Орловский и ВЧК - Владимир Черкасов-Георгиевский

— Люби удачу, люби и неудачу, фартовый. Проще-вай, Мишаня, теперь уж наши дорожки, наверное, не сойдутся никогда.

Глава пятая

Ревский готовился взять след попрыгунчиков на предстоящей встрече с ними Куренка и Фили Ватошного. Чтобы предприимчивым удальцам-налетчикам не повезло скрыться и на этот раз, Борис Михайлович дотошно согласовывал на Лубянке с Самойленко, как расставить чекистов вокруг притона Косы.

В конце их разговора кто-то позвонил Самойленко и тот, выслушав абонента и положив трубку, сказал Ревскому:

— Тебе треба зайти к Якову Христофоровичу.

К Петерсу Ревский отправился еще более встревоженным, чем встретившийся с заместителем Дзержинского некоторое время назад здесь в коридоре Орловский. Резидент с Борисом всесторонне обсуждал свои разговоры с «маузерным поэтом», прославившимся еще среди грабителей и головорезов Лондона. Они пришли к мнению, что Петерс неспроста ведет эти беседы на приватные темы вплоть до поведения Муры Бенкендорф. Что же понадобилось человеку № 2 в ВЧК от заезжего агента ПетроЧеКи, «случайно» попавшего в розыск попрыгунчиков?

Встретил Петерс Ревского в кабинете, по своему обыкновению с незнакомыми, приветливо:

— Превосходно работаете, товарищ Ревский! Вы столь ловко вписались в обстановку на Сухаревке, влюбили в себя хозяйку «малины» и вышли на прыгунов, что пиши хоть роман.

Борис, сидя в кресле перед его столом, польщен-но улыбнулся, оправил пиджак из букле в серую елочку и закинул одну ногу на другую в отлично выглаженных твидовых брюках цвета морской волны. Понимая, что москвичи давно уж навели в ПЧК справки о его персоне, а кое-кто из них, возможно, помнил о подвигах господина Ревского еще по императорским газетам, он небрежно кинул:

— Что же, опыт работы агентом немалый.

— Вот именно, Борис Михайлович. Уголовный мир, наверное, ненамного изменился в новых условиях?

— Верно, — оживленно подтвердил тот, как в разговоре специалиста со специалистом, — публика-то вся старорежимного, каторжного закала. Пришлось мне всего-навсего тряхнуть стариной.

Петерс, со скуластым лицом глядя с неподдельной любезностью, заметил:

— Знаю, знаю, что работа с уголовными не ваша стезя, а лишь случаи необходимости. В Петрограде, наверное, в основном приходиться заниматься непосредственно контрой?

— Конечно, Яков Христофорович, — широко улыбался блондин Борис, с предельно открытым голубоглазым лицом, хотя откуда-то берущиеся в таких случаях «внутренние» кошки скребли лапками у самого горлышка, при царском режиме одни противники были, теперь другие, но мне-то для сыска какая разница? Кого приказано ловить, того и поймаю, раз власти слово дал.

Умные и жестокие глаза Петерса сузились.

-  Слышал я, что вы сильно помогли в раскрытии шайки преступников в наших рядах. Вот где, очевидно, Борис Михайлович, вам пригодился весь ваш обширный опыт?

Кошки изнутри вцепились Ревскому в глотку!

«Откуда он это знает? — лихорадочно простучало у него в голове. — Ведь выявил этих подручных начальника комиссаров и разведчиков ПетроЧеКи Целлера Бронислав Иванович Орлинский как комиссар Наркомюста! Мое участие «подставным» в известной лишь мне с ним той операции в «Астории» было выведено совершенно случайным. Орлинский постарался его скрыть в документации…»

Когда весной Орловскому пришлось затеять контрразведывательную акцию против Целлера, резидент узнал через Ревского о том, что такая же правая рука Целлера, как Петерс у Дзержинского, комиссар Густавсон, награбил на обысках золото. Белые разведчики решили уличить Густавсона на его продаже, чтобы скомпрометировать и иметь возможность шантажа также густавсонского командира Целлера. Для этого Борис «секретно донес» Густавсону, что по-прежнему связан со своими бывшими начальниками министром Хвостовым и директором Департамента полиции Белецким, желающим купить золото.

В момент передачи Густавсоном «рыжиков»-червонцев Ревскому в гостинице «Астория» в обмен на кучу денег якобы от Хвостова-Белецкого, туда, будто по наводке филеров утро, ворвался Орловский с сотрудниками розыска и запротоколировал происшествие. Потом это пригодилось Орловскому, чтобы отвести разоблачение Целлером перебросок Оргой офицеров через границу встречным раскрытием шайки его подчиненных — Густавсона с четырьмя другими чекистами, злоупотреблявшими хищениями на службе.

Истинную роль Ревского в этой многоходовой партии знал только Орловский, сделавший в «Астории» перед Густавсоном вид, что впервые увидел Бориса. И потом, когда густавсонская группа, от которой немедленно отрекся Целлер, на допросах клялась и каялась, никого, вроде, не осенило, что Орловский сумел уличить Густавсона не случайно при помощи филеров, а в результате совместно запланированной с Ревским провокации.

— У вас можно курить? — вежливо спросил Борис, чтобы выиграть время и подумать над ответами.

О, как не спеша доставал он свой серебряный портсигар, выбирал там хорошо набитую папиросу, пробуя ее постукиванием мундштука о тыльную часть кисти, потом искал в карманах спички, чтобы прикурить.

Петерс, с ухмылкой пододвинувший ему пепельницу, терпеливо ждал конца манипуляций. А когда Ревский, закурив, поднял на него сиявшие невинностью васильки глаз, Петерс дернул обычно сомкнутым ртом, немного обнажив нехорошие зубы, и отрывисто кинул:

— Я знаю, что вас привлек в операцию по комиссару Густавсону товарищ Орлинский.

Это была беззастенчивая, прямая провокация!

Бывший матерый агент его высокопревосходительства министра внутренних дел отрицательно закачал головой с удивленным лицом:

— Что вы, Яков Христофорович! Как чекист чекисту от всего сердца и служебного долга скажу, что я действительно был в этой истории, но вовлек меня туда именно Густавсон. Он, зная, что я когда-то работал на Хвостова с Белецким, стал просить меня продать им его золото, — смело валил он на расстрелянного комиссаришку, да и упоминаемые господа Хвостов с Белецким, никогда не ведавшие об этой операции, уже были на том свете.

— Правда? — тоже якобы с простодушным чистосердечием спросил Петерс и, вроде, непроизвольно переложил свой второй маузер на столе в другое место. — Но сколько совпадений, вы посудите сами. В деле с Густавсоном вы с Орлинским вместе и в розыске попрыгунчиков опять сошлись каким-то невероятным образом. Совпали даже в другом городе, в самой ВЧК на Лубянке, куда вас, например, никто не вызывал.

С этим прожженным убийцей и психологом надо было играть на высшем градусе системы господина Станиславского, и Ревский, воткнув взгляд в Петерса, едва ль не с придыханием осведомился:

— Вы, быть может, в Бога веруете?

— Что? Да я старый марксист.

— А я, Яков Христофорович, человек беспартийный и остался в таком же мистическом восприятии мира, как и мой папа, бывший полицейским исправни-ком. И вот что вам также от всей души скажу: случайностей не бывает, случайность — язык Бога, — слово в СЛОВО ОН повторил одну ИЗ любимых фраз правоглав-ного резидента деникинской разведки Орловского.

— Так что же?

— Да то, товарищ Петерс, что совпадения, как и случайности, все время происходят безотносительно к участвующим в них людям и совершенно без их на