Разин Степан - Алексей Чапыгин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Пусти, Матрена! Я твой Иван».
А молодая высунулась в окно:
«Лжешь! Мой Иван дома, только что пир отпировали, поезжан-гостей спать по домам наладили и сами полегли — поди, шалой…»
— Сказывают, твово целовальника атаман Разин к сундуку с пропойной казной на луду[117] приторочил? Эй, ярыга!
— Я не ведаю того… «Побежал, братие, глупой к попу. Стучит в окно:
«Батюшко! У меня дома неладно: батько, матка глухие, древние, а молодуха в дом не пущает. Ты венчал!»
«Што те надобно?»
«Уговори бабу — пущай домой пустит».
«Не мое то дело, свет!»
«Как же не твое? Ты поп, всех учишь…»
«Давай пойдем коли — усовещу!»
А поп-то знал, что девка путаная, да денег ему дали, он и скрыл худое — венчал… Поп надел шубу да шапку кунью — студено в ночь стало. Пришли. Стучал, колотился поп. И почала их та молодуха ругать:
«Ах вы, мать вашу! Неладные, чего, куда лезете?»
Покудова полоумный к попу бежал, она скот застала и еще крепче ворота приперла…»
— Сказывают — эй, ярыга! — и тебя пытали казаки-т каленым железом?
— Кабы пытали, так и к вам не пришел — вишь, сижу, вино пью… «Муж мой Иван дома, сам же ты, долговолосой, венчал, а тут гольца привел, навязываешь в дом пустить — пойду ужо воеводе жалобиться!»
Спугался поп, зрит и теперь лишь углядел, что парень в одной рубахе: «Впрямь, тут неладно». Пошел поп прочь, малоумной не отстает, ловит попа за шубу. Поп бежать. Иван не отстает. В шубе жар сдолил попа — кинул шубу и шапку, наддал по холоду. Иван подобрал шубу, оделся, а за попом бежит. Но поп утонил, забежал домой, двери замкнул, и остался малоумной на улице.
Слезно стало Ивану и хоть зябнуть не зяб, да к жене охота… Выл, выл по-волчьи, вспомнил: «А дай пойду к бабке!»
Жила-была та бабка старая недалеко, слыла колдуньей, но обиженных из беды вызволяла и за то судейских и иных посулов не брала. Прибрел малоумной к ей — плачет, а она ему: «Ляжь спать — дело твое в утре!»
Лег и заснул Иван»…
— Эй, ярыга, ужли не видал? С луды, сказывают, струги сволокли, закропали, да на теи струги с анбаров всю муку стащили судовые казаки.
— Гляньте сами, робята! Я не ведаю.
— Ну-ка, уйди на Волгу, воевода так выпарит, что из спины палочье сколь вымать придетца!
— Оттого нам не сказывает, что к воеводе тайно налажен.
— У кого ноги, глаза да уши, время пришло тем! Воевод не боятся они…
— Вишь, что сказал! Знать, не к воеводе сшел.
Холопы пошептались, потом один, крепкий парень, придвинулся к ярыге.
— Ты не бойсь! Меж нас языков до воеводы нет… Мы все глядим, ищем льготы, чтоб боя нам меньше, и в казаки уйдем — голов на дело не жаль…
— То ладно! Потом увидите, что к вам пришел. Не доводчик я на вас воеводе…
— А ну вирай коли до конца сказку…
— «Утром старая сказала Ивану:
«Вот те плат! Приди домой, бабе слова не говори, на глаза ей не кажись — тайно чтоб. Залезь под кровать. И как твоя жена с любым своим лягут, а ты на плате узел завяжи. Сам узнаешь, что делать с ними, да попа сдуй — он знал, кого венчал и за что с худой девки деньги принял».
Так и сошлось, братие: ночь накатила, залез Иван под кровать, а молодуха с миляшом на кровать, и завязал малоумной на плате узел первой… Слышит, завозились на кровати, баба ругается, гонит миляша от себя, а ему от ее оторваться не можно… Утро пришло, а бабин миляш, как был, чего людям казать нельзя, с бабой ночью, так и остался… Баба воет — и туда и сюда повернется, а мужик к ей как прирос… Надо уж скот назрить — поить, доить коров, лошади ржут, стаи ломают, а баба с мужиком мается, хоть на деревню в эком виде катись аль к воде. Пришел старик отец, мать старуха, крестятся, плюются — глядят: сноха приросла к чужому мужику. Старуха их ухватом — не помогат!
Послали за попом: «Пущай и крест несет — неладное в дому!»
Суседи попа привели.
Поп молитву чел — не помогат, дьякон кадил — не помогат, все пели молитвы, а дьячок подпевал — нет, все ништо! Иван под кроватью ну узлы на плате вязать. Завязал узел, попа кинуло на мужика и бабу, даже крест уронил, и прилип поп. От иного узла на плате дьякон прилип, и дьячок прилип. Тогда малоумной из-под кровати вылез, дубину сыскал:
Ра-а-аз дьячка! Развязал узел — отпустил. Ра-а-аз, два, дьякона! Узел развязал — спустил. Попу дубин десять дал, спустил. А миленька на бабе уби-и…»
В избу вбежали две девушки:
— Настаха! Сколь ищем, воеводча велит к ей идти…
— Вот наше житье, — сказал кто-то, — уж ежели воеводча девок послала за какой да иных звать велит, то быть девке стеганой.
— Помни, Настя! Я тебя от боя воеводчина выручу, — крикнул ярыга.
Девка вздрогнула, коротко вскинула глаза на сказочника и, потупясь, пошла в горницу воеводы.
11
— А ну, снимай сарафан! — Воеводша подошла к Насте, сорвала с ее волос повязку, кинула на пол. — Будешь помнить, как ладом боярину пугвицы пришивать…
Девица, раздеваясь, начала плакать.
— Плачь не плачь, псица, а задом кверху ляжь!
Настя разделась до рубахи, села.
— Не чинись, стерва, ляжь! — приказал воевода.
Девка легла животом на скамью, подсунула голые руки к лицу, вытянулась.
— Что спать улеглась!
Воевода велел заворотить девке рубаху. Воеводша отстегнула шелковые нарукавники, в жирные руки забрала крепко пук розог.
— Стой ужо, боярыня, зажгу свет!
Воевода высек огня на трут, раздул тонкую лучинку, зажег одну свечу, другую, третью.
— Буде, хозяин! Не трать свет.
— Свет земской: мало свечей — старосту по роже: соберет…
Грузная воеводша, сжимая розги, ожила, шагнула, расставив ноги, уперлась и ударила: раз!
— Чтите бои, девки!
— Чтем, боярыня!
— Вот тебе, стерво! Вот! Сколько боев, хозяин?
— Двадцать за мой срам не много.
Воевода продолжал зажигать свечи.
— Сколько?
— Девки-и!..
— Чтем мы: тринадцать, четырнадцать…
— Мало ерепенится… Должно, не садко у тя идет, Дарья?
— Уж куды садче — глянь коли.
— Дай сам я — знакомо дело!
Воевода взял у девки новый пук розог, мотнул в руке, крякнул и, ударив, дернул на себя.
— А-ай! О-о-о! — завыла битая.
— Ну, Петрович, ты садче бьешь!
— Нет, еще не… вот! а вот!
Воевода хлестал и дергал при каждом ударе.
— Идет садко, зад у стервы тугой.
К двадцати ударам девка не кричала. Воевода приказал вынести ее на двор, полить водой. Он поправил сдвинутые рукава кафтана, задул свечи и, подойдя, крепко за жирную талию обнял воеводшу.
— Да што ты, хозяин, щипешься?
— Дородна ты!.. Щупом чую, как из тебя сок идет.
— Какую бог дал.
— Дать-то он дал, а покормиться не лишне, проголодался я, — собери-ка вели ужинать.
— Ой, и то! Я тоже покушаю.
— Дела в приказной к полуночи кончу без палача с дьяками…
Из холопьей избы в окна и прикрытую из сеней дверь глядели холопи: девки на дворе отливали битую. Ярыга сказал:
— Вот, братие! Досель думал, а нынче решил — сбегу в казаки.
— Тебя так не парили, и то побежишь, а нас парят по три и боле раз на дню.
— Да это што — вицей… Нас — батогами!
— Зимой на морозе битая спина что овчина мохната деется.
— Много вы терпите!
— Поры ждем — придет пора.
— Я удумал, нынче же в казаки… Только, робята, чур, не идти на меня с изветом к воеводе… Атаман дал еще листы, в городу, да мужикам раздать… Дам и — в ход…
— А что сказывает народу атаман?
— Много вам сказал, что листы честь буду, только угол ба где?
— Вон за печью.
Устроились в углу. Выдули огня, один светил лучиной, ему кричали:
— Ладом свети, светилка, береги затылка!
Тонявый черноволосый ярыга встал на одно колено, вытащил желтый лист из-за пазухи кафтана, пригнув близко остроносую голову с короткими усами, топыря румяные губы, читал тихо и почти по складам:
— «Все хрестьяне и горожане самарьские, ждите меня, Степана Тимофеевича. Жив буду, то сниму с вас воеводскую, боярскую неволю… Горожанам, посацким людям я торг и рукодель беспошлинно, хрестьянам землю собинную дам, а кто чем впадает — владай. Подьячих же и судей, бояр и воевод пожгу, побью без кончания. Атаман Разин Степан».
— Да, вишь, парень, ладно, только о холопях, о нас и слова нету?
— Ой, головы! Побьет бояр — кто нами навалится владать?
— Оно так, а надо бы в листе…
— Берегись, Хфедор, стрельцов.
— Тут один тасканой кафтан лазал к воеводе и нынь все доглядывает…
— Знаю, кого берегчись! Вот листы верным людям суну и сей вечер утеку…
— На торгу кинь иные, небойсь, подберут!
— Вы, парни, тоже, невмоготу кому — бежите к Разину.
— Поглядим…
— Меня одно держит. Настю ба глянуть, полслова сказать.
— Того бойся — ай не ведаешь? Покеда не станет к службе, в клеть запрут и стеречи кого приставят. Уловят с листами — целу не быть!
— Вернешь ужо казаком — выручишь?
