Трагедия казачества. Война и судьбы-5 - Николай Тимофеев

И что мы здесь увидели. А то, что у Анацкого весь инженерно-технический персонал замещен 58-й статьей. В то же время я знаю, что это одна из лучших колонн строительства. Я разговаривал с твоими прорабами и нормировщиками (это он загнул — со мной он не разговаривал). Все они люди квалифицированные и добросовестные. И что будет, если я прикажу тебе, Анацкий, убрать всю 58-ю на общие работы? Что будет с производственными показателями? А кто будет сдавать в срок установленный партией и правительством нефтепровод?

Конечно, приказы Министерства и решения партии выполнять надо, но одно дело выполнять их под Москвой, а другое — выполнять их здесь, на большой стройке, а вольнонаемных тут, кроме нанайцев, нет, а из заключенных других статей никого не подберешь. Вам я, товарищ Анацкий, говорю, что никого из своих «фашистов» не трогай, хотя я в акте проверки что-то напишу, что принять меры, ну и так далее.

С тобой Аникин, дело другое. У тебя тоже все каптерщики, кладовщики, повара, банщики — тоже из 58-й статьи. Знаю, знаю, сейчас ты скажешь, что честные, дисциплинированные. Но заменить банщика, это не то, что заменить прораба или экономиста. Так что, заменяй не торопись — но заменяй. В акте я насчет этого контингента запишу попроще.

Теперь — другой вопрос. Что делать с этим комсомольцем-добровольцем, что нам аж в Москву такую телегу накатал. Наше собрание секретное, но через неделю все блатные будут все знать, и они этого паскудника прирежут без всяких рассуждений. Так что, вы, из Комсомольска-на-Амуре, быстро-быстро, в 2 дня уберите его отсюда, куда глаза глядят».

Наверное, читатель догадался, что этим «писателем» был мой молодой, растущий помощник!

Полковник хорошо понимал свое дело, когда опасался, что моего помощника блатные прирежут через пару дней.

Я во многих произведениях и не один раз читал, как в лагерях всякие блатные убивали вольнонаемных работников за какие-нибудь пустяки, а то и просто так, проигравши в карты. Думаю, что это преувеличение, я за все время моего пребывания в ГУЛАГе таких случаев не знаю.

Но этот случай был особенный. Крупные и авторитетные блатные очень беспокоились о своих «заработках» и, что более важно, о зачетах рабочих дней, что приближало свободу, а то и другое зависело от производственных показателей колонны (что зависело от Анацкого) и «хорошего» нормирования (что зависело от меня). Подлая бумага моего помощника как раз и наносила удар по Анацкому и по мне. Это воры в законе, которые никогда дураками не были, все отлично понимали, а насчет скорости, с которой они принимали решения, а потом исполняли их, сомневаться не приходилось.

Через день после отъезда комиссии уехал и мой помощник, причем куда-то очень далеко. Позже мне сказали, что его уволили из системы ГУЛАГа. Видимо, были опасения, что в лагерях его найдут, где бы он ни был.

Таким образом, я вновь остался без помощника, но через какое-то время я себе подобрал парня из зэков.

13. НОВАЯ ПРОФЕССИЯ

Наша зона была полностью закончена строительством. Здание конторы и барака для АТП также было введено в строй, и мы все переместились в свой барак. Наши с Володей Тимкиным топчаны стояли рядом, он много рассказывал мне о своей работе в Кировской области, постоянно пародируя вятских жителей с их смешным диалектом… «Мы вячкие, ребята хвачкие, семеро одного не боимся».

Работы по нефтепроводу шли полным ходом, везде проводилась сварка труб в плети и изолировочные работы. Началась и укладка труб в траншею. Прорабом по укладке был Тимкин. Я видел, как это делается. Триста человек выстраивается в линию возле лежащей на бревне изолированной трубы, а Володя стоит на куче земли и тарзанячьим голосом командует: «Раз, два, взяли», и каждый раз труба руками подвигается сантиметров на десять. Только руками, никаких ломов, ваг или чего другого. Чтобы не повредить изоляцию.

Вот здесь и подстерегла Володю беда. На бровке находился огромный пень, и на его корчевание уже не было времени. Володя приказал срезать пень как можно ниже и положить на него покат — шестиметровое бревно, и двигать трубу по нему. Покат положили неосторожно, так, что его верхний конец свисал за пнем. Трубу двигали, и когда она резким рывком надвинулась на свисающий конец поката, тот взвился в воздух. Все бросились врассыпную, Володя подбежал к стоящей рядом лиственнице и стал под ней. И надо же было такому случиться, что покат ударил именно по этой лиственнице. Ветви лиственницы притормозили полет бревна, тем самым, можно сказать, спасли Тимкина от гибели, но он получил удар одним концом бревна по затылку. В бессознательном состоянии его принесли в зону, где ему оказали помощь. Он пришел в сознание, но никого не узнавал и бормотал что-то невразумительное. Через неделю ему стало лучше, он уже узнавал нас всех, но речь не вернулась. Его отправили в Циммермановку, но оттуда он возвратился с диагнозом «Природное заикание с детства».

Работать он не мог, но начальство колонны оставило его в нашем бараке, учтя его былые заслуги. Еще через месяц он уже выходил на работу и мог говорить, хотя и не очень понятно. Я уехал на освобождение раньше его, но даже к тому времени он не выговаривал звуки «Р» и «Л», и мы звали его «Воёдя-восьмеия». «Восьмерила» — по-лагерному симулянт.

Мы с Анацким работали душа в душу. Частенько происходили вот такие случаи. Заходит он ко мне и, вздыхая, говорит (не привожу опять его речь дословно): «Вот такую работу мне нужно сделать за неделю, но трудно. Хочу хлопцам посулить за эту работу 151 %. Сделаешь?» Отвечаю: «Завтра скажу!» И уж стараюсь на всю катушку.

Попробовал он поставить меня на чисто производственную работу и назначил прорабом на строительство лесопилки. Лесопилку я построил, но особого блеска не показал. По любым делам, где нужно было что-то считать или чертить, или писать, одним словом, трудиться на бумаге, я был несравненным асом, но непосредственно работать с живыми людьми у меня получалось очень средне: у меня не было организаторского таланта, я просто психологически не мог заставлять людей работать или принуждать их к этому.

Это понял я, и это понял Анацкий.

У меня появилась новая забава. Каким-то образом в мои руки попал «Сборник задач по тригонометрии» для десятого класса. Был он растрепанным до крайней степени, без начала и конца, но я очень ему обрадовался. Я попробовал решить все помещенные в нем задачи. Формул в тригонометрии много, я уже не все их помнил, но принялся выводить эти формулы заново и неплохо в этом преуспел. Можно даже предположить, что какие-то из сочиненных мной формул вообще до этого не были известны науке.

Для всех окружающих это было настоящим дивом, а Анацкий, поглядывая иногда на листы бумаги, испещренные заковыристыми формулами, только крутил головой.

Увлекшись этим занятием, я почти перестал по вечерам посещать «банный клуб» и поэтому не удивился, когда вдруг в комнату вошел Рыжий Дед и уселся напротив меня. Оказалось, однако, что он пришел ко мне совсем по другой причине и, немного помявшись, приступил к разговору.

— Юра, какое у тебя воинское звание?

— Ефрейтор.

— Ну, брось трепаться, я же тебя серьезно спрашиваю.

— Даже серьезно? А для чего же тебе это серьезно нужно?

— Для чего нужно? А что в Корее сейчас — война или не война?

— Война.

— И в этой войне уже и советские, и американские войска участвуют. А что, это война сюда перекинуться не может?

— Может, но не обязательно.

— Можно и по-другому сказать: не обязательно, но может. Когда та война началась, что советская власть с теми политическими сделала, которые были близко к границе? Что, не знаешь?

— Знаю. Постреляли всех. Особенно в Карелии, где лагерей было много, а дорог мало. Вывезти не смогли, всех и побили.

— Здесь то же самое. Лагерей много, а дорог мало. Уголовников или вывезут, или выпустят, а нашего брата всех в расход. Тебе что, охота, чтобы вот так тебя, как барана?

— Кому охота? Никому неохота. Но ты, Дед, послушай и пораскинь мозгами. Чтобы как-то эту угрозу, про которую ты говоришь, хорошо встретить, нужно хорошо сорганизоваться, и не пяти-десяти человекам, а сотням, а то и тысячам. И план составить, и людей расставить, и связь постоянную иметь. А теперь представь, что все это сделано, и мы сидим и ждем. Ждем месяц, ждем два, ждем год, а войны нет и нет. Что из этого получается? Войны так и не будет, а ЧК эту организацию за это время обязательно раскроет. И что? Почти вся контра в Нижне-Амурлаге сорок пятого-шестого «года рождения», имеет по червонцу, а с зачетами через год-полтора она дома. А после нашего с тобой разговора и работы чекистов каждый получит четвертак, а кто-то и под вышку пойдет. Понимаешь? Так риск, и так риск. Таких, которые готовы прямо сейчас взять оружие и идти в бой много, я и сам такой. А вот ждать, ждать, ждать, и ты, ни разу не выстрелив, получаешь 25, и жизнь твоя окончена. Хорошо это?