнадцать, один из дядек раскрыл мне секрет, наедине. И на этот раз он не смеялся.
Меня призывали в армию, и никто не мог знать, вернусь я домой или нет.
Никакой войны не было, но в армии свирепствовала холера. Болезни, несчастные случаи — от них никто не застрахован. Я собирал сумку в дорогу, мы были с дядей одни, и дядя сказал это слово: кх-ррк. Он сказал: Главное, помни, что даже если сегодня все плохо, вполне может статься, что завтра все будет опять хорошо.
Собирая ту сумку, я спросил у него:
— А что это значит?
Это с последней большой войны, сказал он. Когда все дядьки служили в одном полку. Их взяли в плен и отправили в лагерь. Офицер вражеской армии заставлял их работать под угрозой расстрела. Каждый день они просыпались с мыслью, что сегодня он их убьет, и они ничего не могли с этим сделать. Каждую неделю в лагерь прибывали новые поезда с пленными из оккупированных стран: солдатами и цыганами. Большинство этих пленных сходили с поезда лишь для того, чтобы пройти двести шагов до смерти. Дядьки оттаскивали тела в яму. Офицер, которого они ненавидели, был командиром расстрельной команды.
Дядя, который рассказывал эту историю, говорил, что расстрелы происходили каждый день, и каждый день дядьки оттаскивали мертвых в яму — дырки у них на одежде еще сочились теплой кровью, — а расстрельная команда ждала следующей партии заключенных, приговоренных к смерти. И каждый раз, когда дядьки выходили под прицел автоматов, они ждали, что офицер даст команду стрелять.
А потом, в какой-то из дней, говорит дядя: кх-ррк.
Это случилось. Как случается смерть. Как происходит удар судьбы.
Если среди цыган была женщина, которая нравилась офицеру, он подзывал ее к себе. После расстрела очередной партии заключенных, пока дядьки убирали тела, он приказывал этой женщине раздеться. Стоя при полном параде, в своей форме с золочеными галунами, сверкающими на солнце, в окружении солдат с автоматами, офицер заставлял женщину встать на колени и расстегивал молнию у себя на штанах. Он заставлял женщину открыть рот.
Дядьки видели это не раз: они знали, что будет дальше.
Цыганка брала его штуку в рот и сосала, сосала, сосала. Ее глаза были закрыты, и она не видела, как офицер достает нож из ножен, закрепленных сзади на ремне.