Черный ксеноархеолог - Юрий Валерьевич Максимов

– Не сердись, пилот. Я сказал это в хорошем смысле.

«Что ты несешь?! У слова “бесполезный” нет хорошего смысла! Извинись!»

– Извини меня, – послушно произнес Гемелл, желая как можно скорее закончить с этим.

– Ничего, – протянул Келли. – Все в порядке.

Но я видел, что это не так.

– Видимо, я тоже слабая и бесполезная? – напряженно спросила Лира. – Так что можно и не проситься?

– Там нет ничего живого для твоих исследований, ксенобиолог. Пойду только я и недосущество, – сказал Гемелл.

– Недосущество? – откликнулся Герби. – Надо полагать, это тоже в хорошем смысле слова?

– Разумеется, – сухо ответил Гемелл и направился к шлюзу.

«Ты потом все разрулишь с ними», – мысленно сказал он мне.

«Да чтоб тебя! Как слон в посудной лавке! А почему решил Герби взять?»

«Оставшиеся будут меньше волноваться. И он может оказаться полезным, если с твоим телом что-то пойдет не так».

«Что может пойти не так? Ты говорил, что все безопасно!»

Не отвечая, он вошел в шлюз, вслед за ним шагнул и андроид. Внутренняя дверь закрылась, скрыв Келли и Лиру, напряженно смотрящих на нас из коридора. Мое тело развернулось.

– Я говорю сейчас с Гемеллом, не так ли? – негромко спросил Герби, когда мы остались одни.

– Ты недостоин со мной говорить. Сохраняй молчание, пока я не обращусь к тебе.

Внешняя дверь отошла в сторону, открыв ночной пейзаж мертвой планеты. Первым спустился андроид. Моя вторая личность, считающая себя пришельцем, помедлила. И я понимал почему. Все чувства Гемелла снова стали открыты мне, и это была причудливая смесь благоговения, страха, скорби и облегчения.

Но вот, наконец, первые шаги на поверхность планеты муаорро. Безжизненная черная пустыня простирается повсюду вплоть до гор, встающих на горизонте. Они едва различимы в темноте, их силуэты угадываются лишь по тому, как закрывают звезды.

– Если вы чувствуете антагонистичность по отношению ко мне из-за того, что я уничтожил ваше тело на астероиде, то хочу заверить… – начал Герби, но не окончил.

Потому что мои губы сухо произнесли:

– Прямая директива, код семь-три-двадцать-тета: отключить голосовую функцию.

В ответ Герби пикнул и замолчал.

«Что ты сделал? Ты отключил его речь? Как? Зачем? Это может быть небезопасно! Включи сейчас же!»

«Послушай, Сергей. – В его голосе слышалась тысячелетняя усталость. – Я не могу сделать с тобой то же, что с недосуществом, поэтому просто прошу: пожалуйста, замолчи. Ты много раз требовал от меня заткнуться, и я подчинялся, сохраняя молчание порой неделями. Теперь твоя очередь. Всего на час. Я должен побыть один. И потом я замолчу навсегда, будешь говорить только ты. Но сейчас…»

«Хорошо».

Я по-прежнему был возмущен его поступком с Герби, но чувствовал, что для Гемелла все происходящее очень серьезно. Как будто я оказался на похоронах. Элементарные приличия не позволяют шуметь в таких обстоятельствах.

Он опустился на одно колено и прикоснулся рукой к поверхности. Погрузившись на пару сантиметров в пепел, рука нащупала твердую землю. Там был спекшийся в стекло грунт.

– Я дома, папа, – произнес Гемелл моими губами. – Я вернулся.

Поднявшись, он побрел вперед. Возможно, ему было известно что-то из древних построек, способное выдержать произошедший здесь кошмар? Гемелл страдал, и, видя его чувства, я вспомнил ту всеобъемлющую скорбь, в которую погрузился на месяцы после смерти отца. А у него еще хуже – умерли все. Пожалуй, впервые я искренне пожалел своего ментального «пассажира». Его страдания казались такими настоящими… Не знаю, как мое безумие смогло все это воссоздать? И зачем?

Сила притяжения на этой планете оказалась ниже, чем на Мигори, так что идти было легко, даже несмотря на вес скафандра.

Не переставая шагать, Гемелл задрал голову. Звездное небо было тем же, что он видел в детстве и юности. Единственное, что здесь осталось прежним.

– Я пережил вас всех! – злобно крикнул он, и я знал, кому он кричит.

Хозяевам. Ему хотелось ощущать триумф, он надеялся, что ощутит, но никакого триумфа здесь не было – посреди безмолвной пустыни из пепла сгоревшего мира и его обитателей. Только бесконечное сожаление о том, чего нельзя изменить.

Он продолжал идти. Андроид молча шел рядом. Я боялся, что мою вторую личность вот-вот накроет эмоциями, как в рубке. Однако пока он удерживал чувства под контролем. Душевная боль ощущалась, но не взрывная, а равномерная, как пламя свечи. Или, скорее, мартеновской печи.

Впереди забрезжила полоска грядущего рассвета, подсвечивая силуэты гор. И один из них я вдруг узнал – потому что он узнал. Изогнутая, словно парус, гора. Как странно было видеть этот знакомый элемент среди совершенно незнакомого пейзажа. Не было больше полей и трудящихся на них полупрозрачных горбатых фигур, не было причудливых угловатых растений и далеких джунглей… Осталась только гора.

Мое тело остановилось, и я вдруг понял, почему он сюда пришел. Здесь не было бункера или дворца, способного выдержать апокалипсис. Просто когда-то, много веков назад, он стоял на этом самом месте со своей женой. Они любовались тем, как восходящее светило озаряет силуэты гор.

– Мой последний рассвет на родной планете, – пробормотал Гемелл, и я не знал, обращается он ко мне или к себе самому.

Желтое солнце появилось над кромкой гор, но рассвет не был похож на прежние – планетарная катастрофа повлияла на атмосферу и преломление лучей. Все теперь происходило быстрее, ярче и без тех прекрасных оттенков, что ранее.

– Даже Мать-в-небесах стала иной…

Когда мои глаза почти заслезились от яркого света, Гемелл отвернулся.

– Это не триумф, – глухо произнес он. – А наказание. За то, что я сделал с теми, кого вы называете неккарцами.

Мое тело направилось обратно к «Отчаянному». Герби все так же молча сопровождал. Пока было темно, в памяти Смотрителя то и дело всплывали воспоминания того, как здесь все было раньше. Ночь милосердно скрывала чудовищный масштаб разрушений, который обнажили лучи восходящего солнца. Глядя на омертвелый ландшафт, Гемелл думал о том последнем дне, когда огонь упал с небес и его потомки в панике метались среди этих равнин, ища спасения и не находя… А те, кто устроил это, созерцая с орбиты горящий мир, возможно, даже находили зрелище красивым. А может быть, они ничего не созерцали, просто ударили не глядя и двинулись дальше, зная, что оружие выполнило свою задачу.

Из моего горла вдруг изверглась какофония дребезжащих звуков. Гемелл пытался произнести слово на родном языке, но остался недоволен – человеческого речевого аппарата не хватало. Тогда он стал произносить эти диковинные слова в уме. Сделав усилие, я понял, что это.