Тайна семи - Линдси Фэй

Вряд ли мой брат назвал бы этот свой интерес романтическим – если честно, Джим был «жидковат» для этой роли. Просто мне, к сожалению, довелось видеть Валентайна в состоянии одержимости, и я знал, какие она у него принимает формы. Вот Джим шагнул в гостиную из дверного проема. Одна рука на бедре, поза заносчивая, но несколько неуверенная. Словно это он только что отпускал в мой адрес колкости, а не наоборот.

– Валентайн вовсе не затаскивает в постель все, что шевелится, Тимоти, – язвительно произнес Джим. – Он умеет проводить черту между домашними и дикими млекопитающими. Риск гидрофобии и все такое прочее.

– Ну, что, теперь доволен? Хотел узнать, есть ли у меня алиби? Вот оно. – Вал плюхнулся в одно из кресел и передернулся от отвращения. – Когда парню надобно перевезти все свое барахло, это, знаешь ли, требует времени и сил. И вчера, когда моя смена в пожарном депо закончилась, я подъехал к Джиму и подставил плечо.

– Так значит, работал, – я взирал на него с сомнением. – Не… развлекался.

– Как скажешь.

– И ничего такого, на что вы только что намекали, не было. – Джим кашлянул и смотрел с опаской и одновременно заносчиво. – И еще считаю, что вашему брату неприятно обсуждать, как он провел здесь ночь.

Я тут же перевел взгляд на Валентайна. Тот не выказывал и признака смущения.

– Просто помог ему перевезти пианино, – пояснил он.

Прикинув, стоит ли уведомлять моего безумного братца о том, что большинство мужчин не стали бы принимать извращенные услуги во французском стиле от лощеных артистических типов как вознаграждение за перевозку мебели, я все же решил воздержаться. Голова у меня разболелась. Как-то не хотелось представлять, какие именно эротические услуги склонен оказывать Кроткий Джим, когда речь идет о моем брате. Особенно когда совсем недавно до меня дошло, что Валентайн весьма… склонен к чувствам на основе взаимности. Гордится своей удалью и силой в постели. И не испытает желания становиться чьим-то должником.

– Страшно тяжелая оказалась штука, – продолжил Валентайн, указывая на пианино. – Да еще к тому же эта лестница…

– Ладно, ладно, – замахал я руками. – Лучше уж помолчи.

– Но ты же хотел знать каждую деталь тех противозаконных поступков, которые я якобы совершил. Жалкая коровья лепешка!

– Нет, теперь чем меньше деталей, тем лучше.

– Да будет тебе, Тим, это всего лишь шутка. Он мой близкий друг. И что с того, если мы с ним немного пошалили?

– А вот это уж точно противозаконно. Тебе, видно, и в голову не приходило?

– Но ведь не должен же я арестовать его за это?

– Не его надо арестовать! Тебя! – воскликнул я. – Наказание за такие штуки – десять лет каторжных работ.

– Подобные приговоры чрезвычайно редко приводились в исполнение, сам знаешь. Ты шантажируешь меня, что ли? Да, за мужеложство светит десять лет каторжных работ. Но ведь я не трахал какого-то там мальчишку на кухонном столе. Нет, мы предпочитаем…

– Ради всего святого, перестань мучить своего брата просто потому, что у тебя это здорово получается, – вмешался Джим, оперся изящной рукой о шею Вала и опустился в соседнее кресло.

Валентайн смущенно заморгал. Видимо, эта мысль никогда прежде не приходила ему в голову.

Тут Джим снова встал.

– О, что за хрень! Простите, Тимоти. Нет ничего такого…

Тут я заставил его замолчать, выдвинул на середину комнаты большой ящик, полный каких-то бумаг, и уселся на него. И вместо того, чтобы говорить дальше, Джим присел на краешек кресла и принялся задумчиво покусывать нижнюю губу.

– Ладно, – сказал я. Спокойно так. И даже дружелюбно. – У меня один вопрос.

– Очевидно, не столь провокационный, как я полагал, – пробормотал Джим.

– Вкусы и предпочтения моего брата ни для кого не секрет. Как и тот факт, что вы с Валом друзья. Вы не слишком осторожничали, особенно не скрывали. Да что там говорить! У Вала ключ от вашего дома.

– Это не вопрос, – буркнул братец.

– Скажи, а твои соратники по партии знают, что вы… близки?

Джим нервно заерзал.

– Теперь понял. И боюсь, что ответ будет «да».

Я бросил шляпу на пол и устало потер веки.

– Тогда, получается, ты прав, Вал. О таком алиби в суде лучше умолчать.

– Но я не совсем понимаю… В чем, собственно, дело? А, Тимоти? – нервно спросил Джим.

– Да?

– Зачем вы следили за Валом, довели его до моего нового дома? И что, черт побери, означают эти слова об алиби?

Я изучал локоть брата, а тот задумчиво уставился на мое правое колено.

– Послушай, Вал, надеюсь, речь идет не о каком-то там убийстве, нет? – тихо спросил Джим.

Эти несколько фальстартов осложнили положение. Но мы с Валентайном собрались с духом и рассказали ему все. И Джим воспринял эти новости лучше, чем я ожидал. Даже думаю, что отчасти он был доволен тем, что мой брат, учуяв острый запах опасности при упоминании имени Шелковая Марш, решил ради осторожности потрафить ему, Джиму. И все же считаю – главное крылось в том, что я его недооценил. И тот факт, что у парня изящные и нежные руки, вовсе не означал, что он не способен задушить кого-то. А правильный, поистине королевский акцент зачастую характерен для людей, головы которых отрубает острое лезвие бесшумно падающей гильотины.

И потому я перестал относиться к Джиму, как к хрупкому цветку, находящемуся на грани увядания. В надежде, что и он сделает мне такое же одолжение.

Когда наконец все разъяснилось, к всеобщему удовольствию, и мы какое-то время сидели совершенно ошарашенные, Джим откупорил бутылку джина и пустил ее по кругу. Пили мы джин из дорогих восточных пиал для супа – другой посуды просто не нашлось. И тут мы с Валом смогли наконец сформулировать план.

– Договорились, – я воспрял духом и снова вскочил на ноги. – Попробуем поймать сани, потому как идти пешком… об этом и речи быть не может.

– Притормози, юная звезда полиции. – Валентайн достал карманные часы, хмурясь, взглянул на циферблат. – Десять часов вечера. Нет. Господи, нет, не сейчас. Встретимся завтра в семь у входа в Гробницы на Франклин-стрит. Тогда и приступим.

– Но где-то там ребенок, его, того и гляди, переправят морем в Джорджию и будут там мучить до скончания жизни. А тебе, выходит, главное выспаться, так?

Вал, грустно моргая, уставился на меня.

– Да нет же, осел ты эдакий. Мне нужно время, чтобы опознать тело.

– Боже, – я вовремя спохватился и сообразил, куда клонит Валентайн. – Ты прав. Мы не можем начать поиски, не идентифицировав предварительно тело. Помощь нужна?

– Нет, лучше сам займусь.

– А зачем это надо, идентифицировать? – спросил Джим Валентайна. Он заметно побледнел, слушая наше повествование, но сохранял невозмутимость, точно фехтовальщик перед началом дуэли. – Ты же знал миссис Адамс.

– Шеф Мэтселл по доброте душевной проигнорировал нашу маленькую, но незаконную шалость – налет на лавку в Корлиарс Хук, которым руководил Тим. Вот почему сейчас мы, можно сказать, в дерьме. Слово работорговцев против нашего слова – это касательно того, что мы вообще были там. Пист, конечно, нас не выдаст, это волчара старой закалки. Ну и потом все мы знаем, какова цена свидетельствам цветных в суде. Но шеф наверняка вынесет сор из избы, если мы не будем и дальше травить ту же баланду. Допустим, они навалятся на меня…

– Если Вала вдруг заподозрят, – пояснил я Джиму, который сидел и недоуменно хмурился, – то всем нам лучше придерживаться одной версии, пусть даже ложной.

– Спасибо, – он одарил меня надменной улыбкой. – Я изо всех сил стараюсь уловить смысл нашей беседы, но мы не часто говорим о преступлениях.

Вал хмыкнул.

– Прости, Джимми, старая привычка.

– Извинения не обязательны, но они приняты. Нет, погодите минутку. Никогда бы не подумал, что на действия полицейских, слегка нарушивших закон, столь… неодобрительно смотрят граждане. Не хотелось бы выглядеть совсем уж тупицей, но почему такое большое значение должно предаваться вашим, пусть и не совсем законным действиям в берлоге работорговцев? Ведь полицейские всегда стоят друг за друга, разве не так?

– Полицейские отвечают перед партией. И совершенно неважно, что их действия были незаконны, – кивнул Вал. – Важно, что они противоречат нашей политической платформе. Мы пока что не знаем, кто у нас крыса… а потому перед тем, как начнем опрашивать посторонних, надобно сочинить мало-мальски правдоподобную историю и определить имя невиновного. Так безопаснее.

– Невиновные, – заметил я, надевая шляпу, – уже трупы.

– Но это ужасно, – заметил Джим.

– Да, верно. Всего хорошего, Джим, и прошу прощения, что ворвался к вам в нору, как варвар.

– О, да будет вам. – Он задумчиво опустил руку на колено, уселся в кресле поудобнее. – Вы самый цивилизованный из всех знакомых мне варваров.