Красное на красном - Вера Викторовна Камша

до столицы. Да и после победы тихо было – ни бунтов тебе, ни казней. Так ли уж народ любил Раканов?

– Не больше, чем сейчас Олларов, – вздохнул Паоло.

– Это нельзя сравнивать!

– Да почему, кляча твоя несусветная?! – фыркнул Арно. – Сравнивать можно все, а времена и впрямь похожи! Только вот Франциска нового нет. К сожалению…

– Сильвестр – умный человек, – заметил Альберто. – Не важно, на ком корона, важно, у кого голова.

– Дорак – негодяй и убийца. Талигойе нужен король Ракан!

– Хороши короли, – протянул Паоло. – В родную страну на чужих копьях въехать норовят.

– Паоло!

– Ричард Окделл!

– К вашим услугам.

– Рихард, Пауль! Не становитесь с ума сходимыми. Сейчас не есть время для дуэль.

– Валентин поступил мудро, но недостойно, – примирительно сказал Арно, – однако я ставлю на Эстебана. Эта проделка совершенно в его духе, а от наглости до смелости – как от каплуна до ворона.

– А зачем это Эстебану? – пожал плечами Паоло. – Арамона его не трогает.

Возразить кэналлийцу никто не успел.

– Ри-и-и-ича-а-а-а-ард! – Голос, раздавшийся одновременно сверху и сбоку, был каким-то странным, вроде знакомым, вроде и нет. И еще он походил на шепот, если бы шепот стал громким, как крик. – Ри-и-и-ича-а-а-а-ард… О-о-о-ок-де-е-е-е-елл… Ты что-о-о, у-у-у-уме-е-е-р, что-о-о-о ли-и-и-и…

– Нет, – разумеется, первым пришел в себя Паоло, – он не умер, а ты где?

– В ка-а-а-ами-и-и-ине, – прошипел голос и тут же поправился: – То-о-о-о е-е-е-сть не со-о-о-овсем, а на-а-а-авер-ху-у-у-у-у… Ка-а-а-ак вы-ы-ы-ы та-а-а-ам?

– Кто ты есть? – Норберт тоже очнулся, но от волнения заговорил как Йоганн. – Мы не знаем.

– Су-у-у-у-у-у-за-Му-у-у-уза, – донеслось сверху, – только я ничего Дику не подбрасывал! Сейчас я предъявлю Свину доказательство того, что я на свободе, а затем объявлю о своей безвременной кончине. С прискорбием.

– Ты кто?! – крикнул Паоло. – Скажи, интересно же!

– В день святого Фабиана! – хихикнул Суза-Муза. – Холодно там у вас?

– Тебя б сюда!

– Я тут вам ужин собрал. С Арамонова стола. Выпейте за упокой моей души и капитанской заодно! Ричард, лови, спускаю. Осторожно только. Там бутылка, тяжелая… Учти, это тебе за причиненные неприятности. А уж ты там дели как хочешь.

В камине что-то зашуршало, и Дикон шагнул в каменную пасть. Внутри было чисто и холодно, еще холодней, чем в галерее. Капитан Арамона не считал нужным отапливать пустующее крыло, и его предшественники, судя по всему, тоже. Когда-то в аббатстве жило несколько сотен монахов, теперь же все население Лаик, считая слуг, даже в самые «урожайные» на унаров годы едва ли насчитывало сотню, зачем же топить пустые залы?

– Осторожней, – повторил Суза-Муза, и из трубы выплыл объемистый мешок. – Порядок?

Негаданный ужин был тяжелее, чем казалось на глаз, но юноша не сплоховал.

– Поймал… Спасибо!

– Все, безвинные узники, я удаляюсь. Полночь на носу, а у меня дел невпроворот. Счастливо оставаться…

Ричард попрощался, но Суза-Муза не откликнулся, видимо, ушел. Дик поудобней перехватил гостинец и вылез из камина.

– Вот, – сказал он, – наш ужин.

– Который недавно был Арамоновым, – засмеялся Альберто, – но кто же его принес? Беру свои слова про Придда и Колиньяра назад, на них не похоже.

– Это похоже на полное алиби. Ловко, – одобрил таинственного графа Арно. – Нам повезло, причем во всех отношениях. Остальные, надо полагать, легли натощак.

– Ошень удачно выходит, – радостно подтвердил Йоганн, – я есть совсем голодный.

– Тебе б только пожрать! – Арно дружески хлопнул Катершванца по плечу. – Хотя это дело хорошее. Ну и в лужу Арамона сел! Шестеро благородных потомков ввергнуты в узилище по ложному обвинению, а преступник разгуливает на свободе! Жаль, если граф помрет.

– Жаль, – согласился Альберто, – но и впрямь пора заканчивать. Теперь, если Суза не уймется, его Свин за руку схватит. Это или Эдуард, или Юлиус, больше некому.

– Давайте будем ужинать и думать, – предложил Норберт. – Дикон, ты хозяин. Открывай.

Ночную пирушку Суза-Муза устроил в лучшем виде. Во-первых, он догадался положить в мешок свечи и огниво, во-вторых, не поскупился на еду, да не на разваренный горох, когда-то лежавший рядом с мясом, а на роскошную ветчину, сыр, свежий хлеб и пироги с мясом и яблоками. Имелся и нож, чтобы нарезать все это роскошество. Но главным трофеем, безусловно, была тщательнейшим образом запечатанная пузатая бутыль.

Дику очень хотелось, чтобы Сузой-Музой оказался Валентин, но тот говорит иначе. Выходит, наследник Приддов струсил?! Нет, «спруты» не трусят. Валентин выполнил приказ Штанцлера, вот и все. Не вмешиваться, что бы ни случилось. Не вмешиваться и ждать своего часа! Его товарищам по заключению легко судить – они не знают, что такое королевские солдаты в родовом замке, даже Арно… Савиньяки к восстанию не примкнули.

– Та-та, – покачал головой Йоганн, обозревая разложенное на полу великолепие, – я совсем радый, что нас сюда запирали. И еще более радый буду завтра увидеть тот потекс с усами, который наш капитан называет своим лицом. Рихард, ты имеешь открывать это вино, а мы имеем нарезать хлеб, окорок и сыр.

– Это не так, – вмешался Норберт, – вино надо открывать после, чтоб не выдохлось.

– Только если оно молодое, – уточнил Паоло. – Красное вино хорошей выдержки открывают заранее, оно от этого только выигрывает. Надо выждать полчаса, а еще лучше перелить в особый кувшин.

– Сразу видно кэналлийца, – хмыкнул Арно. – Однако кувшина у нас нет, ни особого, ни простого, да и полчаса мы вряд ли продержимся. Дик, вперед!

Ричард улыбнулся и потянулся к бутылке, но подготовку к пиршеству прервал колокольный звон, глухой и дребезжащий, словно колокол был треснувшим или очень-очень старым. Дику показалось, что он бредит, но нет! Шестеро унаров, как один, повернули головы на звук. Дикон заметил, как Паоло себя ущипнул, а Йоганн сложил указательные и безымянные пальцы, отвращая зло. После чего свечка то ли погасла сама, то ли ее задул кто-то невидимый.

Звон не стихал. Старую галерею заполнило ровное металлическое гудение, а потом в дальнем конце показался зеленоватый огонек, нет – огоньки! Так светятся в лесу гнилушки, так сверкают в темноте кошачьи глаза.

2

Первым, глядя прямо перед собой, шествовал седой чернобровый аббат в просторном сером одеянии и с орденской совой на груди. За настоятелем по двое следовали монахи, и каждый сжимал в руке странную недобрую свечу.

Призраки, если это были призраки, приближались, и унары дружно отступили назад, прижавшись к ледяной штукатурке и жалея о том, что в ней нельзя раствориться. К счастью, пленники Арамоны устроились поужинать у выступающего из стены камина, который служил хоть каким-то прикрытием, поэтому приближающиеся танкредианцы пока не могли видеть вжавшихся в стену унаров, а унары – танкредианцев.

Колокол бил непрерывно, глуша прочие звуки,