Биология войны. Можно ли победить «демонов прошлого»? - Георг Николаи

существами. В общем, подобные панпсихические фантазии скорее вредили делу. Считали, что одушевлять все окружающее — дело поэтов, а не мыслителей.

Наше время вполне оценило значение эмпирических исследований и полагает, что пора спекулятивной философии миновала. Стали обращать главное внимание на реальные явления, и отныне мы встречаем все чаще и чаще указания на такие факты, которые предполагают существование взаимной связи между отдельными личностями, другими словами, существование огромного общечеловеческого организма.

Эмпирические данные с течением времени накоплялись. На них основывался Кант, но в своих выводах он опирался не на какого-нибудь deus ex machina, а на методы современной науки; он один из первых вступил на этот путь. Он исходил из противоположности между фактической зависимостью поступков человека от окружающих условий и воображаемой свободой его самоопределения и с самого начала указал на то, что органические законы человечества, очевидно, ограничивают свободу человеческой деятельности, подобно всем остальным явлениям природы, подчиненным ее законам.

При этом он ссылался на установленный статистикой факт постоянства числа браков, рождений и смертей, сравнивая это постоянство с постоянством погоды, произрастания растений, течения рек и прочих явлений природы, наступающих с неуклонной последовательностью. Но подобно тому как климат можно определить, исходя из тех законов природы, которым подвержена земля, как самостоятельное небесное тело, так, казалось бы, и необъяснимые законы человечества могут быть раскрыты, если рассматривать человечество как единый, целостный организм.

Однако Кант не знал еще, что данный вопрос разрешается таким именно образом. Хотя он и признавал, что поступков отдельного человека нельзя объяснить исключительно свойствами его индивидуальности, он все же не разъяснил, в чем же тут дело. Но, во всяком случае, ясно осознанные и точно сформулированные Кантом противоположности указали путь дальнейшим исследователям естественных наук. Нужно было только попытаться органически примирить эти противоположности: с одной стороны, коллективную взаимную зависимость, а с другой стороны — личную свободу, отнюдь не сводя их к антиномистической, неразрешимой проблеме.

В течение XIX столетия общественная мысль развивалась в различных направлениях. Если мы пожелали бы проследить все ее разветвления, то это завело бы нас слишком далеко: поэтому я ограничусь указанием на то, что яснее всего она выражена у Герберта Спенсера. По его мнению, человеческое общество есть настоящий организм, или, как он выражается, органическое образование. Спенсер детально описывает отдельные органы общества и их функции и подробно останавливается на взаимодействии отдельных социальных сил. Но такую организацию общества он выдвигал лишь для обоснования идеи безграничной свободы индивида. Для него общественный организм не является конечной целью отдельной личности, а наоборот, отдельные личности создали, как он полагает, такую организацию только для того, чтобы иметь возможность успешно преследовать свои личные цели. Нам же важно установить, что именно организм человечества является приматом и, в сущности, единственным вечным и реальным моментом, отдельные же личности, как бы гордо и независимо они себя ни чувствовали, подобны осыпающимся листьям векового дуба.

В этом направлении, однако, индивидуалистически мыслившее XIX столетие не обнаружило прогресса; настоящие же социалистические мысли были слишком далеки от естественных наук, чтобы они могли воспользоваться их идеями.

Проявления общечеловеческого организма

Деятельность отдельных людей проявляется в весьма разнообразной форме. Обобщая ее, можно выразиться так: жизненные проявления человечества как единого организма заключаются в его культуре. Культура представляет собой нечто единое; в этом не сомневаются даже те, кто далек от мысли, что человечество — единый организм. Поэтому-то так легко было доказать, что культура и шовинизм, даже культура и патриотизм исключают друг друга. Если и существует отвлеченная культура, то таковая возможна лишь при условии подчинения патриотического чувства культурному идеалу.

Ницше сказал однажды, что война делает победителя глупым, а побежденного варваром. Это следует понимать в том смысле, что война убивает всякую культуру, но Ницше совершенно не объясняет, почему в одном случае страдает умственная культура, а в другом нравственная. Это произвольное разделение понятия культуры звучит как-то странно в устах Ницше, который всегда придерживался того взгляда, что может и должна существовать единая человеческая культура, та культура, которую эллины противопоставляли понятию варварства.

Все истинно культурные люди давно сознавали, что «дифференцированная культура» не есть настоящая культура. Так, например, Кант говорит, что культура — «проявление разумного существа к любой целесообразной деятельности». Гумбольдт находит, что «высшая и конечная цель каждого человека — наиболее гармоничное развитие совокупности его индивидуальных сил, для чего ему необходима свобода». Фихте, выражаясь не столь ясно, полагает, что «культура есть развитие всех сил, направленное к достижению полной свободы». Но определеннее и яснее всех высказывается Ницше, говоря: «Культура — это согласование противодействующих друг другу сил».

Художник, музыкант, скульптор — никто из них сам по себе не может считаться представителем известной культуры, как не может считаться им и ученый, техник или философ. Даже известное сословие не может само по себе представлять культуру. Величественное здание целого культурного периода является результатом того, что все эти и еще многие другие силы соединились воедино, слились в один организм, в котором каждый из многочисленных моментов получил полную свободу для своего развития.

Существуют, правда, эпохи преимущественно религиозные (средние века), художественные (Ренессанс), научные (рационализм XVIII столетия), политические (Французская революция) или, наконец, технические (наше время), когда преобладает одно какое-нибудь направление; но если это преобладание выражается настолько ярко, что подавляет все другие стремления человеческого духа, то такой период нельзя назвать культурным.

Подобно тому как нельзя отрубить человеку руку без того, чтобы от этого не пострадал вместе с тем и мозг, или повредить мозг без того, чтобы это не отразилось на руке, как вообще нельзя изменить части, не изменив вместе с тем и целого, так и культура теряет свое общее значение, если известная отрасль ее атрофирована. Если немного подумать, то не трудно убедиться в этом. Какую роль играет, например, музыка во всех прочих искусствах, да и в науке! Вспомним только происхождение трагедии и лирики, учение Пифагора и происхождение религий.

Каждый организм можно расчленить различно, в зависимости от того, будем ли мы делить его по частям тела (руки, ноги, голова и т. д.) или по органическим системам (кровеносная система, нервы, органы пищеварения), которые проникают во все части тела. То же самое наблюдается и в культурном организме: его можно разделить на территориальные области — греческую, римскую, германскую, романскую, славянскую, китайскую и т. д.; но его можно разделить и по системам — на духовную, естественнонаучную, техническую и т. д., которые, в свою очередь, проникают во все области культуры.

Это врастание одной культурной зоны в другую («прослойка» культуры) приобрело в последнее время, благодаря интенсивности международного