Секрет виллы «Серена» - Доменика де Роза

в моей голове, потому что у меня похмелье. Вчерашний вечер я провела с недавно открытым видом человека – итальянками, которые и не мамочки, и не мадонны. Это образованные – две учительницы и архитектор – одинокие женщины (по выбору или в силу обстоятельств), которые любят свою работу и свои семьи, но все равно хотели бы однажды встретить мужчину. Думаю, вы бы назвали их подругами.

Засиживаясь допоздна, болтая и выпивая с новыми подругами, я думала о своей жизни и решениях, которые я приняла. Переезд в Италию был только моей и больше ничьей мечтой. Я надеялась, что в этом прекрасном месте у меня будет идеальная жизнь. Что моя семья будет счастлива и едина. Что мой муж и я переосмыслим и снова откроем для себя наш брак.

Вместо этого мой средний ребенок, посреди кулинарного великолепия под названием «Италия», сражается с анорексией. Она едва весит тридцать пять килограммов, а сквозь кожу просвечивает череп. У нее на руках прекрасный светлый пушок – последняя отчаянная попытка ее тела согреться. Она не идет к врачу, но соглашается что-то съесть, правда, маленькое, каждый раз, когда ест собака. А собака ест довольно много.

Моя старшая дочь влюблена в подонка. Слово, возможно, типично английское, но этот род универсален. У него понимающие глаза и хитрая ухмылка, и я знаю, что он хочет с ней переспать. Выстоит ли она против него? Понимающие глаза и хитрая ухмылка очень привлекают, когда тебе шестнадцать. Сможет ли она это понять? Конечно нет. Я не смогла. А вы?

Мой младший ребенок до смерти избалован. Ему всего три, но он умеет устраивать истерики на двух языках. Он скучает и плачет по нашей уборщице, чудовищной Олимпии, но я не позволю ей сидеть со своим ребенком, потому что она ненавидит меня.

А я? Я сижу на террасе и пытаюсь писать колонку. Мне сорок один, и я вешу на двенадцать килограммов больше, чем должна. Мой муж ушел от меня к женщине помоложе, и у меня нет денег. Мои единственные активы – этот дом, серая «Альфа Ромео» и мое неожиданное убеждение, что я смогу справиться со всем этим беспорядком. И мои друзья.

Глава 9

Чем выше они поднимаются в горы, тем сильнее ощущается осень. Пока помятый джип Рафаэля маневрирует по ухабистой дороге к Бадиа-Тедальде, Эмили замечает, что листья на деревьях становятся все желтее с каждым смертельно опасным поворотом асфальта. Наконец они доезжают до аллеи полностью желтых деревьев, как будто проделали путешествие не только в пространстве, но и во времени.

Какое-то время Эмили развлекает себя, глядя на три дорожных знака, которые мелькают каждые несколько километров. Первый знак выглядит как пара гигантских силиконовых грудей, которые обозначают холмы. Следующий – праздничная, рождественская снежинка, которая, должно быть, предупреждает о сильных снегопадах зимой. И наконец очаровательное изображение оленя, который радостно перепрыгивает через дорогу. Груди, снежинка, олень; в конце концов в ее сознании они сливаются в одного чудовищного заснеженного оленя с силиконовой грудью. Эмили закрывает глаза. У нее заложило уши, поэтому она думает, что они уже достаточно высоко.

– Мы почти приехали? – спрашивает она, словно пародируя собственных детей.

Рафаэль бросает на нее взгляд:

– Еще десять минут. Эта дорога очень медленная.

Поскольку он вел машину как Михаэль Шумахер на подъемах, она предполагает, что это всего лишь фигура речи.

Горы покрыты густым лесом, время от времени где-то поблескивает белый камень. Тут и там видны вспаханные поля, коричневая плодородная земля и белые коровы, пасущиеся на крутом склоне холма. Далеко внизу она видит озеро, приток Тибра, между Сансеполькро и Пьеве-Санто-Стефано.

– Очень дикие земли, – говорит она Рафаэлю. – Я почти вижу бандитов, затаившихся в лесах.

Рафаэль смеется:

– В конце концов, это бандитская страна. – Потом добавляет: – Во время войны эти холмы назывались Готской линией; это была последняя линия обороны, отделявшая партизан от фашистов. Говорят, за каждым деревом прятался партизан.

Готская линия, линия Готик. Название вызывает у Эмили странную смесь страха и завороженности.

– Здесь было много сражений? – спрашивает она.

– Да, – говорит Рафаэль, ускоряясь, чтобы вписаться в поворот. – Партизаны против фашистов, берсальеры[95] против партизан, иногда партизаны против партизан.

Эмили закрыла глаза, чтобы не смотреть на дорогу. Когда она открывает их снова, они подъезжают к городу, расположенному на самой вершине холма. Мимо пролетают груди, снежинка, олень.

– Кто такие берсальеры?

– Первоклассные итальянские войска. Одни решительно оставались профашистами. Другие нет. Мой дедушка был коммунистом, воевал в Испании. Можешь представить, как это прославило мою семью.

Эмили совершенно забыла, что Рафаэль родился в Монте-Альбано. Его американский акцент, его археологический жаргон, его забавный, слегка рассеянный вид – все вместе создают образ чужака. Кого-то, кто появился из ниоткуда. Со вспышкой молнии.

– Что случилось с твоей семьей? – спрашивает Эмили.

– Ну, у моих прабабушки и прадедушки была траттория.

– Что?

Рафаэль удивленно смотрит на нее.

– Ресторан. Что в этом такого странного? Как бы там ни было, поначалу немцы приходили в ресторан поесть каждый вечер. Они были очень дружелюбны, хотя знали, что у владельцев сын – коммунист. Они всегда оставляли много чаевых. Понимаешь, у немцев были… monete di guerra… военные деньги, которые можно было потратить только в Италии. Поэтому они всегда оставляли много чаевых. Но потом немцы ушли и приехали СС. И все изменилось.

– Что произошло?

– Многие люди просто уехали из города, укрылись в холмах.

Он машет рукой в сторону леса, который возвышается, темный и неприступный, с другой стороны дороги.

– Где они прятались?

– У кого-то были охотничьи домики или просто укрытия для животных. Кто-то жил в пещерах.

– Правда?

Рафаэль смеется.

– Да, правда. Это были отчаянные времена. Тебя могли расстрелять за укрывательство партизана. Могли расстрелять за что угодно, на самом деле. Однажды утром эсэсовцы устроили облаву на всех молодых парней, включая двух младших братьев моего дедушки, и собирались расстрелять их на городской площади. Но потом пришел приказ сверху, и их отпустили. Так было всегда. Сегодня немцы делятся едой и напитками с горожанами, а в следующую минуту они в них стреляют.

– Что случилось с братьями твоего деда?

– Один стал членом «Цихеро», лучшего партизанского отряда на холмах. Его убили во время восстания в Генуе. Другой не высовывался и разбогател.

– Я никогда не слышала о восстании в Генуе.

Рафаэль смеется.

– Ничего удивительного. Историю пишут победители, и англичане искусно вычеркивают из нее любые примеры итальянского героизма.

Эмили пытается придумать, чем бы возразить, но при мысли об итальянцах на войне