Луна жестко стелет - Роберт Хайнлайн

Красотка стала – офонареть! И пацанва за ней толпами, стоит ей боками поиграть на ходу.

Начала учиться у Грега всяким делам по ферме, но Мама сходу это пресекла. Мол, хоть и сила есть, и ум, и охота, а всё же ферма – это мужское занятие, и Грег с Гансом не просто жеребцы на развод в нашей семейке набекрень. Мол, как Ваечка ни старайся, а мужики к делу способней. Так что турнули Ваечку оттуда, и Сидра взяла ее к себе в салон красоты помогать.

Проф играл на скачках по двум системам: по Майковой – на «из молодых да раннего», и по своей собственной «научной». К июлю 2075 признал, что в лошадях он ни уха ни рыла, и полностью перешел на Майкову, увеличил ставки, причем сразу у многих букмекеров. Выигрывал, и на эти деньги партия работала, покуда Майк налаживал аферу по финансированию катапульты. Но к скачкам как таковым интерес потерял, просто ставил, как Майк указывал. И даже бюллетени насчет лошадей читать бросил. Жалко. Когда матерый игрок завязывает, делается так, будто кто-то помер.

У Людмилы дочка родилась. Говорят, когда первенький – дочка, это добрая примета. И я порадовался: в любой семье дочери нужны. Ваечка ошарашила наших женщин своими познаниями насчет интересного положения. И еще раз – полной темнотой по уходу за младенцами. Двое наших самых старших сыновей наконец-то заделались в женатики. И Тедди в свои тринадцать ушел в приймаки. Грег нанял двух парней с соседних ферм, полгода они у нас проработали, за одним столом с нами ели, и мы их приняли к себе: без инцидентов, поскольку хорошо знали и их самих, и их семьи. Тем самым соотношение в семье восстановили, а то нарушилось после приема Людмилы, и разом кончились разговорчики мамаш с сынками на выданье насчет, мол. Мама зазнается и всё ей для семейства Дэвисов типичное не то.

Ваечка завербовала Сидру. Сидра свою ячейку завела, завербовала свою вторую помощницу, и еённый «Bon Ton Beaute Shoppe» превратился в самое настоящее гнездо подрывной деятельности. Мы начали использовать пацанят из самых сопливых на посылках и для всего прочего, на что они способны: понаблюдать за кем-нибудь, проследить, кто куда ходит. Пацанята с этим справляются лучше взрослых, причем к ним никаких подозрений. Сидра это усекла и всех женщин, кого вербовали в ее салоне, на эту мысль наводила.

Вскоре у нее на примете столько пацанят набралось, что мы смогли поставить под надзор всех Альваресовых шпиков. С Майковой способностью любой телефон подслушать, с уменьем пацанвы выследить, когда кто-то из дому выходит, или с работы, или вообще откуда угодно, и с такой их оравой, что один может сбегать позвонить, пока другой на месте топчется, мы могли любого шпика под колпаком держать и не давать им совать нос куда не следует, по нашему мнению. Вскоре знали, откуда шпики звонят, не дожидаясь, пока сводка поступит в «фонд „Зебра“». Любой сексот попадался, если звонил из кабака, а не из дому. С помощью этих «иррегулярных с Бейкер-стрит» Майк подключался на подслух раньше, чем такая сука кончала номер набирать.

Именно пацанята выследили самого Альваресова резидента в Эл-сити. Мы чуяли, что он есть, поскольку шпики напрямую Альваресу не названивали и маловероятно было, что он их сам завербовал: никто из них в комплексе Главлуны не работал, а сам Альварес появлялся в Луна-сити, только сопровождая какую-нибудь шишку с Эрзли, такую важную, что командовать эскортом должен был он и никто другой.

Оказалось, что его резидент един в двух лицах: во-первых, старый урка, теперь у него лавочка была в Старом куполе, сладости там, газетки, тотошка; и, во-вторых, сынок его, из вольнонаемных в комплексе. Сынок-то и таскал туда донесения, потому-то Майк их и не мог подслушать.

Мы их пальцем не тронули. Просто теперь получали оперативную информацию на полсуток раньше, чем Альварес. Благодаря этому, – а разнюхала это пяти-шестилетняя детвора, – семи камрадам жизнь сохранили. За что и слава «иррегулярным с Бейкер-стрит»![11]

Уж и не припомню, кто их так прозвал. Думаю, что Майк. Я-то был рядовой «фэн» насчет Шерлока Холмса, а Майк в натуре воображал себя его братом Майкрофтом, вот падло буду, почти готов поручиться, хотя тема скользкая. Сама пацанва себя так не называла. У нее свои шайки-лейки были и свои клички. И мы на них не взваливали ничего такого опасного. Сидра в этом отношении доверяла мамашам и наставляла, чтобы объясняли сынкам-дочкам, как да что, но притом ни в коем разе не в натуре. А пацанву хлебом не корми, только доверь какой-нибудь секрет, да похитрее. Сами гляньте, все их игры на том держатся.

«Bon Ton Salon» был в натуре биржей новостей: женщины их разносят быстрей, чем «Дейли лунатик». Я Ваечку настропалил, чтобы она по ночам передавала Майку всё до последнего слова, причем сама не раздумывала, что важно, а что нет, поскольку в этом разбираться Майку – по его способности разом сопоставлять хоть миллион фактов.

И слухи оттуда ползли. Вначале партия росла медленно, а потом, во-первых, заработала троичность системы, а во-вторых, миротворцы-каратели на шею сели куда покруче прежней вохры. Когда организация разрослась, мы крепко нажали на агитпроп, на «черную пропаганду» и слухи, на открытую подрывную работу, провокации и саботаж. Раньше, когда с агитпропом было попроще, хотя и поопаснее, и пока его продолжали под маркой прежнего подполья, там всё сгнило от стукачей, этим делом занимался Финн Нильсен. А теперь эту кашу и всё, что с ней связано, взялась помешивать Сидра.

Здорово подсобила раздача листовок и прочее в этом духе. Ни в «Салоне», ни дома, ни в номере «Дрянда» мы подпольной литературы не держали. А распространяла ее пацанва, причем такая, что читать не умеет.

При том Сидра полный день работала насчет причесать и тэ дэ. И примерно в то время, когда ей начало становиться невмоготу, однажды вечерочком я с ней под руку вышел пройтись на Пересечку. И вдруг глядь – знакомое личико, знакомая фигурка: девчонка, тощенькая, угловатая, рыжая, что твоя морковка. Годков так двенадцати, когда ихняя сестра в рост идет, перед тем как набрать цветущую мягкую округлость. Вижу, что встречал, но не могу сказать, ни где, ни когда, ни по какому случаю.

– Тихо, куколка, – говорю. – Кинь глаз вон на ту. Рыженькую, тощенькую.

Сидра глянула.

– Милый мой, – говорит. – Ты у нас с вывихом, не новость. Но ведь совсем дитё же!

– При чем тут это? Кто она?

– Готт знает. Тормознуть ее?

И вдруг я вспомнил, будто клип увидал. Вот бы Ваечка со мной была, но мы с ней вместе на людях не показывались. Эта голяшка рыжая была на том самом собрании, где Мизинчик погиб. На полу сидела перед трибуной, слушала, раскрыв глаза, и хлопала, как шальная. А под конец я увидел, как она летит, сложившись, кубарем и с ног сбивает желтую робу, ту самую, которому я в темпе потом челюсть сломал.