Тайна семи - Линдси Фэй

Впрочем, далеко не живая и уже не дышащая, тут же поправил себя я.

Когда мы дошли до Бродвея, Гейтс все еще мелькал впереди. Выложенные плиткой тротуары, посередине проезжая часть, забитая санями, лошадьми, впряженными в маленькие повозки, они шустро проносились мимо, с риском для себя обгоняя более массивные транспортные средства. И еще кругом кишели люди. Черные, белые, представители самых разных человеческих рас, и одеты все по-разному, и головные уборы на них самые невообразимые. Какой-то мусульманин – на голове его красовался тюрбан из сложно и аккуратно переплетенных полосок ткани – задел меня плечом и вежливо извинился. И почти в тот же момент я ухватил за воротник мальчишку, начинающего карманника, который воспользовался тем, что я на долю секунды потерял равновесие, и запустил свои грязные пальцы ко мне в карман пальто. Я резко отшвырнул его в сторону – так рыбаки с презрением выбрасывают обратно в реку слишком мелкую рыбешку.

– Во-первых, – заметил мой брат, ловко обогнув огромную детскую коляску, задрапированную розовым шелком, – прекрати его так откровенно высматривать. Используй боковое зрение. К счастью, мы оказались на Доллар Сайд. Сечешь?

Вал всматривался в витрины магазинов, мимо которых мы проходили. Западную сторону Бродвея прозвали Доллар Сайд – за зеркальные стекла роскошных витрин, где были выставлены английские ювелирные изделия, французские шелка, бельгийские кружева, итальянская скульптура. На восточной стороне, которую прозвали Шиллинг Сайд, тянулись рестораны, где подавали мясные блюда; салуны, виднелись ступеньки, ведущие в подземные заведения, там располагались устричные. И вот я убедился, что в отполированном стекле можно отчетливо разглядеть отражение Гейтса.

– И прекрати так ходить, простофиля. До сих пор не можешь смириться с тем фактом, что ты мал ростом? Это же твое преимущество. И нечего задирать голову вверх и расправлять плечи, так тебя сразу заметят.

Он был прав. Вместо того чтобы держаться незаметно, я неосознанно выпрямлял спину и выпячивал грудь, точно задиристый петух перед боем.

– Обрати внимание, сейчас мы находимся от него на вдвое большем расстоянии, чем когда ты следил за мной. Вот главный принцип слежки. Держись подальше, но будь настороже.

Обойдя группу болтливых, как сороки, испанских туристов – все они почему-то указывали в разные стороны, – я вспомнил детство. Жаркий июльский день. Мне было пять, Валу – одиннадцать, и он вознамерился научить меня плавать. Потащил меня за собой к берегу неподалеку от Гринвич Виллидж, обвязал веревкой и бросил в Гудзон. Бросал восемь раз. На девятый я наконец смекнул, что к чему.

– Вал, он остановился, – прошипел я.

Внимание Гейтса привлекла какая-то безделушка в витрине. Мы приблизились. Он изучал сигарные коробки с орнаментом.

– Куда понесся? А ну, сбавь прыть, иначе ноги переломаю, – дружелюбно заметил брат.

Мы по дуге обогнули тень Гейтса, вынырнули с другой стороны. Примерно через десять ярдов мой брат промчался мимо сельского священника в домотканой рясе, едва не столкнул несчастного в канаву, а сам шагнул на тротуар. Трость Вала завертелась в пальцах, перламутровая рукоятка сверкнула над головой, как фонарик, лишь после этого он обернулся, глянул назад. И теперь, судя по его позе, делал вид, что собирается нанять сани.

– Никогда не оглядывайся без причин. Никогда не озирайся через плечо.

Как только Гейтс сдвинулся с места и поравнялся с нами, Вал с нетерпением принялся оглядывать забитую транспортом проезжую часть. Затем описал небольшой круг, по-прежнему вертя трость в пальцах, и возобновил преследование лишь тогда, когда Гейтс удалился на безопасное расстояние. Я наблюдал за ним, как за танцором балета, где в центре сюжета были хитрые воровские уловки и хулиганские выходки.

Пройдя еще около половины квартала, Вал пробормотал:

– Так и знал. Вот спесивый павлин! Могли бы и сами спокойно добраться туда, без всех этих уловок.

– Но тогда бы я не научился слежке.

– Стало быть, все по-честному.

– Но куда… о, – выдохнул я, видя, что Гейтс входит в гостиницу «Астор Хаус».

Большинство зданий на Бродвее – как на Доллар, так и на Шиллинг Сайд – построены или из песчаника, или из кирпича с бетоном. «Астор Хаус», этот Левиафан Нью-Йорка, был возведен десять лет тому назад целиком из розового гранита и напоминал расфуфыренную и окрыленную надеждой дебютантку с мизерным приданым на балу. Строительство его обошлось безумно дорого – в Европе на те же деньги можно построить три-четыре аналогичных дворца. Фасад выходил на Сити-Холл-парк, вход украшали четыре огромные колонны, само здание занимало целый квартал между улицами Бродвей, Визи, Чёрч и Барклай. Над головами прохожих грозно нависали шесть его этажей. Ощущение было такое, словно первый американский мультимиллионер привез на пустырь целую тележку с мешками денег, вывалил их там и решил посмотреть, что прорастет. Насколько я знал, примерно так оно и было. Да в этом заведении работало больше прачек, чем полицейских в Шестом участке.

Перед ковровой дорожкой у входа Гейтс приостановился и взглянул на часы. И пока сенатор всматривался в циферблат, нагнув голову, Вал проскочил мимо него, а я – следом. И оказался в роскошном вестибюле со сверкающими хрустальными люстрами и канделябрами, поблескивающими золотыми моноклями, пальмами в горшках и рубиновыми колье на белоснежных женских шейках. Светские дамы проплывали мимо с безразличным видом, словно говорящим: так уж и быть, окажу вам честь, пяльтесь на меня сколько угодно; мужчины делового вида смотрели нетерпеливо и одновременно скучающе, нюхали табак из золотых табакерок, обрезали кончики сигар. Брат прошел через вестибюль к залитому солнцем внутреннему двору в центре этого блещущего роскошью чудовища. Нашел там кушетку с изумрудной обивкой, откуда хорошо просматривался вход, уселся, достал из кармана газету, развернул и стал перелистывать. Я присоединился к нему.

– И последнее, – заметил Вал, не отрывая глаз от страницы, – лучший способ проследить за кроликом, это прибыть к его месту назначения первым. Тогда он ничего не заподозрит.

– И что теперь?

– Теперь постарайся держать рот на замке. Вон он, уже идет.

Гейтс стоял на входе, оглядывая помещение. Мимо проскользнул цветной официант с военной выправкой, в приподнятой руке он, казалось, без всяких усилий держал поднос, уставленный тарелками – судя по запаху, с супом из моллюсков. Достоинство «Астор Хаус» состояло еще и в том, что вы, находясь в какой-то его точке и возжелав чего-то – неважно, ночью или днем – непременно это получите. Подозреваю, что подобные услуги стоят целую кучу звенелок, но возможности проверить это у меня нет и не было. Как только Гейтс двинулся к бару, брат резко опустил газету.

– Черт побери, Гейтс! Вот удача! Как раз тот, кого мы ищем.

Ратерфорд Гейтс расплылся в улыбке и направился к нам. При ближайшем рассмотрении оказалось, что козлиная бородка у него напомажена, а карие глаза так и лучатся здоровьем и добродушием. Подавая руку брату, он заложил большой палец левой руки за подтяжки. Туда же отправился и большой палец правой, после того как они с Валом обменялись рукопожатием. Почему каждый политик на земле копирует и повторяет этот манерный жест, ума не приложу и, видно, буду сгорать от любопытства до конца своих дней.

– Капитан Уайлд! Вот приятная неожиданность. Бог ты мой, мы же не виделись с прошлогодних выборов. А это…

– Мой брат Тимоти. Как вы уже догадались, тоже полицейский.

– Рад познакомиться, – сказал я.

– Взаимно, мистер Уайлд. Всегда приятно встретить союзника. Насколько я понял, увидев вас вместе, вы, как и брат, тоже один из моих голосующих.

Я ограничился кивком. В жизни ни разу ни за кого не голосовал.

– Так вы сказали, я вам нужен, капитан? – Гейтс уселся в кресло рядом с нашей кушеткой, величественным жестом дав понять, что мы тоже можем сидеть, точно мы с Валом находились на приеме у особы королевских кровей или же у владельца этого роскошного отеля. – Надо ускорить подготовку к весенним выборам. Тогда, уверен, будем видеться чаще. Нельзя допустить, чтобы повторился восемьсот тридцать восьмой.

Вал потер пальцем переносицу, словно демонстрируя огорчение.

– Не напоминайте мне о том годе. Всякий раз напрочь отбивает аппетит.

– А что случилось в восемьсот тридцать восьмом?

Вал пребольно наступил мне носком ботинка на ногу.

– Я в тот год сильно болел, – пробормотал я. – Скарлатиной.

– Да, тогда мы едва его не потеряли, – заметил Вал. – Пришлось отправить долечиваться в Саванну. Он был так слаб и беспомощен, прямо как младенец. Так до конца и не оправился. У тебя ведь до сих пор эти приступы, верно, Тим?

– Ага, приступы, – я гневно покосился на него. – Да, бывает. Время от времени.