Орловский и ВЧК - Владимир Черкасов-Георгиевский

приседающим бывшим барышням. Она умна, жестка, знает чувство ответственности на мужском уровне. Сознавая свои силы, опирается на собственные прелести, здоровье, энергию, очарование. Графиня умеет находить людей, ладить и жить с ними. Это исключительная женщина».

Ничего Орловскому не оставалось, как пошутить на отвлеченные темы:

— Недаром еще твоей прабабушке Пушкин посвятил стихотворение.

Ее лицо вмиг отвердело.

— И не одно!

— Разве? Я-то имел в виду «Портрет».

— Ну-у, милый. Есть еще «Наперсник». — Мура поставила рюмку и продекламировала:

Твоих признаний, жалоб нежных

Ловлю я жадно каждый крик:

Страстей безумных и мятежных

Как упоителен язык!

Но прекрати свои рассказы,

Таи, таи свои мечты:

Боюсь их пламенной заразы,

Боюсь узнать, что знала ты!

Мура вскочила, провальсировала по комнате с развевающейся плиссировкой юбки. Резко остановилась, отчего подол взбился выше точеных коленей, и всплеснула руками.

— И это не все. В беловой рукописи Александра Сергеевича сохранилось продолжение этих стихов:

Счастлив, кто избран своенравно

Твоей тоскливою мечтой,

При ком любовью млеешь явно,

Чьи взоры властвуют тобой;

Но жалок тот, кто молчаливо,

Сгорая пламенем любви,

Потупя голову ревниво.

Признанья слушает твои.

Орловский вновь залюбовался ею и заметил:

— Аграфена Закревская отличалась эксцентричностью, была весьма темпераментна. В общем-то — под стать самому поэту.

— О да, Бронислав! Господин Пушкин был увлечен ею, был настолько доверен прабабушкой, что ему припадало выслушивать не всегда скромные признания графини. Александр Сергеевич не мог освободиться от ее образа, о ней же пишет и в восьмой главе «Евгения Онегина». Там, ежели помнишь, вышедшая замуж за генерала Татьяна сидит за столом, с кем же? Под именем Нины Воронской опять выведена Аграфена Закревская:

Она сидела у стола

С блестящей Ниной Воронскою,

Сей Клеопатрою Невы:

И верно б согласились вы,

Что Нина мраморной красою

Затмить соседку не могла,

Хоть ослепительна была.

Орловский улыбнулся, щуря серые глаза:

— Да это какая-то хрестоматия по родной литературе.

— Не смей смеяться!

Мура села к нему на колени, обвила рукой за шею, прильнула к его губам легким влажным поцелуем и грустно заговорила, глядя в окно:

— Как ужасен этот давно мне знакомый город… Много голодных, старых, вооруженных, в лохмотьях людей. Женщины теперь сплошь носят платки, мужчины — фуражки и кепки, шляпы исчезли. Великолепные особняки на островах и роскошные квартиры на левом берегу Невы превратились в такое же ничтожество, как апартаменты генерала Мосолова, или стоят пустыми и загаженными нечистотами…

Она спрыгнула на под села на свой стул налила себе вина и «хлопнула» из красивой рюмки.

— Что же делать, дорогая, — рассеянно произнес Орловский.

Его раздирало от желания поговорить с графиней начистоту, отвести душу как с человеком своего класса, породы.

«Пусть весной столь подло кончился мой роман с Мари Лисовой, — думал Орловский, — увел-таки ее кирасир. Но с Мари я ведь мог говорить о чем угодно, а главное, о нашем общем Белом Деле. А теперь в моих объятиях одна из красавиц и умниц Империи, графиня, но я не могу ей приоткрыться ни в чем».

— Кого же ты видел в Москве, Бронислав? — спросила она.

— А, кстати, имел дело с нашим общим знакомым, с Петерсом.

Собеседница с безмятежным лицом небрежно поинтересовалась:

— Что же он?

— Да все то же. Один маузер на ремне, второй — на столе. Петерс, узнав, что ты у меня в свидетельницах, что я выручал тебя с Гороховой, мило шутил. Он неплохого о тебе мнения.

Графиня пристально смотрела на него, вдруг сказав:

- Не называл меня немецкой шпионкой?

- С какой стати? Английская агентка ты и так вылитая, даже говоришь, будто выросла в каком-нибудь Стаффордшире. Но отчего немецкая?

— Кто же вас, большевиков, знает, — надув губки, проговорила она.

— Мне, Мура, действительно, странно, отчего я тебе интересен? Это после самого Брюса Локкарта.

Ее лицо снова стало «сладко-меховым».

— Именно потому, что «после». Это такая смена декораций, такой колорит… Но расскажи же еще о твоих разговорах с Петерсом.

Мура словно выспрашивала, что он узнал о ней у Петерса. Орловский подумал, что главное-то о Муре ему передал через Морева Эрнест Бойс. Размышляя об этом, он невольно сказал полуправду о московской командировке:

— Петерса, как и ВЧК, больше всего, безусловно, волнуют немцы. После Брестского соглашения они были кем-то вроде союзников, а теперь…

Она прервала его:

— Неужели и ваше правительство пойдет на поводу у англичан и французов вслед за Временным и императорским?

Орловский с интересом поглядел на любовницу самого главного из бывших здесь англичан, столь немилосердно аттестующую Антанту. А графинюшка взволнованно продолжила:

— Вся правда в том, что Государь Николай Второй никогда не вел сепаратных переговоров с Германией. Слухи об этом распространяли сами немецкие дипломаты и их офицеры Генштаба с целью развалить союз Антанты и вывести Россию из войны. А вот французы сепаратно переговаривались в Швейцарии с представителями кайзера Вильгельма Второго. Лягушатники пытались решить свои проблемы за счет территориальных приобретений Германии в русской Польше и Прибалтике. И для того чтобы прикрыть это, французская разведка постоянно подсовывала в печать ложные сведения о русско-германском сговоре.

Орловский взял Муру за ручку и поцеловал ее со словами:

— Все, что касается кайзера Вильгельма, тебе должно быть известно лучше других.

— Ах, Бронислав, ты имеешь в виду тот бал в Потсдаме, когда он дпажды приглашал меня на танец?

Резидент встал и, склонив голову, учтиво произнес:

— Могу ли и я рассчитывать на тур вальса? Графиня вспорхнула со стула и подала ему руку. Они закружились в танце.

Его высокородие вел Муру по направлению к спальне. И когда они вплыли в нее, Орловский поднял даму на руки, чтобы опустить на кровать.

* * *

В один из этих вечеров у Орловского была встреча в «Версале» с агентом Орги Самуилом Ефимовичем Мотелем, известным также, как Ванберг. Резидент до командировки в Москву свел его с представителем германской разведки Вальтером Бартелсом, жаждавшим заполучить себе в помощники такого финансового гения, и хотел узнать об их сотрудничестве.

Агентурщик, по обычаю, явился в кабаре пораньше приглашенного и в «своем» кабинете разговорился с официантом Яшей, беспокойно ждущим новостей о лиговских уголовниках после убийства Ревским «ямни-ка» Мохнатого почти на его глазах.

— Живи отныне, любезный, совершенно спокойно, — сообщил Орловский. — Куренка и Филю Ватошного убили гастролеры-попрыгунчики в Москве на Сухаревской «малине» у Глашки Косы. Теперь некому