Жизнь, смерть и возрождение - Иван Александрович Карышев

в городе большой дом, и мы ехали туда недели на две и брали с собой всех «бебе» и так это было весело, столько радости и все покупали, что кому надо.

Мы служили утром молебен, потом садились в кареты, коляски, повозки и ехали. По дороге мы шутили, останавливались и гуляли, пели, играли в игры и так это все весело у нас выходило. Когда мы кончили молиться и уже собирались уезжать, я сказала:

— Вы кончайте укладываться и торопитесь, а я пойду, посмотрю, как копают новый колодезь, поговорю с управляющим и дам ему денег. — И пошла.

Но как только я пошла, земля опять стала уходить у меня из-под ног. Но я сказала:

— Опять тоже, — это уже вздор!.. — и пошла еще быстрей; но тут в глазах стало темно, я упала и умерла.

Ну, до свиданья, я устала. Скажу Тане, что видела вас и очень рада была познакомиться.

6-го июня 1900 г.

Мир вам и Христос между нами.

Я вам сказала, что я умерла. Меня похоронили. Я мало помню, как все это произошло; я что видела, а что опять как будто не видела; и я знаю, что делалось вокруг меня, мне мешали другие «духи». Их собралось очень много, чтобы приветствовать меня, и они все так были рады мне, и каждый из них хотел сказать мне что-нибудь; кроме того, я много молилась.

Мой дух очень устал от такой долгой, вялой и недеятельной жизни, а потому, молитва мне ничего не давала, ведь я все молилась за себя.

После того, как меня похоронили, я стала рассматривать свою жизнь, и загрустила. Мне стало так скучно и печально от того, что в земной жизни я была так счастлива. У меня, ведь, было полное счастье в то время, когда вокруг меня было так много слез и страданий. Бог мне дал все, а я сама миру ничего не дала, и об этом то я болела душой.

Потом я пошла на планету, не на ту, где я теперь, а на другую, и мне было так стыдно, что все страдали сами иди за других, или рассказывали про свои жизни, a я? — про какие свои жизненные подвиги могла рассказывать?

Мне было сначала стыдно, а потом досадно за свою земную жизнь, никого я не утешила, ни за кого не страдала, всегда была сыта, весела и все для себя и для себя. Ох, как не хорошо мне стало!.. Я не знала, что мне сделать, чтобы заглушить свое довольство и, когда меня спрашивали, что я сделала? я молчала, потому что... в сущности, я ничего не сделала? Я давала бедным, это верно, но ведь нам и так некуда было девать богатства; я молилась, но за кого? Все за себя, и за своих; я любила людей, да разве я смела не любить их, когда мне никто никогда зла не делал.

И так, я только сама была счастлива. Вот если бы я сделала кого-нибудь другого счастливым, или пострадала бы за кого-нибудь!.. то я чувствовала бы себя лучше, а теперь мне стало невыносимо стыдно и обидно за себя, и я не знала, что мне с собой делать? Молиться — но о чем? Я старалась помочь «духам», но денег им не надо, да и их я оставила на Земле; утешать — но не понимала их страданий, я не знала, что такое горе или страдание.

И об этом я долго плакала, и молила Бога научить меня, как все это поправить. Пришел ко мне высокий дух, очень высокий дух и я ему сказала:

— Все мое горе, мое первое н главное горе в жизни это — счастье.

Долго он меня слушал, и наконец сказал:

— Да, на Земле невозможно иметь такое счастье. Но зато там есть другое счастье, великое счастье, но не то, какое было у тебя. — Я спросила:

— Какое-же это счастье? — и он сказал:

— Это то счастье, которому нас научил Христос, живя на Земле. Это далеко от того мнимого счастья, которое происходить от довольства, но то, которое является после того, как ты душу свою положила за ближнего и когда ты готова отдать все за них, и в их несчастии черпаешь силу для них же. Вот великое счастье: не самой быть счастливой, а другим давать его.

Прошу вас, обдумайте хорошенько эти великие слова; я очень желала бы, чтобы и вы их поняли и усвоили себе.

Когда он ушел, я много думала и просила Бога дать мне другую жизнь; и действительно, я опять скоро родилась на Земле.

Теперь все было по-другому. Я родилась там, где даже не имели права иметь детей: я родилась у одной дамы большого света, у которой не было мужа. Отец мой имел свою семью и не имел права назвать меня своею дочерью. Мать моя отдала меня в деревню одной бедной женщине, у которой было много своих детей.

Я жила в страшной бедности; холод, голод терпела эта семья и те деньги, что платили за меня, спасали всех от голодной смерти. Я была всегда в грязи, всегда больна; у меня был большой живот, большая голова и я всегда была голодна, а ручки и ножки у меня были как палочки. Да, я была больше похожа на паука, чем на ребенка.

Когда мне исполнилось пять лет, меня отвезли к моей матери и, когда она увидела меня, она вскричала:

— О Господи! я отдам, все, чтоб этого урода не видеть никогда, и зачем вы не уморили ее голодом!

Но я смотрела на мою мать и думала:

—Как она прекрасна! И как я ее люблю и если бы такая дама только раз меня поцеловала!

Но она не поцеловала меня. Какая-то старуха увезла меня в большой дом, где было много таких же детей, как и я. Все они были такие же больные, худые и еще много хуже меня. Там тоже было всегда холодно и скучно; мы все что-то работали, никогда не играли и не смеялись. Нас учили, лечили, но радостей у нас не было. О! как любила я всех этих детей, я им пела деревенские песни, я согревала их озябшие тела своим дыханием, и мне было так отрадно любить их и ласкать. Но они не, понимали этого, они были все такие странные. A те, которые нас