Призраки - Чак Паланик

И сказал Господь:

— Вот, один народ… и вот что начали они делать…

и это только начало того, что смогут вершить они по своему разумению.

И отныне и впредь не будет им ничего неподвластного.

Его собственные слова, в Его Библии. Книга Бытия, глава одиннадцатая.

— И наш Господь Бог, — говорит Преподобный Безбожник, его голые руки и мускулистые икры испещрены черными крапинками сбритых волос, которые уже отрастают, он говорит:

— Наш всемогущий Господь так испугался, что рассеял единый народ по всей земле, и смешал языки, чтобы отныне и впредь чада Его стали друг другу чужими.

Наполовину — женский имперсонатор, наполовину — морской пехотинец в отставке.

Весь искрящийся красными блестками. Преподобный Безбожник говорит:

— И что же, наш всемогущий Господь так не уверен в своем всемогуществе?

Господь, который настроил сынов своих друг против друга, чтобы сделать их слабыми.

Он говорит:

— И этого Бога нам полагается чтить?

Пришибленные

Вебер смотрит по сторонам, лицо у него — бесформенное и какое-то смятое, одна скула выше другой. Один глаз — просто молочно-белый шарик, вставленный в красно-черную опухоль под бровью. Его губы, губы Вебера, как будто расколоты посередине, так глубоко, что вместо двух губ у него — четыре. Во рту не осталось ни единого зуба.

Вебер обводит взглядом салон самолета, где стены обтянуты белой кожей и все отделано лакированным кленом, отполированным до зеркального блеска.

Вебер смотрит на стакан с чем-то крепким у себя в руке; лед в стакане почти не растаял под потоками воздуха из кондиционера. Он говорит, слишком громко — из-за потери слуха. Даже не говорит, а кричит:

— Где мы?

Мы на борту «Gulfstream G550», лучшего частного самолета из всех, которые дают на прокат, говорит Флинт. Потом лезет в карман, что-то выуживает двумя пальцами и протягивает Веберу через проход. Маленькую белую таблетку.

— На вот, съешь, — говорит Флинт. — И давай допивай, мы почти прилетели.

— Куда прилетели? — говорит Вебер и запивает таблетку. Он по-прежнему озирается по сторонам, смотрит на кресла с откидными спинками, обтянутые белой кожей. На белый ковер. На кленовые столики, которые кажутся мокрыми из-за блестящего лака. На диваны из белой замши, заваленные подушками. На журналы, каждый — размером с киноафишу, под названием «Элитные путешествия», с ценой, указанной на обложке: 50 долларов. На крючочки и краны в ванной, с золотым покрытием в 24 карата, На кухонный отсек, где стоит кофеварка, и свет галогенных ламп отражается слепящими бликами от свинцового хрусталя. Микроволновая печь, холодильник и водоохлаждающая машина. И все это летит на высоте 51000 футов, со скоростью — 0,88 маха, где-то над Средиземным морем. Они все пьют виски, шотландский виски. Обстановка — милейшая. Такой у тебя больше не будет нигде. Нигде, кроме гроба.

Нос у Вебера похож на большую красную картофелину. Он запрокидывает голову, вытряхивая из стакана последние капли, и становится видно, что у него в ноздрях. Там, внутри. Видно, что эти ноздри уже никуда не ведут. Но он говорит:

— Чем это пахнет?

И Флинт говорит, втянув носом воздух:

— Даю подсказку: аммиачная селитра. Есть какие-то ассоциации?

Та самая аммиачная селитра, которую их общий приятель Дженсон приготовил для них во Флориде. Дженсон, их боевой товарищ. С которым они воевали в Персидском заливе. Наш Преподобный Безбожник.

— Типа удобрение такое? — говорит Вебер.

И Флинт говорит:

— Полтонны.

Рука у Вебера трясется, и слышно, как кубика льда гремят в его пустом стакане.

Это дрожательный паралич. Болезнь Паркинсона травматического характера. Травматическая энцефалопатия, при которой происходит частичный некроз мозговой ткани. Живые нейроны замещаются омертвевшими клетками. Вследствие черепно-мозговой травмы. Ты надеваешь кудрявый рыжий парик, приклеиваешь накладные ресницы, открываешь рот под фонограмму Бетт Мидлер на Окружной ярмарке и родео в Колларисе и даешь людям возможность ударить тебя по лицу — десять баксов за один удар, — и так можно сделать вполне неплохие деньги.

В других местах, ты надеваешь кудрявый белокурый парик, кое-как втискиваешь свою задницу в облегающее платье с блестками, а ноги — в туфли на высоченных каблуках, самого большого размера, который сможешь найти. Открываешь рот под фонограмму «Еvergreen» в исполнении Барбары Стрейзанд, и лучше, чтобы кто-нибудь из друзей ждал тебя на машине, чтобы потом отвезти в травмпункт. До представления надо принять парочку викодина. Причем заранее. Еще до того, как приклеишь розовые длинные ногти Барбары Стрейзанд, потому что потом ты не сможешь ухватить уже ничего мельче пивной бутылки. Принимаешь свое обезболивающее, и можно надеяться, что ты успеешь спеть обе стороны альбома «Color Me Barbra» до того, как тебя свалят по-настоящему славным ударом.

Начиналось все это как аттракцион «За пять баксов врежь клоуну в рожу». По нашему первоначальному замыслу. И это работало, и особенно — в небольших университетских городах. С каким-нибудь сельскохозяйственным колледжем. В некоторых городках никто не уходил домой без белой клоунской пудры, размазанной по костяшкам. Белой клоунской пудры и крови.

Но вот в чем беда: все приедается. Притяжение новизны исчезает. Нанять «Gulfstream» стоит денег. Чтобы долететь до Европы, на одну только горючку уходит тридцать штук баксов. Только туда, это было бы не так уж и страшно, но ведь в агентстве проката не скажешь, что самолет тебе нужен для перелета в один конец… тебе же не нужно, чтобы они что-то там заподозрили.

Нет, стоит Веберу надеть это черное трико, и почтеннейшая публика уже исходит слюной, ждет не дождется, когда можно будет его ударить. Он кладет на лицо белила, становится за свое невидимое стекло, начинает кривляться — и наличность течет рекой. В основном в небольших университетских городах, но и на ярмарках мы зарабатывали неплохо. Даже если народ воспринимает все это как шоу менестрелей, они все равно платят деньги, чтобы ударить его по лицу. До крови.

Когда номер с клоуном-мимом себя исчерпал, мы попробовали новый аттракцион, в барах в придорожных гостиницах. «За пятьдесят баксов врежь в личико цыпочке». Девушка Флинта подвязалась на это дело. Но после первого же удара в лицо заявила:

— Нет, ребята, я — пас…

Сидя на полу среди арахисовых скорлупок, прикрывая руками нос, она, эта девушка, говорит:

— Давайте я лучше пойду в летную школу. Буду вашим пилотом. Мне действительно хочется вам помочь.

А у нас уже выстроилась целая очередь, с денежкой наготове. Наверное, полбара: разведенные отцы, брошенные бойфрен-ды, просто парни с особо тяжелыми случаями детской психологической травмы приучения к горшку, — все ждут не дождутся, когда можно будет отвесить свой самый душевный удар.

Флинт говорит:

— Я сейчас все устрою. — Он помогает своей подруге подняться на ноги. Берет ее под локоток и ведет в женский туалет. Заходит туда вместе с ней, оборачивается в дверях и говорит, подняв руку с растопыренной пятерней: — Дайте мне пять минут.

Только-только мобилизовавшись из армии, мы не знали, как еще заработать такие деньги. Так, чтобы легально. Как говорил Флинт: пока еще не издали закона, запрещавшего людям платить за то, чтобы дать тебе в морду.

И вот Флинт выходит из женского туалета, в парике своей девушки, с лицом, чисто выбритым и накрашенным, как красятся женщины. Его рубашка расстегнута и завязана узлом под грудью, а внутрь набиты бумажные полотенца, скатанные в два больших шара. На его губы ушел, наверное, целый тюбик помады. Он говорит:

—Ладно, продолжим…

Мужики в очереди возмущаются, мол, это чистой воды надувательство: платить полсотни, чтобы дать в морду какому-то парню, переодетому бабой.

И Флинт говорит:

— Ну, пусть будет десятка…

Но народ жмется: деньги можно потратить на что-нибудь более стоящее.

И вот тогда Вебер идет к музыкальному автомату. Бросает в прорезь четвертак. Жмет на кнопки — и тут начинается волшебство. Включается музыка, и не проходит и двух секунд, как все мужики в баре издают долгий, протяжный стон.

Играет финальная песня из фильма «Титаник». В исполнении этой девушки из Канады.

И Флинт, в своем блондинистом парике, с большим клоунским ртом — Флинт встает на табурет, потом — на стол, и поет. Весь бар наблюдает за ним, и Флинт выкладывается по полной. Он поет. Водит руками вверх-вниз по бедрам. Его глаза закрыты, видны только блестящие синие тени для век. Его губы похожи на красное смазанное пятно. Он поет.

В нужный момент Вебер подает Флинту руку. И тот опирается на его руку, по-женски, продолжая двигать губами синхронно песне. Теперь все видят, что его ногти накрашены красным лаком. И Вебер шепчет ему на ухо: