Черный ксеноархеолог - Юрий Валерьевич Максимов

а порой и наяву воспоминания вспыхивали с невероятной реалистичностью. Я будто снова оказывался там, чувствовал дуновение ветра на обнаженной коже, саднящую боль в поцарапанных коленях и ладонях, запах гари в носу и металлический привкус крови во рту, слышал какофонию рукопашного боя и стоны умирающих. Страх сдавливал меня изнутри, и я не знал, смогу ли доползти до Белого Объекта…

В такие моменты я был рад даже проповедям Гемелла, который не прекратил попыток наставить меня на путь истинный. Что ж, пускай, если это позволяет мне выплыть наружу из омута психопатологических репереживаний. Помогает отвлечься.

«Ты уже не подросток и должен перерасти свою нелепую обиду на Бога», – говорил он.

– Дело не в этом, – отвечал я, лежа в темноте своей каюты. – Не только в этом. Я не вижу убедительных аргументов в пользу Его существования.

«Разве недостаточно того, что наша реальность – рациональна? Ты в самом деле этого не видишь?»

– И в чем же она рациональна?

«Например, в том, что вы называете законами природы. В школе ты изучал некоторые из них».

– Ну изучал. И как они доказывают существование Бога?

«А откуда они появились? Кто их установил? Дело ведь не в какой-то одной закономерности, а во всех них, в том, что они математически точные, универсальные и взаимосвязанные. Все вместе это создает уникальный порядок, благодаря которому Вселенная существует, и твой звездолет может быть построен, чтобы пересекать пространство, и сам ты способен дышать и мыслить. То, что бесконечная сложность и тонкая структура Вселенной управляются несколькими простыми законами, которые являются симметричными и доступными для познания, разве не свидетельство рациональности сущего? Когда ты прилетел на мой астероид и увидел неккарский звездолет, ты же сразу отличил его от окружающего ландшафта и понял, что он является созданием разумных существ, а не чем-то случайно возникшим, верно?»

– Разумеется. Но это другое.

«Почему? Твоя ДНК сложнее, чем тот звездолет. А вся Вселенная – намного сложнее, и ее упорядоченность и законы, управляющие ей, – это голос разума в плоти материи, свидетельство безграничного Интеллекта, стоящего за всем сущим. Ты выбрал изучение мертвой цивилизации, чтобы познавать разум неккарцев по делам их рук, но если ты посмотришь на саму Вселенную, то увидишь в ней величие более совершенного разума, ставшего явью. Разумность и закономерность устройства Вселенной – это исчерпывающее доказательство наличия разумного Создателя».

– Ну не знаю… Меня это не убеждает. Почему бы не считать, что эти законы просто появились сами собой?

«Как? За счет чего? Благодаря какому механизму? Насколько это вероятно статистически?»

Гемелл задавал и другие вопросы:

Если не Творец, то что является причиной начала Вселенной?

Как бессознательная материя могла породить существ с собственными целями и способностью самовоспроизведения?

Как из случайных процессов могла появиться огромная упорядоченная информация, необходимая для функционирования даже простейшего одноклеточного организма?

И, наконец, как из неразумной природы мог возникнуть разум?

Было стыдно сказать «не знаю», поэтому я отвечал, что другие атеисты наверняка уже разобрали эти вопросы и подготовили ответы, а мне нужно просто найти их. Я собирался это сделать, когда мы вернемся на территорию Федерации и сможем подключиться к глобальной сети.

«Но ты ведь называешь себя атеистом уже сейчас, до того, как посмотрел их ответы, – заметил Гемелл. – На чем же зиждется твой атеизм, если он не в состоянии ответить на ключевые вопросы мироздания? Что в нем есть, кроме подростковой обиды на Бога из-за смерти отца и нежелания быть наказанным за совершенные грехи?»

– Ты утрируешь.

Хотя мне приходилось признавать серьезность некоторых доводов Гемелла, это отнюдь не делало меня верующим. Однако в качестве побочного эффекта от таких споров во мне поселилась странная мысль-вопрос. И, как бы я ни противился, она постепенно все глубже пускала корни в моем уме, время от времени всплывая из глубин подсознания.

Если Бог все-таки есть, то как я выгляжу в Его глазах?

Чем больше я об этом думал, тем меньше мне нравилось. Вопрос вносил беспокойство. К счастью, дела помогали отвлечься.

Как вы помните, на астероиде мне удалось обследовать звездолет неккарцев и записать его точную 3D-модель. Теперь она пригодилась, поскольку мой план заключался в том, чтобы в одной из наших кают воссоздать каюту неккарского звездолета и там уже осуществить процедуру «разморозки».

Именно этим мы и занимались все оставшиеся дни перелета. Будь мы в космопорте, можно было бы купить необходимые материалы и все сделать за день. А сейчас приходилось выкручиваться с тем, что у нас нашлось на борту. Очень находчивым оказался Келли, у него подвижный практический ум. Совместное дело, кажется, и впрямь убрало напряжение между ним и Лирой. Время от времени их словесные пикировки относительно известной темы возобновлялись, но теперь это походило на дружеское подтрунивание. По крайней мере, мне хотелось в это верить.

Мы закончили за день до прилета к звезде Гемелла. Каюта выглядела очень эффектно. Конечно, не один в один, но весьма похоже. Для большей аутентичности я положил на стол пару неккарских артефактов с того звездолета – «авторучку» и «расческу».

– Ну, лучше мы уже не сделаем, – сказал Келли.

– Пропорции соблюдены, но подобрать те же материалы в наших условиях невозможно, – заметил андроид.

– Все получилось превосходно! – похвалил я.

– Тогда давайте его сейчас «разморозим»! – предложила Лира.

– Не стоит гнать лошадей. Завтра у нас выход в реальный космос и планета с цивилизацией муаорро. Мы не сможем одновременно уделять достаточно внимания и ожившему неккарцу, и новой расе. Этот парень в стазисе уже больше трехсот лет. Может подождать еще пару дней.

Келли заметил, что я вряд ли бы так сказал, если бы сам прошел через заморозку. Но согласился. Лира тоже согласилась – целая планета со своим биологическим разнообразием ждала ее. И Гемелл, разумеется, одобрил, не желая, чтобы мы отвлекались от посещения его дома. С каждым днем я все больше ощущал его волнение и предвкушение.

День сто пятьдесят седьмой

В тот день сразу после пробуждения я был очень нервным и встревоженным. Поначалу не понимал почему, а потом догадался – это чувства Гемелла! Столько веков вдали от дома – и наконец сегодня он вернется! Так стремился домой, а теперь боится. Я бы удивился столь человеческой эмоции, если бы не знал, что на самом деле это не муаорро, а просто осколок моего собственного сознания.

«Я боюсь, что окажусь недостойным вернуться к своему народу. Я извращен Хозяевами и осквернен убийством».

Возможно, стоило как-то поддержать его, но я не стал. Подыгрывать своему