Удача колес (Колеса удачи) - Робин Хобб

взгляд с лица Ки на Вандиена. — Неужели так трудно поверить, что я ей нравлюсь? Да, я ей нравлюсь, и она попросила меня посидеть рядом с ней, потому что ей было одиноко. Вы в это не верите, не так ли? Но это правда!

Вандиен открыл рот, чтобы заговорить, но Уиллоу перебила его.

— Это правда, — сказала она. Она протянула Козлу руку, и он взял ее, садясь рядом с ней. Он вызывающе посмотрел вверх.

— Вот видишь, — сказал он. — Я ей нравлюсь.

— Я сдаюсь, — пробормотал Вандиен. Он схватил Ки за руку и потянул ее за собой. Вместе они ушли в вечер. Ночь вокруг них была ароматной и мягкой, а над головой сияли мириады звезд. Но Ки не могла отдаться покою.

— Я не понимаю, — в ее голосе была боль за Уиллоу.

— Я тоже не понимаю. Смотри, — Вандиен потянул ее на небольшой холм и указал на длинный пологий склон перед ними. Далекие огни светились теплым желтым светом. — Текум, — тихо сказал он. Он стоял позади нее, обняв и прижавшись губами к ее уху. — Завтра это закончится. Уиллоу отправится своей дорогой, а мы доставим Козла в Виллену. Как ты думаешь, серые выдержат более длинные дни? Я бы охотно садился править вечерами, чтобы быстрее добраться до места.

— Может быть, — Ки вздохнула и повернулась в его объятиях. Она крепко прижала его к себе, вдыхая его запах — аромат трав, влажных от утренней росы. Она чувствовала силу в его руках, в мускулах, пересекающих его спину. Ее сильные пальцы начали разминали его спину, и он застонал от удовольствия. — Ты знаешь, — сказала она ему на ухо, — на каждой дороге нас поджидают брурджанцы, контрольно-пропускные пункты, документы, сломанные оси и брошенные ботинки. Почему мы продолжаем странствовать этими путями?

Он пожал плечами, и его пальцы прошлись по ее ноющему позвоночнику.

— Если бы мы оставались на одном месте, нам просто пришлось бы ждать, пока они сами придут к нам, — заметил он. — Но я буду рад, если этот забег закончится. Очень рад.

— Я тоже.

Они медленно шли к лагерю, наслаждаясь легким ветром, который нес с собой ночной воздух, наполненный влагой. Привычка заставила их обоих собрать по пути несколько сухих веток. В лагере Ки осторожно сунула их в огонь, затем взяла чайник.

— Приготовить еще чаю?

Он ничего не ответил, и когда она посмотрела на него, на его лице сочетались недоверие и отвращение. Ки уставилась на него, а затем ее слух тоже уловил приглушенные звуки, доносившиеся из повозки.

Их взгляды встретились. Вандиен шагнул к фургону, но Ки, сидевшая на корточках у костра, поднялась и встала перед ним.

— Нет, — она понизила голос.

— Но…

— Оставь это. Ты ничего не можешь сказать или сделать. Она должна совершать свои собственные ошибки и учиться на них.

— Но почему? Она презирает мальчика, и то, что он чувствует к ней, — это всего лишь то, что бык чувствует к корове весной…

— Я знаю. Я не понимаю почему, Вандиен. Но вмешательство сейчас никого и ничего не спасет, а только поставит всех нас в неловкое положение, — Ки потянула его назад, за огонь, подальше от звуков, доносившихся из фургона. Она принесла ему кружку чая, когда тот заварился, и обнаружила, что он растянулся на спине, глядя на звезды. Ки села рядом с ним, скрестив ноги. Она взяла свою кружку и поставила его так, чтобы до нее было легко дотянуться.

— О чем ты думаешь? — тихо спросила она.

Ему потребовалось много времени, чтобы ответить.

— Я думаю, что если бы мне пришлось все начинать сначала, все было бы по-другому.

Ки отхлебнула чаю и кивнула.

— Да. Мы бы уделяли ей больше внимания и держали их порознь. Или вообще не брали бы пассажиров. Я бы лучше отправилась бродяжничать с тобой. Или вернулась на север, в Фирбанкс, за новым фургоном.

— Да. И это тоже.

Что-то в его голосе заставило ее замолчать. Он продолжал смотреть на звезды, не обращая внимания на свой чай. Когда он заговорил, она не была уверена, что это было для нее.

— Перспективы меняются, когда оглядываешься назад. Я однажды рассказывал тебе, что сбежал из своей семьи после того, как не смог зачать наследника по линии своих родителей. Я был их единственным ребенком; когда они умерли, я был единственным, кто носил их фамилию. Я не мог унаследовать наследство, пока не докажу, что могу продолжить свой род. Я был молод, но мой дядя убедил меня немедленно стать отцом ребенка.

Ки кивнула в темноте. Ее ногти впились в ладони. Он редко говорил об этих вещах.

— Он находил для меня женщин. Подходящие женщины, как он их называл. Женщины постарше, которые уже рожали детей. Женщины с большой грудью и тяжелыми бедрами, у которых никогда не будет выкидышей и которые не будут обременены родами. Женщины, которые вызывали у меня благоговейный трепет. — Вандиен сглотнул. Ки слушала его долгое молчание. Когда он продолжил, в его голосе прозвучали фальшиво легкие нотки, которые задели ее. — Моя собственная мать умерла, когда я был младенцем. Я ее совсем не помнил. Меня растил мой дядя, а присматривал за мной Дворкин, его человек. Я ничего не знал о женщинах, кроме того, о чем слышал шепотом. Но я пытался. Клянусь Луной, как я старался. Сначала я, по крайней мере, мог спать с ними, хотя ни одна из них не могла забеременеть. Но позже, когда я раз за разом терпел неудачу, давление со стороны моего дяди становилось все сильнее, а презрение женщин — все более очевидным

— Вандиен, — Ки больше не могла слушать.

Он остановился. Долгое время все было тихо. Она потянулась к нему, но остановила себя, прежде чем прикоснулась к нему. Он лежал так неподвижно, глядя в небо. Затем он глубоко вздохнул.

— Потом от моего кузена забеременела деревенская девушка. Дикое, фееричное создание, стройное, как ива, с большими темными глазами. Казалось, ему это не стоило никаких усилий. Тогда я понял, как глубоко провалился. И я поступил единственно логично. Я оставил наследование своему двоюродному брату, поскольку у нас было много общих имен предков. И я взял имена своих родителей, Ван и Диен, и сбежал. Я жалею только о том,