Сфера Маальфаса - Елена Долгова

Хозяином здешних земель Мартин сделался, унаследовав кузену. Прежний владелец, Элеран фон Шарфенберг, погиб в смуте мятежа вокруг престолонаследия, зарезанный собственной невестой. Владения этой прославленной дамы, прозванные сервами Мартина «Проклятый замок чокнутой Виттенштайн», лежали неподалеку. Фон Фирхофу показалось, что Мартин не больно-то скорбел о кончине кузена. Горели свечи, слуги исправно пополняли кубки.

* * *

После ужина слуга с факелом проводил наполовину трезвого Людвига по узкому коридору. Этот лаз устроили прямо внутри толстенной стены. И гость, и слуга едва ли не обдирали макушки о кирпич низкого потолка. Хайни Ладера не было – он устроился в людской, вместе с прислугой Шарфенбергов.

Фон Фирхоф устал. Сказывался день, проведенный в седле, нежданная попойка, темная магия этих мест. Странный человек этот молодой Шарфенберг… Как будто болен или находится под гнетом страха. Впрочем, дуновение безумия не так уж редко касается старинных родов. По комнате разгуливал сквозняк. Людвиг задул свечу, задернул полог кровати. Шум в доме утих. Толстые стены скрадывали голоса людей, шаги слуг, потом утихли и эти слабые звуки. Сознание колебалось на грани сна и бодрствования, то проваливаясь в забытье, то вновь ощущая пространство комнаты. Через час, убедившись, что заснуть не удастся, Людвиг встал, отдернул полог, оделся и спустился во двор. Равнодушный караульный не препятствовал человеку, желающему покинуть замок. Лицо его мятым пергаментом желтело в темноте. Фон Фирхоф шагнул в мягкую, свежую темноту весенней ночи и побрел в сторону холмов. Облака скрыли луну, тропинка огибала замшелые камни и кусты можжевельника. Башмаки намокли от росы. Постепенно все выше поднималась стена холмов, пока почти не скрыла темно-лиловое ночное небо. Почва под ногами становилась все более влажной, впереди журчал ручей. На берегу ручья темнел холмик, похожий на спящую собаку или на груду лохмотьев, сброшенную нищим, ни с того ни с сего вдруг решившим окунуться в ледяную воду. В очертаниях холмика было что-то знакомое. Богослов наклонился, откинул край бурого тряпья. Прямо в зрачки человека смотрели желтые, пронзительные глаза волка.

Людвиг очнулся от собственного крика. Полежал с минуту с закрытыми глазами, успокаиваясь. Скверный сон, хотя, если верить Парадамусу Нострацельсу, сны ничего не значат. Он осмотрелся. Полог кровати, тщательно задернутый вечером, был открыт. Открыта была и дверь комнаты. Фон Фирхоф вскочил и бросился к выходу как был, нагишом. В самом конце коридора мелькнула, попав в световой круг факела, убегавшая низкорослая фигурка.

Утро не добавило ясности, но это уже не имело особого значения. Распрощавшись с гостеприимным хозяином, Людвиг и Хайни выехали за ворота и направили лошадей. Восток занимался бледно-розовым. Крестьяне Мартина возились на полях. Несколько человек, отставив в сторону корзины с семенами, провожали взглядом всадников. В глазах людей стыл страх. Дальше, на юго-востоке, за верхушками леса, чернели шпили «проклятого» бурга фон Виттенштайнов. Хайни ворчал.

– Прием хорош, я сыт, не остался без пива, а все равно там неладно что-то, разрази меня Господь, хозяин!

– Не упоминай Бога всуе, друг мой. Что тебе не понравилось?

– О вервольфе много всякого порассказали, но это ладно, хотя сон у меня после таких разговоров не сказать чтобы уютный был. А еще неладное о новой служанке барышни Маргариты говорили.

– Что такое – девица дурного поведения? Хайни фыркнул.

– Она родом из альвисов. Но это ладно, хотя я бы такой бабе не доверял. Хуже всего другое – ведьма она.

– С чего ты взял, Хайни?

– В храм не ходит. Видели, как бегала подобно дикой козе по холмам. Одна! И не боится. Ребенок кухарки заболел, так вылечила его настоем из дикой травы.

– Ну, это еще не доказательство ведьмовства. Возможно, она молится одна в часовне замка. А травы и цветы – тоже творения Бога.

– Как скажете, хозяин. А по мне так медицина – изобретение диавола, а для нового лихого ланцетника – освящай новое кладбище. Я, когда носил меч в войске государя Гизельгера, к нашему лекарю не ходил никогда, лечил раны вином и молитвой. Оттого и жив до сих пор, хвала святому Регинвальду!

Бывший наемник принял благочестивый вид, не шедший к его круглой румяной физиономии.

– Так ты бывалый вояка, Хайни?

– Всякое случалось… – наемник старался по глазам хозяина определить, что у того на уме, но ничего интересного не разглядел – холодные, как льдинки.

– Приготовь оружие. Давай-ка заглянем в эти удивительные холмы.

Помрачневший Ладер не решился возражать. Спешились. Открыли седельные мешки. Людвиг, сняв куртку, надел поверх рубашки короткую, до пояса, кольчугу, прикрыл ее курткой и аккуратно расправил складки одежды. Непробиваемая броня, сделанная из роговых пластинок, легче, чем кованная из металла, но все же она грузом легла на непривычные плечи богослова.

– Я рад, друг мой, что сделался книжником, иначе пришлось бы все время таскать на себе эту тяжесть.

Недовольный Хайни переминался с ноги на ногу.

– Уже вечер близится. У нас в деревне говорили, важные дела надо с утра начинать.

– Не спорь. И поторопись, если не хочешь оказаться в холмах ночью.

Хайни пасмурно ухмыльнулся и спорить не стал.

До холмов доехали верхом, оставили лошадей, привязав поводья к кусту можжевельника.

Тропинка, вьющаяся меж камней и кустов, показалась Людвигу знакомой. Он не забыл свой странный сон. Полного совпадения, впрочем, не было. Ручей был шире, более бурным, около самой кромки воды молодая травка вытоптана, в мокрую землю отчетливо впечатались следы копыт – наверняка к ручью забредал скот.

– Хайни! Ты видишь что-нибудь странное?

– Ничего тут нет, хозяин. Следы коровьи, помет, трава мятая. Деревенские сюда ходят…

Людвиг почувствовал – что-то неуловимо переменилось.

– …по нужде. Так это, господин Людвиг, странным не назовешь.

Фон Фирхоф уже понял, что его насторожило. Умолкли мелкие птахи. Зато чуть подальше, в холмах, тревожно кричала сорока.

– Погодите, хозяин… Я тут кое-что заприметил… – Людвиг, поворачиваясь на зов Ладера, спиной к кустам, еще успел увидеть, как Хайни, наклонившись, шарит рукою в траве. В этот момент его настиг резкий толчок под левую лопатку. Удар был так силен, что Фирхоф упал на колени. Богослов судорожно попытался вдохнуть, не потревожив боль, раскаленным гвоздем засевшую между ребер. Он слышал, чувствовал, как бранился и пытался куда-то бежать Хайни. Глаза застилала багровая пелена, пронизанная серыми паутинками и точками. Людвиг медленно осел на землю, зарылся лицом в мокрую траву. В спине все так же торчал раскаленный гвоздь.

– Хозяин! Хозяин!!! Не умирайте!

Материя куртки заскрипела под ножом наемника.

– Потерпите, хозяин… Сейчас помогу… Крови-то… Эге! Повезло вам. Если бы не роговая бронь, вас бы насквозь арбалетным болтом прошило. Близко стреляли. А так – между ребрами застряло. Ну-ка, попробую вытащить…

Боль рванула грудную клетку, накатила алой, шипящей волной и отступила.

– Сейчас… Сейчас, господин Людвиг. Я вас перевяжу… – Хайни, похоже, кромсал на повязку что-то из собственной одежды. – Вот так, ладненько…

Людвиг чувствовал себя слабым и беспомощным. Но раскаленный гвоздь в спине исчез.

– …это ж разве честное дело, в спину человеку стрелять… а болты-то такие я уже видел…

– Хайни… Хайни…

– Не двигайтесь, хозяин. Не говорите.

– Что ты там нашел, в траве?

– Да ничего особенного. Безделушка брошенная. Я ее в кошель прибрал, после покажу. Вы пока полежите спокойно, пусть кровь уймется. Я лошадь приведу.

Людвиг остался лежать на боку, стараясь дышать неглубоко. Стучал пульс в висках. В такт дыханию колыхалось серое марево, заслоняя свет. Слуга ушел. Казалось, само пространство ощетинилось стальными остриями. Что, если стрелявший вернется? Хотя нет. Хайни знает свое дело. Стреляли с той стороны ручья, из-за не очень высоких, но сплошных, почти непроходимых зарослей. Сейчас Людвиг лежит в траве, не видимый для стрелка, а подойти довершить дело кинжалом убийца не сможет. Разве что попытается подстрелить Ладера? Но он же не сделал этого, хотя – мог. Ладно… Об этом еще будет время подумать. Людвиг чувствовал, как липким туманом наползает беспамятство…

Шаги и приглушенный стук копыт на мягкой земле. Хайни ведет лошадь, осторожно обходя валуны. Мокрая тряпка касается лица. Забытье уходит.

– Давайте, господин Людвиг. Понемногу…

Ученый с трудом влез на лошадь. Сил все же хватало на то, чтобы держаться в седле, Ладер вел животное за повод.

– Ты взял стрелу?

– В седельной сумке лежит.

В кустах за ручьем продолжала тревожно кричать сорока.

Весть о том, что на проезжего ученого напал в холмах разбойник, распространилась мгновенно, обрастая на ходу невероятными подробностями. Немалую долю в эти рассказы внес Ладер, охотно расписывая собственные подвиги всем, кто не прочь налить рассказчику лишнюю кружку. Количество разбойников с каждым пересказом все увеличивалось, а отвага бывшего рубаки возрастала непомерно. Рана богослова оказалась неопасной и быстро заживала, ощущение пережитой опасности стерлось и потускнело. Он проводил время в постели, в замке Шарфенбергов, читая и размышляя, внимательно изучил и стрелу, пущенную ему в спину, и найденную Хайни безделушку. Безделушкой оказался кулон – медная шлифованная пластинка на тонкой витой цепочке, блестящую поверхность прорезала руническая гравировка[9]: