Черный ксеноархеолог - Юрий Валерьевич Максимов

Несмотря на усталость, долго не получалось заснуть. Я опять видел перед собой мерцающую фигуру Смотрителя Белого Объекта, то, как она исчезает, а через пару секунд снаружи доносится звук выстрела.

«Ты ведь мог телепортировать его куда угодно, – подумал я. – Почему в зону поражения? Чуть-чуть дальше – и он бы остался жив…»

«В нем заложена программа – охранять узел связи и устранять всех, кто является угрозой. Окажись он дальше, программа заставила бы его убивать. В частности, таэдов. А потом все равно вернуться в гексагон и быть убитым на подходе. Он такого не хотел. Это была его идея. Его просьба. Он сказал, что есть шанс выжить и освободиться от программы. Видимо, соврал».

«А почему он не убил меня? Нас? И даже не заморозил?»

«Потому что я произнес пароль и программа распознала меня как своего».

«С этим паролем нельзя было отменить его программу?»

«Нельзя».

Я чувствовал тоску внутри себя. Сначала мне показалось, что это чувство Гемелла. Но потом, лежа в темноте и прислушиваясь к чувствам, я вдруг понял, что это наша общая тоска. Нам обоим было плохо от того, что этот муаорро погиб.

Как много смертей за один день! Все погибшие еще утром были живы. О чем-то думали, на что-то надеялись, строили планы, разговаривали, смеялись… А теперь их нет и никогда не будет.

«Только не Смотритель. Он ни о чем не думал, находясь в стазисе, но даже будучи активирован, ни на что не надеялся и не строил никаких планов. Ему не с кем было разговаривать уже много веков и не над чем смеяться. Те, кто превратил его в инструмент, давно мертвы, а он оказался обречен продолжать существование, мало чем отличимое от смерти, изредка выполняя никому не нужные функции, глубоко противные его совести. Сегодня он наконец смог с кем-то поговорить. Смог сделать выбор. Смог освободиться. Он ушел счастливым. Ты не поймешь».

«Тогда почему ты скорбишь?»

«Я скорблю не о его смерти, а о его жизни. О том, что с нами сделали Хозяева, во что превратили… насколько извратили… Мы ведь были совсем не такими у себя на родине. Ты не поймешь. И это к лучшему».

День сто сорок шестой

Отец рассказывал мне историю про своего деда и, соответственно, моего прадеда. Когда он был ребенком, то нашел в поле странного маленького зверька, который был ранен. Отец прадеда говорил, что найденыша надо скормить свиньям, а мать разрешила оставить и выходить. В итоге зверек выздоровел и вырос в дракона, который однажды сожрал половину деревни.

Я часто слышал эту историю от отца, и каждый раз она означала что-то новое. В пять лет она означала, что не надо подбирать всякую дрянь. В семь – что нужно слушаться отца. В двенадцать – что нужно задумываться о последствиях своих решений. В пятнадцать – что все бабы дуры и последнее слово должно оставаться за мужиком (отец был тогда немного выпимши). В последний раз, когда я ее слышал, она означала, что далеко не все, что кажется добром, таково на самом деле.

Конечно, к тому времени я уже знал, что отец немного приукрасил историю. На самом деле вместо дракона у прадеда был амбого – довольно опасный дикий зверь на Мигори, но все-таки не дракон, – и он не сожрал, а, скорее, покусал полдеревни, но суть истории это принципиально не меняло.

Сейчас я думаю, что она говорит о том, что мы попросту не можем предугадать все последствия своих действий. Я не уверен, что мой прадед был неправ, когда решил заботиться о раненом зверьке, и не уверен, что его отец был прав. Как знать, если бы мой прадед тогда скормил беспомощного зверька свиньям, то не превратился ли бы он сам в дракона – фигурально выражаясь?

С тех пор как я встал на кривой путь черного ксеноархеолога, мне не раз доводилось вспоминать это наше семейное предание. Выбор и его последствия… Затем еще один выбор… Горькие последствия казалось бы правильных действий. Или те действия были не такими уж правильными? Возможно, Лира права, и главное в наших делах – это намерения, с которыми мы их совершаем, а не последствия.

При оживлении Келли я руководствовался самыми лучшими намерениями.

Мы с Герби аккуратно достали его из контейнера и перенесли в медблок. Это разумно предложила Недич – на случай, если ему станет плохо после оживления. Она активировала реанимационное оборудование и была наготове. Кроме того, подключила несколько датчиков к телу пилота и анализатор – ей хотелось получить как можно больше данных о процессе «разморозки».

Мы поставили Келли на пол. Как вы помните, он замер в тот момент, когда вытащил лазерный пистолет при виде Смотрителя аванпоста. Теперь пистолета не было, равно как и скафандра, и находились мы не в бункере Хозяев. Андроид встал рядом с Келли, чтобы сразу подхватить, если тот упадет. Лира разместилась за его спиной – чтобы мой друг не отвлекался на новое лицо, а увидел себя в привычном окружении.

Ну а я подошел прямо к нему, сжимая в руке «скипетр». Меня охватил мандраж. Сто двадцать два дня прошло с тех пор, как Келли был заморожен. Я нашел решение за четыре месяца. Если, конечно, сейчас все получится. Много это или мало?

«Мало, – сказал Гемелл. – Получится».

Я глубоко вдохнул и выдохнул. А потом прикоснулся концом скипетра к груди Келли. В ту же секунду он ожил. Правая рука его дернулась, тело вздрогнуло. В глазах появилась растерянность.

– Все хорошо, ты на «Отчаянном»! – воскликнул я.

Улыбка расцвела на моем лице. Получилось! Он живой!

– Вы были в стазисе, – сказал Герби. – Теперь вас из него вывели.

Келли ошарашенно посмотрел на нас обоих, а потом сделал то, чего я никак не ожидал, – обнял меня.

– Спасибо, дружище… Эй, а что это за хрень тут на мне?

– Просто датчики, – вмешалась Лира, подходя к нам. – Сейчас сниму.

– Ого! А ты у нас…

– Лира Недич, – представилась она, деловито отлепляя датчики с головы и тела Келли. – Ксенобиолог и пилот этого звездолета.

– Ну теперь пилот снова ты, – быстро сказал я. – А госпожа Недич просто ксенобиолог.

Келли нахмурился:

– Значит, мы не на астероиде… Сколько времени я был в отключке?

– Сто двадцать два дня.

– Ого! И где мы сейчас?

– Далеко за пределами Федерации, – ответил я.

– Система Фомальгаут, – уточнил Герби.

Келли почесал свою рыжую шевелюру и сказал: