Луна жестко стелет - Роберт Хайнлайн

Саймон в такие знаменитости заделался, что отважился еще и оракулом стать и своими предсказаниями ни кума не обделил, ни Вертухая. Например, такое письмишко распространил: «Дорогой Хай-Вертухай! Изволь быть поосторожнее с полуночи до четырех утра завтра. Целую, обнимаю. Саймон». И рожки с ухмылкой чуть пониже. С той же почтой и Альварес писульку получил: «Лоб ты наш тыквенный! Если нынче в ночь Вертухай ногу сломит, то исключительно по твоей милости. Имей совесть. Саймон». И тоже ухмылка и рожки.

Ничего такого мы не затевали. Просто хотели, чтобы Хай с Альваресом ночку не поспали. Таки помаялись они плюс вся охрана. Майк ограничился тем, что в период с полуночи до четырех звякнул Вертухаю по личному телефону, секретному, как считалось, известному только его личным помощникам. Одновременно и помощникам звякнул и соединил с Хаем. Мало того, что переполох поднялся, – Вертухай еще и на помощничков своих озлился дико: начисто не поверил в их оправдания.

И, на наше счастье, Хай настолько завелся, что действительно брякнулся с пандуса. Такого даже с новичком больше раза не случается. Поболтал ногами в воздухе и лодыжку растянул, то есть чуть и вправду ногу не сломал, причем в присутствии Альвареса.

Так что сна им и впрямь не было. Как и в другую ночь, когда мы слух распустили, что катапульта Главлуны заминирована и взрыв назначен на через несколько часов. Девяносто человек плюс прежних восемнадцать за несколько часов с осмотром стокилометровой катапульты не управятся. И притом особенно, если эти девяносто – миротворцы-каратели, к работе в гермоскафах несвычные, в гробу это дело видящие. И притом, что приурочено было к полуночи в новоземлие, когда солнце высоко. Проболтались они на открытой поверхности куда дольше, чем полезно для здоровья, пока, почти сварившись, не догадались один-другой несчастный случай разыграть и впервые в истории полка чуть мятеж не подняли. Причем один случай вышел со смертельным исходом. Один сержант то ли сам рухнул, то ли кто-то подтолкнул.

Эти ночные тревоги весьма сказались на работе паспортного контроля. Одни зевали, так в сон клонило, другие злились и с лунтиками собачились вдвое лютей. И то, и другое людей бесило до полной крайности. Вот так поддал жар наш Саймон Клоунс.

А стихи Адама Селены были полетом куда повыше. Майк давал их профу смотреть и принимал его критику (по-моему, благожелательную), причем не ершился. Размер и рифма были безукоризненные, поскольку, будучи компьютер, Майк огромный запас слов в памяти держал, а нужное находил за микросекунды. Насчет самокритичности у него вперед было слабовато. Но с таким суровым редактором, как проф, он этому быстро научился.

В первый раз подпись «Адам Селена» появилась на почтенных страницах «Лун-Огонька» под мрачной поэмой с названием «Родимый дом». Как бы предсмертные думы состарившегося ссыльного, который, в натуре собравшись на тот свет, вдруг дорубает, что Луна-то и есть его милый дом. Язык простой, рифмы незамысловатые, вредных мыслей никаких, разве что слабенький намек, когда мужик, помирая, говорит, что, мол, многих вертухаев пережить, как он, – это ничего особенного.

Но в «Лун-Огоньке» мудрить не стали. Хорошие стихи, вот они их и тиснули.

Альварес всю редакцию вверх дном перевернул, чтобы отыскать оригинал. Номер пролежал в продаже больше двух недель, пока наш кум ущучил это дело (а скорее, пока его на это навели). Мы места себе не находили, так позарез нам надо было, чтобы ущучил. С удовольствием предвкушали, как он завертится.

Ничем не смогли помочь редакторы куму. Правду сказали: стихи пришли по почте. Где письмо? Да вот оно, конверта нет, извините, не храним. Наконец убрался оттуда кум с четырьмя карателями по углам, прихваченными ради сбережения здоровья.

То-то радовался, взявшись обнюхивать текст на бланке.

АССОЦИАЦИЯ СЕЛЕНА

ЛУНА-СИТИ

Инвестиции

Офис президента

Старый купол

А под этим заголовок «Родимый дом», стихи Адама Селены, и т. д.

Отпечатки пальцев на бланке после отправки от нас могли быть чьи угодно. Текст печатали на конторских электростаторах «Ундервуд», самая распространенная модель на Луне. Поскольку импорт, то всё же в ограниченном количестве, так что сыщик высокого полета мог бы ущучить, на какой именно машине печатали. Сыскал бы ее – в горотделе Главлуны. Причем не одну, а шесть, там их шесть штук стояло, и печатано было по пять слов на каждой по очереди. Ваечке и лично мне бессонной ночи стоило, опять же и риск был немалый, хоть Майк все окрестные телефоны слушал, на шухере стоял. Больше мы в такие тяжкие не пускались.

Но Альварес был сыщик невысокого полета.

11

В начале 2076 дел у меня стало невпроворот. Игнорировать заказчиков я не мог. Партийная работа занимала много времени, хотя почти всё, что можно, поручалось на сторону. Но надо было принимать решения по множеству всяких дел, и оборот информации был громадный. И выкладываться надо было во время тренировок с повышенным весом, при том, что не светило получить разрешения на пользование центрифугой в комплексе, с помощью которой научные эрзлики затягивали срока на Луне. Хотя раньше я ею пользовался, на этот раз ни к чему было афишировать, что поддерживаю форму ради попасть на Эрзлю.

А тренировки без центрифуги, во-первых, того результата не дают и, во-вторых, тоска зеленая, поскольку непонятно, в жилу они или нет. По Майку, тридцать процентов вариантов сходилось на том, что потребуется какой-нибудь лунтик, представитель партии, чтобы мотанулся на Терру и обратно.

Я в такие послы не рвался: не то образование, и дипломат из меня никакой. С этих точек зрения, само собой, проф подходил или почти подходил. Но дряхленький он был, мог не выдержать посадки на Эрзлю. Майк высчитал, что человек профова возраста, телосложения и состояния имеет меньше сорока процентов шанс приземлиться на Терру живым.

Но проф охотно выносил усиленную тренировку, чтобы хоть как-то поднять свой шанс, так что я был вроде как запасной на случай, если его сердечко отключится, ради того и с грузилами таскался, что еще я мог? Точно так же и Ваечка. В разумении, что вдруг я тоже не смогу ехать. Но она считала, что вместе легче. Она всегда полагалась больше на добрые чувства, чем на логику.

А сверх всего, сверх партработы и тренировок, ферма сил требовала. Троих парней на сторону выдали в женатики, а обзавелись только двумя, Фрэнком и Али. И Грег ушел в «Лу-Но-Гон» прорабом-буровиком на строительство новой катапульты.

Без него там никак было. Людей нанять и расставить – это попотеть надо, причем со лба. Почти всюду мы могли использовать не членов партий, но на ключевых должностях надо было иметь партийных, политически подкованных и в то же время знающих дело. Грег не хотел идти. И на ферме он был нужен, и приход бросать ему не в жилу представлялось. Но уговорили.