Жизнь, смерть и возрождение - Иван Александрович Карышев

Ведь не может моя нога себе представить зачем она ходить; не может представить моя рука, зачем она работает; глаза, зачем видят; зубы, зачем жуют пищу. Они не могут, т.е. моя рука, нога, зубы, желудок и все органы и все члены, каждый по себе, не могут представить, зачем все это нужно для души, они только могут чувствовать, когда им больно, когда они устали, когда они страдают, но остальное чувство им неизвестно. Так и мы, атомы, не можем себе представить, что будет тогда, когда все превратимся и подчинимся душе и сольемся с ней.

Не знаю, хорошо ли я это все выразил, и понятно ли вам? — но я так хорошо чувствую это, я так глубоко вник в эту великую истину!

Когда я это постиг, я очень задумался: что же может, что же может помочь скорей и скорей соединить нас? Что же самое главное нужно нам всем, чтобы помочь, как можно скорее соединиться, слиться с этой Божественной душой? Но я, пока, не находил и это мучило меня; я много, много, очень много, думал об этом; я знал, что если бы все это узнали, то, вероятно, все бы, все, пошло скорее, даже пускай не все, но хотя бы две трети, то и это подвинуло бы дело и что много еще страданий происходить, именно от того, что мы не знаем это. Поэтому я еще сильнее стал приглядываться ко всем, но не находил.

Однажды я встретил Марту. Я слыхал еще раньше про нее, что она может указать в чем счастье. Я подошел к ней и спросил ее:

— Марта, скажи мне, как сделать, чтобы быть счастливым? — она сказала мне:

— Полюби своего брата. Я не понял, и ответ ее мне казался странным: что значить «брата?» я до сих пор никогда не думал ни о ком. Я не сознавал, что такое родство, брат, сестра, мать, отец — и какие к ним чувства можно питать, и есть ли такие чувства? — И я сказал:

— У меня нет брата. — Она сказала:

— Я дам тебе его.

Все это было для меня дико, но я пошел за ней, больше из любопытства, не надеясь получить ответ на то, что так мучило меня.

Она привела меня на Землю, и я увидал человека, который страшно мучился. Какой у него был недуг, я не знал, да это мне и не нужно было, но страдания были ужасны, и не потому они были ужасны, что ему было очень больно, нет, это меня бы не тронуло, я видел за это время массу страданий, но то было ужасно, что этот человек страдал тем самым недугом, которым, страдал и я на Роке.

Этот человек был страшно жаден до золота и до всяких земных наслаждений. Он был обжора, пьяница, развратники. Он успел пресытиться всем этим уже здесь на Земле. Он так ужасно прожил жизнь, что все наслаждения ему опротивели, а между тем у него не хватало сил расстаться со всем этим. Он ненавидел уже золото, он не мог уже есть, пить, развратничать, его натура, его тело — уже не могло воспринять этого, но он все не мог с этим расстаться и страшно мучился. Меня охватил ужас за него. Я со страхом подумал: — а, что если он все это не оставить здесь, а понесет туда, на Рок? — и такая страшная жалость охватила меня, я забыл, что это он страдает, я чувствовал, что это я, да, — именно я сам страдаю. Дух мой метался, я искал выхода и я понял, что только Один, Один Бог может спасти его, и снять — с него этот страшный завет от зла, Он Один может его спасти, как некогда Он спас разбойника, на кресте, в одно мгновение; — ведь н этот уже сознавал всю порочность свою и ненавидит свои преступления, но не может только отрешиться от них.

Я начал просить и умолять Марту, чтобы она молила Бога помочь, ибо только Он Один может помочь ему.

Марта же ответила мне: — Что нам за дело до него!.. Я совсем не ожидал такого ответа, я поразился этим ответом, и тут только почувствовал то, что почувствовал бы, если бы она сказала: «Что мне за дело до тебя»? Тут только я понял, что такое брат и что значит жалость и сострадание, а за ними, всеохватывающая любовь.

С этого времени я узнал и понял, что все мы — братья, и чтобы нам сплотиться во единое целое, нам нужно иметь именно эту самую любовь, которая нас свяжет нас атом за атомом и составит то Божественное тело, которое оживляет та Божественная душа, состоящая из Трех — Одна.

О, какая великая радость наполнила меня, и какая горячая любовь возгорелась во мне! Как горячо полюбил я всех, решительно всех, от Рока до святых, и я все, все, простил себе. Да, именно себе, потому что я понял, что никто кроме меня самого не виновен в моих грехах и моих страданиях, и что только я один могу их простить себе.

Придя к такому решению, мне захотелось идти к Иризе, и я пошел. Но во мне было еще сомнение, я не был уверен, что она будет одного со мною мнения. Вдруг, думалось мне, она понимает все это иначе? И эти мысли доставляли мне муки. Но, скоро я оправился, я был так уверен в своей правоте, что сказал сам себе:

— Что-же, если это будет так, то я расскажу ей все, что я пережил, и теперь буду я ее учить, как учила меня она некогда. О! сколько сил было во мне! Я скоро нашел ее и сказал:

— Ириза, я все простил себе, прости и ты мне! я сразу почувствовал, что и она чувствует и понимает все именно также, как и я. Она упала к моим ногам и сказала:

— О, Нерос, как я счастлива, что теперь я могу высказать тебе всю мою благодарность, за все то блаженство, которое ты мне дал. Благодарю тебя за то, что невольно, не зная сам того, прощая себя, ты значит простил и мне, за все те мучения ада, которые ты перенес за меня. И мы обнялись.

О, какое блаженство наполняло нас