Трагедия казачества. Война и судьбы-5 - Николай Тимофеев

По тогдашним китайским обычаям любая молоденькая продавщица обязана была становиться наложницей хозяина, а если случалось забеременеть, то сама уходила с работы, чтобы не причинять хозяину дополнительных проблем. Так было и у Кости, хотя одну из своих продавщиц он удержал от ухода и сделал ее вроде бы почти женой, которая выходила ему двух дочек.

Торговые дела у него шли хорошо, он расширил магазин и построил большой дом, где и жил с почти женой и дочками.

Никаких передатчиков у него не было, раз в неделю к нему приходил связник и забирал у него собранную информацию.

Вот так и жил Костя, катаясь как сыр в масле.

Но никакое блаженство не может продолжаться вечно; в очередной раз связист сообщил ему, что он получает другое задание. В следующий раз с ним прибудет сменщик, а Костя будет переброшен в Харбин и, учитывая отличное знание японского языка, будет работать на одном военном заводе, играя роль бедного, оборванного чернорабочего.

Вот такая судьба шпиона: сегодня он играет роль графа и живет по-графски, а завтра играет роль нищего и живет, как нищий. Кому такое понравится? Костя двое суток не спал и решился: продал дом и магазин, забрался в страшную глушь с почти женой и дочками, купил магазинчик и затаился. Но не надолго. В 1945 году советские войска вошли в Манчжурию, и НКВД, который все это время разыскивал Костю, нашел его.

Трибунал мог предъявить ему только дезертирство, но после окончания войны всем дезертирам была объявлена амнистия. Это не смутило трибунал, и Костя получил десятку за шпионаж в пользу Японии. Я сказал Косте, что если рассуждать строго по закону, его могли судить только за хищение социалистической собственности, так как НКВД купил ему магазин за государственные деньги, а он его продал, а деньги положил в карман. Костя только рассмеялся: об этом ни при следствии, ни на суде не было сказано ни слова.

Мы переселились в палатку, превратив ее и в контору, и в жилье. Сначала мы решили устроиться покультурнее: установили столы, стулья для работы и топчаны для сна. Постели были вполне на уровне: матрацы, подушки и даже простыни. Долго удержать такой культурный образ нам не удалось. Палатка не была утепленной, а просто брезент и все. Морозы были приличные, а постоянного круглосуточного дневального у нас не было. Мы перед сном расставляли топчаны вокруг печки «звездочкой», ногами к печке, но это плохо помогало. Как бы мы ни раскаляли чугунную печку докрасна вечером, все равно получалось так: ноги поджаривались так, что явственно пахло паленой шерстью, а волосы, хотя их у нас почти и не было, примерзали к подушке.

Нам это быстро надоело, и мы принялись за перестройку: отбросили топчаны и сделали сплошной настил почти под потолком. Теперь мы не замерзали, но утром у каждого образовывалась черная каемка вокруг рта и носа, которая страшно трудно отмывалась. Ну что же: что-то находишь, что-то теряешь.

Колонна была молодая, но быстро устраивалась, причем во всех отношениях. Прибыл и приступил к исполнению обязанностей начальник охраны старший лейтенант Петергерин, финн по национальности. Всех удивляло, как это финн мог попасть в офицеры МВД, но с его прибытием охрана стала очень жесткой, от чего все мы с прибытием на нефтепровод порядком поотвыкли, ибо охрана здесь была достаточно либеральной. Когда мы строили мосты, то строевой лес мы заготавливали на месте, тут же, в тайге, для чего, выбирая подходящие деревья, разбредались по тайге, и охранять нас как следует было невозможно, но охрана нам ни в чем не препятствовала. А один из охранников, явно заядлый плотник, закинув винтовку за спину, с азартом рубил топором.

У охраны под командованием Петергерина такого быть не могло. Были примеры другого, противоположного сорта. Сейчас много людей работало за зоной, строили одновременно много зданий, оцепление было общим. Мне по каким-то моим делам нужно было выйти со всеми в это оцепление, и я наблюдал такой случай. Как обычно, зэкам очень не нравились окрики охранников, и один из особо нетерпеливых соответственно ответил. Карцера еще не было, и этого говорливого для наказания вывели за оцепление и поставили на пень (это было распространенным явлением), с которого он сойти не мог, потому что находился за запретной зоной, и любой конвоир мог стрелять. Был солидный мороз, и наказанный разделся догола и отбросил одежду подальше от себя. Подбежавшие охранники попытались одеть его, но он яростно отбивался, и им это не удалось. Тогда они связали его, голого, занесли в оцепление, положили возле бригадирского костра, навалили на него сброшенную одежду и сказали бригадиру: «Если у него будет обморожение, бригадиром тебе больше не быть!»

Так что слова знаменитой песни «Гоп со смыком» имели реальное происхождение:

А сколько там творилося чудес,

Об этом знает только темный лес.

На пеньки нас становили,

Раздевали и лупили.

Ах, зачем нас мама родила?

Мне удалось, наконец, познакомиться со своим техническим начальником: на колонну приехал Казьмин, начальник ЧМТЗ (часть нормирования труда и зарплаты) 3-го отделения. Он два дня перебирал наряды нашей колонны за несколько месяцев, но никаких претензий мне не высказал.

А я высказал, обратив его внимание на громоздкость и непомерно большой объем нарядов на строительство деревянных мостов и предложил разработать укрупненные нормы и расценки на эти работы с одной единственной единицей измерения — кубометр леса в деле, тем более, что такая единица применялась и в сметах, и в отчетах. Для Казьмина это было неожиданностью, никто никогда такого не предлагал, но после некоторого колебания он решил, что стоит это попробовать, и поручил мне выполнить эту работу, предварительно составить классификацию мостов по типам конструкций и по некоторым другим параметрам. Для меня это было очень интересной, чуть ли не научной работой, и я с удовольствием взялся за нее.

Посидел, покряхтел, но все-таки все расчеты сделал и отправил их Казьмину. Там их утвердили и ввели в действие, и облегчение от этого было по всей стройке. Я предложил Казьмину сделать то же самое и по некоторым строительным объектам, более или менее однородным, но в ответ он предложил мне составить инструкцию по разработке укрупненных норм и расценок и отправить ее в Комсомольск как очень ценную инициативу, исходящую от 3-го отделения, без упоминания обо мне, разумеется.

Эта задача была для меня гораздо более трудной, так как мне не приходилось еще составлять нормативные документы, но, в конце концов, и эту задачу я решил, хотя пришлось переворошить кучу всяческой технической литературы, которую мне любезно привез из Циммермановки самолично Казьмин.

Я передал проект «Инструкции» в Циммермановку и был очень горд этой работой; и каково же было мое разочарование, когда приехавший Казьмин раскритиковал ее вдребезги.

— Ну что ты тут написал? Ты что, не знаешь, что у нас по крайней мере в 3-м отделении ни один прораб, ни один нормировщик не имеет специального строительного образования. А ты свою инструкцию написал сплошной чуть ли не научной терминологией. Грамотность свою захотел показать? Переделай так, чтобы дураку было понятно!

Пришлось переделывать, и проект отправили в Комсомольск, и на этом все закончилось, а я об этом никакой информации не получил.

Когда Казьмин сообщил об этом, он и завел впервые разговор о моем будущем, который свелся к следующим рассуждениям: если зачеты будут продвигаться с теперешней скоростью, я освобожусь через полтора года и смогу вернуться в свою станицу. Кое-какие деньги, накопившиеся на моем лицевом счете, у меня будут, но не очень большие… А было бы неплохо возвратиться домой с деньгами. И вопрос — что я буду делать в своей станице, где ничего не строится? А если и строится, то никак не нефтепровод и не железная дорога, по которым я здесь великий специалист и мной довольны. Какой вывод? Простой: мне после освобождения очень полезно остаться на этой стройке на полтора-два года, и я после двенадцатилетнего отсутствия приезжаю в родную станицу расфуфыренным франтом и с толстым бумажником. О том же, что освобожденным не разрешается оставаться в Хабаровском крае, то для МВД это не проблема. МВД здесь больший хозяин, чем и крайком и крайисполком, вместе взятые.

Я сказал, что подумаю, посчитав, что для таких решений еще время не настало.

Работы на колонне разворачивались по всем направлениям: и по строительству зданий в зоне и за зоной, и по мостам, и по дороге, и уже начаты траншеи нефтепровода, прорабом на которых был Володя Тимкин. Он по образованию был техником-мелиоратором, и всяческие канавы были для него родимым делом. Вот именно он и не был контрой, т. е. не был осужден по 58-й статье.

Постоянно поступали этапы с заключенными. Прибывали они на баржах по Амуру, их разгружали в Осиповке и потом гнали пешком до колонны. Расстояние было небольшое, и обычно переход этот происходил безо всяких происшествий. Но однажды в ответ на непочтительные высказывания какого-то зэка в адрес конвоиров, один из них неожиданно выпустил очередь прямо по колонне шагающих зэков. Результат: один убитый и человек пять раненых. Это вообще бы не имело никаких последствий, если бы вслед за колонной не шло несколько женщин, которые обычно подходили к вновь причалившей барже по разным своим надобностям, и видели эту стрельбу.