Гость - Игорь Росоховатский

- Ага! - воскликнул Котлов. - А почему старший лейтенант должен был упасть непосредственно на грядки? Между ним и землей могло оказаться еще что-то. - Майор присел на корточки, рассматривая грядки. Вот он отряхнул руки, снял с тужурки какую-то зеленую букашку. Наконец выпрямился и сказал:

- Здесь стоял мешок, и старший лейтенант упал на него. Поэтому место, где примята ботва, по размерам короче его тела. Теперь становится ясным и то, почему он оказался на огороде, и почему удар камнем пришелся по затылку, и почему те детальки были у него в кулаке.

Судорога свела лицо майора, он несколько раз глубоко вздохнул, прежде чем опять заговорил:

- Такой уж это был человек... Удивительно доверчивый... Его обманывали, а он продолжал доверять людям. Не от глупости, а из-за принципов. Пытался воспитывать людей доверием. О таких говорят "не от мира сего".

Он взглянул на часы, вздохнул и кротко бросил:

- Поехали!

Очутившись в своем кабинете, майор тотчас позвонил в ОБХСС.

- Иван Николаевич, - сказал он в телефонную трубку. - Прощу организовать срочную ревизию в шестом автопарке. Да, да... Что?.. Нет, не недостача, а совсем наоборот. И очень нужно, чтобы в автопарке узнали о предстоящей ревизии. Не удивляйся, узнаешь позже. Ну, договорились?.. Будь здоров!

Юрий прислонился к стене дома рядом с майором. Лейтенант спрятался за яблоней. Сноп света из окна дома Стеблева, падая на грядки, серебрил ботву огурцов, сверкал в каплях росы. Юрий, пользуясь инфразрением, отлично видел и в темноте. Все вокруг испускало сияние, отдавая тепло: бледно-желтым заревом горела ботва, оранжево-фиолетовыми фонтанами вздымались деревья, яркооранжево - до красноты - пламенел забор. Самый богатый спектр свечения был у людей. В нем присутствовала вся гамма цветов и оттенков.

Из-за забора послышалось рычание собаки. Юрий заметил, что лейтенант чуть подался вперед из-за дерева.

На лунную дорожку упала чудовищная тень, не принадлежащая ни человеку, ни животному. Лейтенант взглянул на забор. Над его краем в тени нависших веток медленно поднималась огромная голова, раз в семь-восемь больше человеческой. Она напоминала сказочную репу. Это сходство ей придавали волосы, растущие одним большим пучком на макушке. Голова начала валиться с забора, по бокам ее выросли длинные уши.

Но вот голова оторвалась от забора и шлепнулась на землю, глухо звякнув. Она оказалась обычным мешком, а уши - руками человека, опускавшими мешок. Неизвестный спрыгнул с забора вслед за своим грузом. Он осмотрелся по сторонам и отдышался.

Скрипнула калитка. Зашуршали тихие шаги. К мешку подошел еще одни человек. Донесся обрывок разговора: "Почему опоздал?" - "Задержался дома". "Ну, ладно, понесли!" Один из них помог другому взвалить мешок на плечи. Они направились к выходу на улицу.

Вспыхнули острые лучи фонариков. Прозвучал властный, смягченный одышкой голос майора:

- Стоять на месте! Не шевелиться!

Юрий почувствовал, как тошнотворный ком подкатывается к горлу, и быстро отвел взгляд от бледного, искаженного страхом лица кладовщика Лободы...

Штора на окне вздувалась как парус. Мохнатая лапа ее скользила по столу, словно что-то смахивая с него. Котлов взял у лейтенанта протокол допроса, просмотрел его.

Напротив, через стол, уронив голову на грудь, сидел Лобода.

Майор дал ему подписать протокол, едва сдерживая ненависть.

- Я изучил дело Гомозова, - сказал Петр Игнатьевич. - Вас и вашего брата надо было судить, когда вы еще работали водителями. И за "левые" рейсы, и за лжесвидетельство против механика. Очень уж мешал он вам, ведь не раз выступал на собраниях с разоблачением ваших проделок. Вы кричали тогда "мы рабочие люди", вы прикрывались своими мозолями, как медалями, пока не докарабкались до склада. Но теперь-то получите за все сполна.

Лобода поднял взлохмаченную голову. Взгляд его маленьких глазок из растерянного и умоляющего стал свирепым и острым. В эту минуту Лобода напоминал рассвирепевшего дикого кабана.

Юрий с изумлением следил за этим преображением. Совсем недавно звучали жалкие слова "поверьте, я не хотел убивать...". Юрий сравнивал то, что слышал на допросе, с тем, что читал в книгах. Каким-то боковым отрешенным зрением он представлял, как все произошло, как, идя к Стеблеву, старший лейтенант заметил, что двое людей тащат через забор мешок. Он крикнул "стой!" - и они послушно остановились. Но это только ему казалось, что послушно, а на самом деле они были парализованы страхом, увидя человека в милицейской форме. Седых подошел и наклонился над мешком, чтобы узнать, что в нем. Так в его руке оказались детали тормозов автомобиля.

Почти не сознавая, что делает, брат Лободы молниеносным движением нагнулся, схватил с дорожки обломок кирпича и нанес удар. Кладовщик, сомневаясь в сокрушительности удара брата, всадил под лопатку Седых большой складной нож - тот, что нашли у Лободы при обыске.

Убийцы не могли оставить труп на огороде из-за близости склада. Они вынесли его на улицу и понесли в поле. Улица была пустынна. Проходили мимо дома Гомозова. Лобода взглянул на темные окна, и лютая всепожирающая злоба захлестнула его. "Тогда не удалось посадить тебя за решетку, теперь не выкрутишься!" Злоба душила его. "Ты грозился нас посадить, так получай, гад!" - думал он, затаскивая труп милиционера на огород Гомозова.

Юрий знал, что именно так все и было. Однако то, что произошло, казалось каким-то нереальным, невсамделишным, как дурной сон. Убийцы оказались самыми обыкновенными людьми, без выраженных отклонений в деятельности мозга. И работали они, как свидетельствовали в отделе кадров, неплохо, получали премии...

Погрузившись в свои мысли, Юрий не заметил, как увели Лободу и он остался в кабинете вдвоем с майором. Ему казалось, что это его только что ударили камнем по затылку, что это в него, разрывая внутренности невыносимой болью, всадили нож. Ненависть, какой он еще никогда не испытывал, не втиснутая в расчеты и формулы, поднималась из глубины его сознания, отравляла все его мысли, окрашивала их в кровавый цвет. И он не пытался остановить ее, ибо ему обязательно и срочно, сию же минуту нужно было понять нечто очень важное, без чего он не сможет оставаться самим собою. Он еще больше растравлял себя мучительными вопросами, усугублял свою муку и свое отвращение.

И когда он довел себя до неистовства, до отчаяния, уже на самом краю пропасти он вонзил в свое сознание, как нож, еще один вопрос: "А если бы на месте Лободы были люди, которых я знаю, - Михаил Дмитриевич, Сергей Павлович, вот этот майор, лейтенант? А если бы - Аля?"

И сразу со всей ясностью он понял: ни Аля, ни один из знакомых ему людей не могли оказаться на месте Лободы. В них не было ослепляющей злобы, хищной жестокости, никто из них не смог бы переступить черту, отделяющую человека от зверя.