Виагра для дракона - Доктор Хаус

    Прибыл в расположение части в 1915году. Сдался в русский плен во время «Брусиловского прорыва», скончался от тифа в деревне Мертвая грязь под Екатеренбургом в ноябре 1918-го. С тех пор прозябаю в благословенной России на положении вольноопределившегося вампира-прихлебателя.

    Что прикажете, Ваше благородие! – Яцек молодецки щелкнул каблуками, выпятил грудь и застыл с выражением глубочайшей преданности на лице.

    Мне уже не в первый раз пришло в голову, что в упыре пропал великий актер, бравого солдата Швейка он мог играть практически без грима. Ну, конечно, перед съемками его следовало запустить на недельку в банк крови, - откормить.

    Швейк, насколько я помню, никогда излишней худобой не страдал. Катерина, во время выступления «вольноопределившегося» пребывавшая в ступоре,  истерически рассмеялась. Она крепко сжала мне ладонь и тихонько попросила: - Платон, ущипни меня, может, я сплю? Это все правда, у него же клыки с палец и, я чувствую, запах…

   Я демонстративно потянулся рукой к ее ягодице, Катька взвизгнув отскочила, а Яцек, поймав мой взгляд, запнулся на полуслове и снова застыл, бешено вращая глазами. Товарищи упыря по бомжеванию уже вернулись к своей обычной «жизни», не обращая заметного внимания на ужимки предводителя. Двое из них уже начинали, сами того не замечая, трансформироваться по его подобию. 

    Когда-то одним из самых шокирующих открытий для меня стало то, что далеко не все, кого мы привыкли считать людьми, ими являются. Среди бомжей количество не совсем мертвых, умерших или полуживых зашкаливало за все мыслимые пределы. Из-за каких причин, и как происходило превращение опустившихся людей в нежить, я точно не  выяснил, но то, что этот процесс не всегда проходил одномоментно, было ясно.

   «Сладкая парочка» полутрупов из свиты пана Яцека прошли по, моим прикидкам, две трети своей скорбной дороги. Их сердца делали не более 1-2 сокращений в минуту, волосы выпадали клоками, обнажая бледно-серую кожу, а пальцы были заметно тронуты тлением. Бездомные и в обычном своем состоянии не отличаются приятным ароматом, а когда к запаху немытого  тела и испражнений добавляется легкий трупный душок…

    В общем, Катя, несмотря на свою показную веселость, жалась ко мне все плотнее и тихонько подталкивала в сторону турникетов. Я тоже не хотел задерживаться, поэтому продолжил разговор уже в деловом тоне. Для этого пришлось плотно зажать упыря в угол и заглянуть ему в глаза: процедура не из приятных, но в общении двух демонов необходимая. Слабый подчиняется силе: - вот закон нижних миров.

    Яцек жалобно причмокнул и попытался вывернуться из моих объятий. Ему этого не удалось, - знал же мерзавец, что я быстрее, но все равно попытался. В глазах неупокоенного клубилась тьма, и смотреть туда было жутко, но мне не привыкать, тем более мои глаза открывали бездну пострашнее…

    Тьма из меня рывком выплеснулась в колодцы зрачков напротив. Мир исчез, затем сменился бесприютным бархатно-черным полем, над которым с тоскливым воем беспорядочно метались бледные полотнища, похожие на давно нестиранные больничные пододеяльники. Они тянулись ко мне, собираясь вокруг хороводом рваной мешковины на ветру. Мне стало неприятно от их жадного, навязчивого внимания и захотелось уйти.

    Внезапно я вспомнил, зачем здесь, схватил полотнище покрупнее, показавшееся чем-то знакомым, и позволил своей энергии на мгновение слиться с ним. Поток воспоминаний того, кто в миру откликался на имя Яцек, захлестнул меня смрадной, кровавой волной. Я отпустил его  и вспыхнул от ярости.

    Полотнища вокруг накрыла волна багрового пламени, опалив и разбросав в стороны. В низкое, облачное и, как будто, подсвеченное невидимой луной небо, ударил столб огня. Последнее что я видел, перед тем как это пламя растворило меня, были разбегающиеся от прорехи на небе концентрические круги.

    Возвращение в родной мир было омрачено противным звоном зуммера пожарной тревоги. Темнота вокруг была жутковато подсвечена цветными огнями турникетов, и тусклыми красными лампами пожарных щитков. Как частенько случалось в подобных случаях, часть энергии моего гнева просочилась через барьер и сожгла проводку.

            Через пару секунд врубилось сине-красное аварийное освещение, «матюгальник» над входом истеричным бабьим голосом уговаривал пассажиров «сохранять спокойствие и организованно продвигаться в сторону выхода».

   Из носа у меня вытекла струйка крови, но упырь, скорчившийся на полу, не обратил на ее запах никакого внимания. А когда пурпурная капля упала на край его одежды, отодвинулся в сторону с тихим шипением. Я видел его мир, и меня тошнило. Он видел мой, – и боялся. Впервые мне случилось применить прием под названием «колодец души» и теперь стало понятно, почему Кеша не рекомендовал использовать его на нежити.

     Перед тем, как уйти, я, пересилив себя, наклонился вниз и тихонько спросил: - Имя? - Нннемммогу, - запинаясь пробормотал упырь. – Хозяиин нне ппозволяет. – А ты напиши, предложил я, зная тонкости «хрупкой упырьей психеи», напиши не глядя. Он ведь твоими глазами смотрит, и то не всегда, а мыслишки гнусные читать, нах…. ему надо… Ты не увидишь, и Он  не увидит, - ласково, как ребенка уговариваю.

 - Или будем дальше в гляделки играть, - это уже с угрозой. Впрочем, угроза была лишней, Яцек сам хотел расстаться со мной как можно скорей, и с удовольствием воспользовался возможностью нарушить запрет Мастера[96].

     С удивительной ловкостью выудив золотой «Паркер» из недр замусоленного пиджака, он, не глядя черкнул что-то в блокноте, выдрал листок и протянул мне. Его глаза при этом независимо вращались в своих орбитах, делая похожим подсвеченного аварийным освещением упыря на гигантского хамелеона, по недоразумению напялившего человеческую одежду.  

    Я сунул в карман мятый клочок бумаги с «паролями и явками», немного подумал и, с некоторым сожалением, достал из кармана рюкзака малюсенькую пробирку. – Открой рот. Да быстрее соображай, а то передумаю! - Яцек ошеломленно смотрел на меня, не веря своей удаче. Золотистая вязкая капля на мгновение замерла, как будто не желая покидать жерло колбы, и с тихим шипением упала в предусмотрительно широко раскрытую пасть немертвого.

    Его тело задрожало, размываясь в воздухе, затем выгнулось дугой и гулко ударилось о каменный пол уже преображенным. Передо мной лежал, счастливый, как дворовый кот, до пуза наевшийся селедки, натуральный «бравый солдат Швейк»[97]. Капля волшебного зелья превратила ссохшееся тельце постояльца Освенцима во вполне упитанный, краснощекий образец солдатского счастья начала 20-го века.