Шпаргалка для ленивых любителей истории. Короли и королевы Франции, 987–1498 гг. - Александра Маринина

class="p1">Был ли план и сработал ли он – можно только догадываться, но надежды и впрямь ожили, когда 20 ноября, в день крещения, младенец Иоанн внезапно умер. Претендентов теперь двое: дофин Филипп и малышка Жанна. Уже легче, потому что об этом принц подумал заранее, подготовил аргументы, настроил должным образом легистов. Да и вообще крошка Жанна – соперник слабый, поскольку поведение ее матери, принцессы Маргариты, дает все основания сомневаться в законнорожденности девочки. Вот если бы у безупречной Клеменции родилась жизнеспособная здоровенькая дочь, было бы потруднее, а так… Да тьфу!

Филипп провернул все очень быстро: объявил себя королем, организовал срочное вынесение официального решения о том, что женщина не может наследовать престол, и стал Филиппом Пятым. Решение в тот момент никто не оспорил, ведь на протяжении всего правления династии Капетингов еще не было случая, чтобы умерший монарх не оставил после себя наследника мужского пола, хотя бы одного. Так что обдумывать права женщин на престолонаследие никому и в голову не приходило. Существовало четкое и понятное правило, корнями уходящее в салическое право: женщина не может наследовать ни сама, ни через своих потомков, если в роду имеется хотя бы какой-нибудь мужчина. Другое дело, когда такого мужчины нет. Тогда можно и женщину признать наследницей. Именно при подобных обстоятельствах Алиенора Аквитанская, первая супруга Людовика Седьмого, получила наследные права на Аквитанию. Но такие ситуации были исключением и никогда не касались правящего дома, в данном же случае у скончавшегося Иоанна Посмертного были дядья, целых две штуки, и их права не шли ни в какое сравнение с правами девочки сомнительного происхождения. Король – помазанник Божий, это приравнивает его к лицу духовного звания, а женщина не может быть священником никогда и нигде, это даже не обсуждается. Ну и вообще, если паче чаяния правящим монархом становится женщина, как случалось в других странах, то она выходит замуж, и ее супруг становится кругом главным, а кто может поручиться, что он окажется умным и достойным человеком? Никто. Так что девочка-королева – не тот вариант, за который имеет смысл биться с пеной у рта. Отстаивать права малышки могут только те, кто рассчитывает подчинить ее себе и править от ее имени. Понятно, что этим человеком был дядюшка Карл Валуа, но у него не хватило силенок и расторопности противостоять Филиппу, которого поддерживала теща Маго, графиня Артуа, – человек опытный, хваткий и поднаторевший в политических интригах. Карл вовремя оценил расстановку сил, просчитал шансы и решил выйти из борьбы. Разумеется, не окончательно, а только на время, ибо амбиций у этого графа было выше крыши и никуда они не делись.

Дядю Карла новый король немедленно задвинул в дальний угол и от власти отстранил. В планах у Филиппа Пятого было проведение ряда мероприятий, укрепляющих централизацию, например он намеревался сократить разнообразие монет и внести единство в систему мер и весов. Он старался, но значимых успехов не добился. Самодержавные замашки были чужды этому монарху, он любил советоваться по любому вопросу, в первые годы созывал собрания представителей городов по мере возникновения проблем, потом учредил так называемый Совет месяца, который собирался действительно каждый месяц и решал все неотложные дела, за исключением судебных: судопроизводство должно было осуществляться постоянно и ежедневно. Филипп мало интересовался войнами и все внимание направил на совершенствование системы управления. Его организационные реформы, как отмечает Виктор Дюрюи, «примечательны великолепным духом порядка и экономии». Можно, наверное, говорить о том, что Филипп Пятый по своему управленческому потенциалу ничуть не уступал отцу, Филиппу Четвертому, и выгодно отличался от брата, Людовика Десятого. Он был прирожденным правителем и толковым организатором. Джон Норвич называет его самым способным из трех сыновей Филиппа Четвертого, к тому же самым порядочным. Что же касается прозвания Длинный (оно иногда переводится как Высокий), то нетрудно догадаться, что оно связано с ростом короля.

Но король не был бы королем (разумеется, в Средневековье), если бы не позаботился о том, чтобы у народа был объект ненависти, образ врага, на который можно направить весь пыл негодования, чем бы это негодование ни вызывалось на самом деле. Тамплиеров больше нет, иноверцев Филипп Четвертый изгнал. Кого же выбрать? На ком люди будут вымещать зло? Решение нашлось: нужно вернуть в страну евреев, но ненадолго, дав им 12 лет в качестве испытательного срока. И для экономики полезно, и в качестве объекта ненависти сгодится, а если что пойдет не так – через 12 лет можно снова их выселить. Другим таким «объектом» назначили прокаженных: теперь лепра стала преступлением, за которое по закону полагалась смертная казнь. Во Франции в то время существовало около 2 000 лепрозориев, так что численность больных была, сами понимаете, не маленькой.

Так, а что у нас с семейной жизнью Филиппа Пятого? У него, как мы уже знаем, четыре дочери. Сыновья, сколько бы их ни было, умерли в раннем возрасте, и их уже совершенно точно не осталось в живых к моменту окончания жизненного пути короля. Наверное, Филипп не предвидел такого поворота, когда уверенной рукой лишал женщин права наследовать престол. Он стал королем в 25 лет, супруге Жанне было 23 года, у них четверо детей, какие могут быть сомнения в том, что будут еще и сыновья? Никаких. Родятся сыновья, и один из них будет носить корону Франции. Но… не случилось. Сыновья, повторюсь, если и были, то до кончины своего отца не дожили.

И еще один вопрос, достаточно, на мой взгляд, интересный: а как Филипп на самом деле относился к Жанне? Да, он принял во внимание оправдательный приговор и вернул супругу ко двору. Не было у него оснований ее отвергать. Развестись он тоже не мог, потому что папа римский не разрешил бы: нет причин. Супружеская измена не доказана, а даже если бы и была, она не является в глазах Церкви поводом для расторжения брака. Раздуть целую проблему и отселить Жанну в какой-нибудь замок, не допуская к себе? Можно, конечно, но ведь нужны сыновья, наследники. И не какие-нибудь бастарды от любовницы, а рожденные в законном супружестве. Раз другой жены быть не может, значит, нужно продолжать пытаться с той, которая есть. Да и графство Бургундия опять же, отдавать-то его не хочется. Филипп вообще был человеком крайне рассудительным, не подверженным эмоциям, все решения принимал взвешенно, после тщательного обдумывания.

А может быть, Филипп просто любил свою жену, родившую ему четырех дочерей? Тоже ведь не исключено. Джон Норвич, например, в обоснование такого вывода ссылается на полные