Трогать запрещено - Алекс Коваль

надеюсь, поэтому молчу. Больше мне сказать нечего. Как по мне, так я сделал ей более чем щедрое предложение, пообещав свою помощь. Но Илона так не считает. Закипает на глазах. Топает ногой, сдергивает с дивана подушки. Яростно расшвыривает по комнате. Мечется, как загнанный в угол дикий зверь. В конце концов подлетая ко мне шипит в лицо:

— Ты еще об этом пожалеешь, Титов! Клянусь! — и раньше, чем я успеваю сообразить, замахивается, влепляя мне звонкую пощечину. Скулу пронзает боль. Во рту тут же встает противный металлический привкус. Облизываю нижнюю губу. Рассекла до крови.

Неожиданно сообразив, что натворила, бывшая невеста бледнеет.

— Богдан… боже…

Я большим пальцем оттираю каплю, выступившую на губе.

— Что ж, — киваю. — Заслуженно…»

Выныриваю из воспоминаний, телефон на рабочем столе дребезжит на вибро. Оборачиваюсь. Мажу взглядом по экрану — Костян звонит. Его Нюта близко дружит с Илой: разумеется, эта парочка раньше всех узнала, что свадьбы не будет.

Этого звонка стоило ожидать. Как и многих других, которые, уверен, повалятся после Нового года.

Но, к несчастью для Кости, я сегодня не хочу ни с кем разговаривать. Долго смотрю на мобильный, пока звонок не прекращается. Машинально потираю скулу, куда пару дней назад пришелся удар, касаясь рассеченной губы. Еще не зажила. Удар у Илоны определенно поставлен как надо…

Глава 23

Юля

— Па-а-ап! — быстро перебираю ногами, слетая по лестнице на первый этаж. — Ты где? Па-па? — прижимаю к себе сверток в яркой праздничной упаковке. — Степан Аркадьевич, прием?

Заглядываю в гостиную — пусто.

Сую свой нос в его кабинет — тоже нет.

Ныряю на кухню — бинго! Папа суетится у плиты. Такой милый, в темно-синем фартуке и с прихватками, вытаскивает из духового шкафа офигенно вкусные имбирные печеньки. Наш фирменный семейный рецепт. Рот наполняется слюной. Какие аппетитные ароматы!

— М-м, мамины сладости! — расплываюсь в улыбке.

Нависаю над противнем, там лежит с десяток песочных новогодних елочек. Осталось их только украсить карамелью, и будет загляденье! Тяну руку, собираясь подцепить одну, но папа легонько бьет по ладошке:

— Сладкое на десерт, принцесса.

— Вот ты какой? Жадина, — показываю язык. Папа смеется. Откладывает прихватки, скидывает с себя фартук и притягивает меня к себе, обнимая за плечи:

— Они просто только из духовки и горячие. Обожжешься.

— Ага-ага, так я тебе и поверила.

— Что это у тебя? — стреляет глазами в сторону зажатого у меня в руках свертка.

— Твой новогодний подарок. Поздравляю!

— Да-а? Уже? — улыбается папуля, забирая у меня пакет. — Надо же, — нарочито удивленно качает головой, — а я тебе ничего не приготовил, представляешь?

— Так я тебе и поверила, — щурюсь, падая попой на высокий барный стул. — Я видела то бесчисленное множество коробок под нашей елкой.

— Это не от меня, а от Деда Мороза.

— Я слишком большая для этих сказок, папуль, — упираю локти в стол, падая подбородком на сцепленные в замок ладони. — Я знаю, что Дед Мороз разносит подарки в полночь, а значит, пока что их у нас под елкой никак не может быть, — улыбаюсь во весь рот.

Папа смеется. Люблю, когда он в таком классном расположении духа. Рядом с ним таким и самой хочется улыбаться. Даже несмотря на дыру в сердце, которая за три прошедших дня ни на миллиметр не затянулась.

— Тяжело спорить со взрослыми детьми, — качает головой Степан Аркадьевич. — Можно распечатать? Или положим к тому самому «бесчисленному множеству коробок»?

— Нужно распечатать. Я требую, чтобы на нашу сегодняшнюю «вечеринку» ты пришел в этом.

— Заинтриговала.

Пока папа развязывает бант и воюет с шелестящей бумагой, я таки стягиваю с противня одну печеньку. Отламываю кусочек, закидывая в рот, с наслаждением похрустывая. Вкусно до невозможности! За первым в рот летит второй кусочек.

Первый раз папа приготовил эти печенья в прошлом году. Нашел мамин рецепт и решил продолжить многолетнюю традицию. Она пекла нам их каждый Новый год без исключения. То в форме елочек, то в форме карамелек. Один раз были даже ангелочки. Она вообще была творческим человеком и из любой, даже самой серой и унылой мелочи умела сделать произведение искусства.

— Юлька, ты специально налепила тут кучу скотча, чтобы я до полуночи его открывал?

— Есть такая штука — ножницы называется, — ныряю в ящик, протягивая папе. — Не благодари!

Степан Данилов картинно закатывает глаза.

Я подмигиваю и отворачиваюсь к окну. Там снег заметает. Новый год. Ощущение праздника витает в воздухе: в дуновении ветра и плавном кружении в небе тысяч снежинок. В гостиной у нас сверкает огнями елка и уютно потрескивает разожженный камин. По фасаду дома ярко переливается новая гирлянда в виде дождика. А прямо у крылечка гордо восседает компания смешных несуразных гномов.

Праздник.

Снаружи. Внутри радоваться его наступлению не получается. Произошедшее с Титовым больно давит на грудь, создавая ощущение скованности во всем теле. Я словно даже вдохнуть как следует не могу эти дни! На тренировках конечности кажутся непомерно тяжелыми. Вся плавность, которая и делает балет изящным, из моего тела куда-то улетучилась. Я больше напоминаю себе неуклюжий мешок с картошкой. Жуть! И хоть понимаю, что это состояние временное, что скоро мне обязательно станет легче, но по итогу — это слабое утешение.

С того вечера Богдан не звонил, не писал и вообще никак не давал о себе знать. Логично. После его-то слов! Спрашивать у папы, связывался ли он со своим другом, я не стала. Завести разговор о Титове — значит только разбередить свои раны. Глупо. По крайней мере я могу собой гордиться, наверное?

Я попыталась. Я раскрылась перед ним. Мне было страшно. Мне было неловко. Мой возраст проигрывал перед его опытом. Но я, черт побери, попыталась! Он этого не оценил. А если и оценил, то не настолько сильно впечатлился, чтобы начать за свои чувства ко мне бороться. Что еще я могу сделать? Ничего. Хватит с меня унижений.

— Эй, Юляш, это что? Пижама с оленем? — вырывает из унылых мыслей смех папы.

Перевожу взгляд, он уже натянул на себя длинную кофту с рукавами. Принт у пижамы и правда своеобразный: красные штаны со снежинками и милейший лупоглазенький мультяшный олененок на кофте.

— Нравится? — улыбаюсь робко. — Я до последнего сомневалась…

— Спрашиваешь! Как я тебе? — крутится вокруг себя папа Степа.

— Ты в ней очень милый. Готова поспорить, работники твоей фирмы попадали бы в обморок, если бы увидели, что их генеральный щеголяет дома в пижаме с оленями!

— Зрелище не для слабонервных, и то правда.

Переглядываемся, посмеиваясь.

— По размеру хорошо?

— Идеально. Спасибо, малышка, —