Виагра для дракона - Доктор Хаус

   - Мамзель, позвольте. Не сочтите за вульгарность! – Галантно, как мне казалось, подхватив Катюху на руки, я одним прыжком перемахнул местное «море». Легко так перемахнул, и приземлился мягко, даже в рюкзаке ничего не звякнуло.

  - Ух ты! Ну, ты даешь, Платон. Тебе в большой спорт не предлагали?!  И правильно не предлагали, рассеянный ты сильно. Документы важные теряешь, пока перед девушками выпендриваешься!

    С этими словами Катя подобрала смятый листок бумаги, вывалившийся из кармана во время молодецкого прыжка. Резким, «готическим» почерком на нем было нацарапана единственая фраза: - Его зовут Нарасимха.

    Ай да Катерина, не ожидал! В моем мозгу будто повернули тумблер, и все встало на свои места. Яцек почти провел меня. Пока я ошарашено разглядывал его вращающиеся хамелеоновы гляделки, паршивец сумел отвести мне глаза. Я напрочь забыл все, что он ответил на вопрос об имени похитителя Катиного папеньки. Более того, сам факт вопрошания испарился из моей памяти.

  -- Ты, конечно, умница Катя, но почему раньше не поинтересовалась содержимым записки? Ты ведь рядом стояла, когда мы с упырем беседовали?!

  --  С каким таким упырем? Ты, Платоша, или меня с кем то путаешь, или бредишь! Катя возмутилась столь искренне, что подозревать ее в обмане было нелепо. Я не мог не восхищаться Яцеком. Находясь фактически в энергетическом нокдауне, он умудрился полностью стереть у Кати воспоминания о встрече. И это при том, что основное внимание упыря было направлено на меня!

-- Хорошо Катенька, сейчас проведем ускоренный курс вспоминания! Набери в грудь воздуха, и выдыхай со звуком Хаааа. Не успел я замахнуться, как Катерина, мгновенно сообразив, что дело идет к очередному удару между лопаток, сбросила с себя вампирские чары. Я так и застыл с поднятой рукой, наблюдая на ее лице «стремительную смену декораций»: страх – озарение – удивление – вопрос…

-- Как же я могла все забыть?! Будто вообще не со мной было… Платоша, а  много чего еще я не помню? Ты со мной ничего такого ужасного не делал?

    Это я не понял, - она на самом деле боится или издевается? Ну ладно, буду под дурачка косить: если боится – насмешу, издевается – получит той же монетой! - Катюша, все ужасное, что я мог с тобой проделать, уже перевыполнено с лихвой. Хот, погоди, - нет. Кой чего и правда упустил, хотя в начале нашего знакомства ты интенсивно напрашивалась!

– Тут Катюха зарделась, как пионерский галстук на закате дня, а я испытал мстительное удовольствие. Конечно, мелочная месть недостойна воина, но эта стеснительная дева за сегодняшнее утро умудрилась вволю потоптаться  по всем моим комплексам. Посему гордый воин, сложив губы бантиком, наслаждался бедственным положением девы. Мое торжество было недолгим.

    Катерина встряхнулась всем телом, будто сбрасывая с себя пыль, и произнесла уже абсолютно спокойным тоном: - Хорошо, верю, можешь дальше в остроумии не упражняться. Пойдем к твоему Кеше, вдруг он и на самом деле так крут, как рассказываешь. 

    На моих глазах произошло чудо. Своими силами, с минимальной моей поддержкой (если дразнение ее самолюбия можно было считать таковой) девушка достигла отправной позиции, с которой начинается обучение магии: «места без жалости»[100]. Отныне ее действия, освобожденные от личностных ограничений, обид и страхов, приобрели максимальную эффективность.

    Я с горечью подумал, что из Кати получилась бы прекрасная ученица для Иннокентия Леонидовича. Мне, в свое время, потребовались поистине титанические усилия, чтобы достичь безжалостности.  А, что, чем Господь не шутит, может еще получится. Кеша и не таких с того света вытаскивал, - думал я, заходя  в калитку глухого зеленого забора.                                                                        

Глава десятая: в гостях у Йога.

      За калиткой была Зима. То есть, натурально, было холодно и шел снег, припорашивая белым штабеля бревен, там и сям разбросанные по участку. Я вдохнул морозного воздуха, закашлялся и бешено,  не хуже Яцека, завращал[101] глазами. Давно Кешу знаю, а все к его сюрпризам привыкнуть не могу. Раздался хлопок, и пелена майи[102] спала с меня, вернув саду привычный летний вид.

     Моментально стало удушливо-жарко, противно жужжали роившиеся столбами комары. Катерина отнеслась к происходящему со стоическим спокойствием, а вот мне, с моей горячей драконьей кровью жара пришлась не по вкусу. Люди однообразны: весной тоскуют по теплу, получив же летом желаемое с избытком, донимают Господа нытьем, мечтая о прохладе.

     Только Кеша не просил у природы милости. В йогическом экстазе, именуемым самадхи[103], он перекраивал окружающую реальность по своему произволу.  Когда я спросил, как такое возможно, ответ был краток: - человеческий мир есть коллективная иллюзия, и нет причин, по которым Йог не мог бы создать для себя альтернативу.

    Декорации изменились радикально, как всегда бывает при таких скачках восприятия. Только гигантские сосновые бревна,  утащенные Кешей под носом у лесников из ближайшего парка, остались на своих местах.

    Иннокентий Леонидович строился. Из сушин[104], спиленных под покровом ночи и мусора, щедро оставленного строителями соседских особняков, он создавал произведения сюрреалистического инженерного искусства.  Собственно, все те годы, что я его знал, Наг находился в состоянии перманентной стройки. Подобно строителям древних Кижей, Кеша воздвигал свои циклопические многоэтажные сараи, пользуясь только топором, веревкой и двуручной пилой.  

     Я чувствовал себя демоном-искусителем (необычное амплуа для демона-убийцы!) когда купил ему бензопилу. Предполагалось, что использование этого чуда техники сэкономит йогу время для медитаций. Коварный план ожидало фиаско: - Кеша освоил агрегат, но одновременно увеличил объемы работ. Мои робкие протесты он комментировал лаконично: - я медитирую с топором в руках.

    Пока одни сараи строились, другие подвергались перепланировке и разборке. Одни из них гордо именовались «лабораторией», иные «кельей для медитации». Другие скромно: - баня, гостевая светлица, или совсем банально – погреб. Но судьба всех была одинаковой: после недолгой службы они оказывались несовершенны и перестраивались. А некоторые, особенно невезучие,  сгорали: - в запале Кеша, как и я, запросто мог устроить пожар.

   Док Головин как то изрек, что на участке у Иннокентия царит тот же хаос, что и в его голове. Типа: что внутри, то и снаружи. После этой фразы, опрометчиво оброненной при Кеше и в его же бане, Головин больше в гостях у Нага не появлялся.