Луна жестко стелет - Роберт Хайнлайн

– Тихо, куколка, – говорю. – Кинь глаз вон на ту. Рыженькую, тощенькую.

Сидра глянула.

– Милый мой, – говорит. – Ты у нас с вывихом, не новость. Но ведь совсем дитё же!

– При чем тут это? Кто она?

– Готт знает. Тормознуть ее?

И вдруг я вспомнил, будто клип увидал. Вот бы Ваечка со мной была, но мы с ней вместе на людях не показывались. Эта голяшка рыжая была на том самом собрании, где Мизинчик погиб. На полу сидела перед трибуной, слушала, раскрыв глаза, и хлопала, как шальная. А под конец я увидел, как она летит, сложившись, кубарем и с ног сбивает желтую робу, ту самую, которому я в темпе потом челюсть сломал.

Если б не она, если б не ее находчивость и быстрота, не гулять бы нам с Ваечкой живыми-здоровыми и на свободе.

– Нет, – говорю, – не надо. Но как бы не потерять ее из виду. Эх, был бы здесь кто-нибудь из наших «иррегулярных». Вот дьявол!

– Заскочи куда-нибудь и звякни Ваечке – через пять минут кто-нибудь объявится, – Сидра говорит.

Так я и сделал. Идем с Сидрой, прогуливаемся, на витрины смотрим, еле плетемся, будто что-то выбираем. Минут через семь-восемь подбегает к нам пацаненок, останавливается и говорит:

– Привет, тетя Мэйбл! Здоров, дядя Джо!

Взяла его Сидра за руку.

– Здорово, Тони! Как твоя мамочка?

– В ажуре, – говорит. И шепчет: – Я не Тони, я Джок.

– Извини, – говорит Сидра мне. – Последи за ней.

А сама с мальцом в кондитерскую.

Вышла. Снова берет меня под руку. А следом и малец с леденцом на палочке, мол, спасибо, тетя Мэйбл, и до свиданья. И вприпрыжку топ-топ от нас, завертелся возле рыженькой, приостановился, на видеоэкран рот раскрыл, свой леденец сосет. А мы с Сидрой домой отправились.

Пришли, а нас уже донесение ждет: «Вошла в детдом „Колыбелька“ и там застряла. Дальше наблюдать?»

– Самую чуточку, – говорю, зову Ваечку и спрашиваю, помнит ли она такую. Оказывается, тоже помнит, но, кто она, понятия не имеет. Спроси, мол, у Финна.

– Лучше вот что сделаем, – говорю и звоню Майку.

Да, есть телефон в детдоме «Колыбелька», и Майк в темпе приложит ухо. Минут двадцать у него ушло на то, чтоб разобраться: больно много голосов, причем в этом возрасте пацанов от девчонок не отличить еще. А потом говорит:

– Ман, предположительно слышны три голоса, отвечающих типу и возрасту, который ты указал. Однако два из них откликаются на имена, которые звучат как мужские. А третий отвечает, когда окликают «Хэзел», причем взрослый женский голос это имя твердит постоянно. По-моему, это голос воспитательницы.

– Майк, глянь-ка в списки прежней организации. Посмотри там всех, кого звали «Хэзел».

– Четверо таких, – отвечает он тут же. – И одна из них – Хэзел Миид, из «Молодых камрадов-помощников», проживает в детдоме «Колыбелька», родилась 25 декабря 2063 года, масса – тридцать девять килограмм, рост…

– Так вот кто она, наш птурсик-то! Спасибо, Майк Ваечка, отмени пост у детдома. Отлично!

– Майк, вызови Донну, надо с ней, с подругой, парой слов обменяться.

Привлечь Хэзел Миид – это я доверил женщинам, а держался подальше, пока Сидра не привела ее к нам домой две недели спустя. Но Ваечка сама прежде доложила, мол, есть проблема. У Сидры полная ячейка, а она хочет, чтобы в ней состояла и Хэзел Миид. Такое не предусмотрено, и кроме того есть сомнения, поскольку ребенок же. По уставу мы младше шестнадцати не брали.

Я поставил вопрос на исполкоме с участием Адама Селены.

– Как понимаю, – говорю, – троичная система должна нам помогать, а не мешать. Не вижу греха, если у камрада Цецилии в ячейке будет четверо. И опасности тоже не вижу.

– Согласен, – кивнул проф. – Но считаю, что четвертый должен оставаться вне ячейки, чтобы остальных не знал, пока это не будет вызвано поручениями, которые даст Цецилия. Это меня не беспокоит, меня беспокоит возраст.

– Верно, – кивнула Ваечка. – Относительно возраста этого ребенка стоит поговорить.

– Друзья, – сказал Майк нерешительно (в первый раз нерешительно за несколько недель; он совсем сделался деятель «Адам Селена», а не одинокая машина), – возможно, пора напомнить, что подобные ситуации я уже разрешал в положительном смысле. По-моему, тут дискутировать нечего.

– Вот именно, Майк, – поддержал его проф. – Есть председатель, и у него есть право решать такие вещи. Какая у нас самая большая ячейка?

– Пятеро. Сдвоенная: тройка и двойка.

– И без осложнений. Ваечка, драгоценнейшая, неужели Сидра предлагает этому ребенку полноправное членство? Не напомнить ли ей, что ведь мы же революцию затеваем? Со всеми отсюда вытекающими, вроде беспорядков, кровопролития и других вероятных бед?

– Именно так она и ставит вопрос.

– Но, дражайшая леди, когда мы ставим на кон свои жизни, мы достаточно взрослые люди, чтобы это понимать. Взрослый человек эмоционально ощущает хватку смерти. А дети редко бывают способны осознать, что смерть угрожает им лично. Можно даже определить порог зрелости как возраст, в котором человек осознает, что смертей… и принимает этот приговор без страха.

– В таком случае, проф, – сказал я, – пришлось бы назвать детьми кое-каких здоровенных дядь и теть. Семь против двух, такие есть и в партии.

– Кореш, не спорю. Есть вероятность, что чуть ли не половина из наших именно такие, причем под конец всей этой дурдомной зарубы нас это весьма неприятно удивит.

– Проф, – не унималась Ваечка. – Майк, Манни. Сидра убеждена, что этот ребенок – уже взрослый человек. И я в этом убеждена.

– Что скажешь, Ман? – спросил Майк.

– Пусть проф с ней как-нибудь встретится и выработает свое мнение. Я на нее купился. Особенно, на ее способ лезть в драку сломя голову. Иначе всего дела не затевал бы.

Вопрос отложили и ша. Вскоре Хэзел появилась у нас на обеде как гостья Сидры. Виду не подала, что меня узнала. И я к ней не признался. Уже много после узнал, что она меня сходу припомнила, причем не только по левой руке, но и как того мужика, которого высокая блондинка из Гонконга поцеловала, а потом шапку нахлобучила. А чуть позже и Вайоминг распознала – по тому, чего Ваечке было не переменить. По голосу.

Но как воды в рот набрала Хэзел. Если даже и подумала, что я подпольщик, то и виду не подала.

Всё более или менее прояснилось, когда мы узнали ее историю. Ее этапировали вместе с родителями примерно в том же возрасте, что и Ваечку. Отец погиб при несчастном случае, еще когда принудработы отбывал, мать говорила, что от наплевательства Главлуны насчет техники безопасности там, где зеки вкалывают. Мать его пережила, но умерла, когда Хэзел исполнилось пять. От чего умерла, Хэзел не знает. Как не знает и за что родителей сюда замели. Возможно, за подрывную деятельность, если оба Валун получили, как она думала. И возможно, от матушки унаследовала она лютую ненависть к Главлуне и Вертухаю.