Секрет виллы «Серена» - Доменика де Роза

Женщины согласно кивают. Оказывается, что Лючия замужем, но ее муж работает в Риме («здесь совсем нет работы»), поэтому всех четырех объединяет одиночество.

– Сложно познакомиться с кем-то новым, – сетует Моника, – особенно когда живешь в такой консервной банке, как наш город. Особенно когда работаешь с детьми. Неделю за неделей единственные мужчины, которых я вижу, – это тот сумасшедший священник и парень, который доставляет мне пиццу по пятницам.

– О, Дженнаро. Он довольно милый, – говорит Антонелла.

– Мне это знакомо, – присоединяется Эмили. – Единственный мужчина, которого я недавно видела, – это Рафаэль, и тот хочет разговаривать только о мертвецах.

Так как она немного устала и выпила, то не сразу понимает, какой эффект произвели ее слова. Эмили делает еще глоток вина (она должна перестать пить, ей нужно ехать домой) и поднимает глаза; все три на нее глазеют.

– Рафаэль Мурелло? – спрашивает Моника. – Археолог?

– Да.

– Когда ты видишься с ним?

– Он ведет раскопки возле моего дома, – отвечает Эмили, словно защищаясь.

– Я думала, что раскопки не одобрили, – удивляется Лючия.

– Это так, и Рафаэль в этом признался. Он оправдывает продолжение работ тем, что, если ждать официального разрешения, человечество скорее вымрет, чем он сможет начать раскопки, – говорит Эмили.

– Он тебе нравится? – с любопытством спрашивает Моника.

Эмили думает какое-то время, прежде чем ответить. Вспоминает, как Рафаэль появился на ее пороге, огромный и зловещий силуэт на фоне бури. Как он сидел у нее на кухне, пил кофе и поддразнивал Пэрис насчет собаки. Вспоминает его на собрании, в одиночестве на возвышении, и думает о его странно уязвленном взгляде, когда Олимпия начала нападать на него.

– Да, – наконец отвечает она, – он мне нравится.

– Он довольно сексуальный, стоит признать, – говорит Антонелла. – Но вся эта история с Киарой заставляет меня его немного побаиваться.

– Кто такая Киара? – спрашивает Эмили, хотя, кажется, догадалась.

– Его жена, – произносит Моника после небольшой паузы. – Она была из Монте-Альбано, племянница твоей уборщицы, Олимпии. Они с детства были вместе, поженились, но Рафаэль часто был в разъездах; раскопки там и тут. Понимаешь? В общем, Киара заболела и не выходила из дома, и в конце концов, ну…

– Она умерла, – сказала Антонелла. – Она умерла от голода.

– Что? – вскрикивает Эмили. Слова Антонеллы звучат слишком мрачно, слишком готично для такой обстановки. Для антиквариата и цветов на балконе и тарелок с изысканной закуской. Люди не умирают от голода в эти дни и в этом веке. Во всяком случае, не в Италии.

– Ее никто не хватился, – говорит Моника, – не одну неделю. Пока Рафаэль не вернулся с раскопок, где бы они ни были.

– Так он нашел ее?

– Да.

– Как ужасно.

– Да, – соглашается Моника, задумчиво очищая персик. Потом добавляет: – Но многие люди обвинили его, как видишь. Она болела, а он не оказывал ей помощи. Некоторые люди говорили…

– Вернее, Олимпия говорила, – поправляет Антонелла.

– Да, Олимпия точно не была его главной фанаткой все эти годы. В общем, она сказала, что он держал ее взаперти.

– Что? – снова спрашивает Эмили.

– Олимпия очень любила Киару. Она была хорошей девочкой. Я помню ее со школы. В общем, она говорит, и многие ей верят, что Рафаэль свел ее с ума, а потом держал под замком и оставил умирать.

– Зачем ему это делать? – спрашивает Эмили.

Моника пожимает плечами:

– Я не знаю. Может, у него была другая женщина. У большинства есть.

– Большинства археологов?

– Мужчин.

Эмили думает о Поле, о его бегстве в объятия обеспеченной фитнес-тренерши из Сайренсестера.

– Удивительно, что он вернулся, – говорит она по-английски. – Рафаэль, я имею в виду.

– О, он вернулся за этрусками, – объясняет Моника. – Он одержим поиском этих останков.

– Но на собрании, – замечает Эмили, – ты была на его стороне.

– Ну да, я всегда на стороне науки в противостоянии с религией, – говорит Моника довольно гордо. – Я думаю, последнее, что нужно этому городу, – это груда древних камней, но если этот старый псих дон Анджело против, то я за.

– Но ты знаешь, – мягким голосом возражает Антонелла, – что дон Анджело всегда был на стороне Рафаэля. Он не верит, что тот убил Киару.

Эмили вспоминает о том, как дон Анджело пришел на помощь Рафаэлю на собрании, и о тихой благодарности во взгляде последнего.

– Но люди, кажется, больше верят Олимпии, – говорит она, вспоминая лица горожан, когда Олимпия встала и обратилась к Рафаэлю. И женщину на Феррагосто, которая сказала: «Он дьявол».

– Ну, знаешь, Олимпия имеет большое влияние. Ее сын – местный врач, а отец был предводителем партизан во время войны. Многие люди уважают ее семью.

– Война была много лет назад.

Моника невесело смеется:

– Поверь мне, не для итальянцев.

Сиена и Пэрис играют в карты. Второй раз за две недели Эмили оставляет Чарли под их присмотром, и они от души наслаждаются этим. У Сиены были собственные причины подписаться на такое домашнее развлечение в субботу вечером; к тому же они больше не боятся оставаться дома одни. Конечно, присутствие Тотти, храпящего у телевизора, помогает, но, хоть никто из них об этом не говорит, обе чувствуют, что раз уж сумели пережить ночь в шторм, то теперь им ничего не страшно.

Они включили «Папашину армию» скорее по привычке, чем для чего-либо еще, но так как обе знают ее наизусть, то убавили звук и играют в двойного «Пьяницу» за огромным обеденным столом в дальнем конце комнаты. Крошечное окно с решеткой выходит на темную долину, а свет от люстры (современной и очень дорогой) бросает заговорщические блики на стол. Пэрис кладет свои карты с профессиональной важностью.

– Я выиграла.

– Пэрис! Как?

– Я играю лучше, чем ты, – просто отвечает Пэрис. – Может, еще разок?

– Хорошо, – говорит Сиена, хотя проиграла уже три партии подряд. Она начинает мешать карты, замечая, что Чарли раскрасил червового туза в зеленый. «Это поможет мне узнать его», – думает она. Из нее получился бы прожженный карточный шулер.

– Как думаешь, почему она больше не просит Олимпию посидеть с Чарли? – спрашивает она Пэрис, энергично раздавая карты.

Пэрис пожимает плечами.

– Она не очень любит Олимпию, разве нет? И, может, она думает, что мы уже достаточно взрослые, чтобы присматривать за Дорогим Маленьким Чарли.

Сиена усмехается:

– Дорогой Маленький Чарли.

Это начало одной из их любимых старых игр.

– Он такой милый.

– Такой ангел.

– Совсем никаких проблем.

– Мой малыш!

– Он само совершенство. Конечно, он все еще ходит в подгузнике в три года и начинает истерить, если ты не даешь ему делать что-то так, как он хочет, но он действительно абсолютное совершенство.

Последняя фраза принадлежит