Трогать запрещено - Алекс Коваль

дергает за кончики косичек. Я щурюсь. Натягиваю на голову капюшон, плотнее запахивая куртку, заставляя себя идти. Шаг за шагом — все ближе к воротам дома.

Руки на ветру моментально замерзают, покрываясь мурашками. Так же, как и ноги в тонких хлопковых пижамных штанах. Минус тридцать — это вам не шутки. Но я упрямо иду, выискивая взглядом сквозь прорези кованых ворот Титова или его машину. Пусто. За ними его нет. Это что, новогодняя шутка какая-то?

Дергаю за металлическую ручку и выныриваю за дверь, оказавшись на пустой улице, потонувшей в полумраке ночи. Его разгоняет только свет от фонарей. Выдыхаю, изо рта вырывается облачко морозного пара. Ветер завывает, заметая дорогу мокрым снегом. Где он?

Поправляю съехавший на глаза капюшон, оборачиваясь…

Дыхание спирает. В груди беснуясь, бьется сердце о ребра.

Тук-тук…

Тук-тук…

Он все-таки приехал…

Только сейчас я понимаю, почему он припарковался не у ворот. Камеры на подъездной дорожке к нашему дому. Если бы папа заглянул, вся моя ложь посыпалась бы, как карточный домик. Поэтому Богдан стоит на углу улицы. Через дом. Ждет, оперевшись на капот своей машины. Руки в карманах, пальто расстегнуто, волосы разметались от ветра, смотрит куда-то в сторону.

Словно почувствовав на себе мой взгляд, оглядывается.

Последнее «тук», и все внутри меня замирает.

Титов почти небрежно отталкивается от капота Audi и выпрямляется. Его взгляд прикован ко мне. Между нами метров десять, но я готова поклясться, что его темные, как ночь, глаза смотрят нежно, обволакивая, как бархат.

Что делать? Как быть? Что говорить? Подойти к нему или… он сам? Зачем вообще он приехал? Зачем попросил эти «пять минут»? Вопросы терроризируют мою бедную голову всего доли секунды. Один вздох! А потом… Богдан улыбается. Улыбается так робко и несмело, что мои губы начинают дрожать. Улыбается так, что я готова душу дьяволу продать, чтобы этот суровый взрослый мужчина улыбался так всегда. Мне. Только мне одной!

Я делаю шаг.

Титов зеркалит мое движение.

Делаю вдох.

Богдан неуверенно раскрывает свои объятия, будто сомневается: уместно ли, пойду ли, хочу ли… А я? Я хочу! Очень-очень сильно хочу!

Улыбаюсь ему в ответ, срываясь с места. Проскальзывая на припорошенном снегом тротуаре в мгновение долетаю до Титова, с разбегу залетая к нему на руки. Висну на его шее и прячу нос в воротнике его пальто.

Его сильные руки кольцом обвивают меня за талию, отрывая от асфальта. Он смеется. Господи, как красиво он смеется! Кружит меня на руках, приговаривая только тихое:

— Юлька…

Богдан

Поверить не могу, что я добровольно отказался от этой девчонки.

Как же страшно я сглупил…

Трусливый идиот!

Чудо, что с моей стороны не понадобилось никаких лишних слов и уговоров. Я был готов ко всему. И к ее обидам, и к ее капризам. Возраст все же: маленькая она еще, впечатлительная, эмоциональная. Пока ехал, все свое красноречие готовил, собираясь идти в наступление. Но Юля…

Черт, да этот котенок снова меня удивила!

Крепче сжимаю руки на ее тонкой талии. Хрупкая, маленькая, легкая — пушинка. Как ветром не унесло, пока бежала? Он сегодня зверствует. Выскочила в расстегнутом пуховике, без шапки и в тонких штанах. Дурочка.

Ставлю на ноги, обхватывая ее красные с мороза щеки ладонями.

— Ты приехал, — улыбается Юлька. — Правда приехал! — так искренне светятся ее глаза. У меня душа замирает. В жизни никто никогда не был так сильно рад меня видеть.

Ты не имеешь права разочаровать ее снова, Титов!

Ни в коем случае…

— Приехал, Юль.

— Настоящее новогоднее чудо, — смеется неуверенно.

— Самое прекрасное начало нового года, — улыбаюсь, касаясь подушечками больших пальцев вздернутых уголков ее губ. До сих пор помню их умопомрачительную мягкость.

— Еще не самое…

— Почему же?

Я подаюсь вперед. Юля привстает на носочки, обхватывая ладошками мои запястья.

— Кое-чего не хватает…

— И чего же? — спрашиваю, но и без слов все прекрасно понимаю. Трусь носом о кончик ее вздернутого носика. Осторожно и легко касаясь, щекоча. Девчонка жмурится. Замираю губами в миллиметрах от ее пухлых карамельных губ. Даю ей возможность остановить меня. Юля и не думает пасовать. Шепчет, опаляя горячим дыханием:

— Поцелуй меня, пожалуйста… по-настоящему, — слышу в тоне горечь, ненавидя себя за тот «ненастоящий» поцелуй, на который она осмелилась у меня в кабинете. И который я так кощунственно отверг.

Больше я такой ошибки не допущу. Но прежде, чем уничтожу последние миллиметры между нами, говорю:

— Юля, это будет тяжело, — ненавижу себя за эти слова, но я обязан их произнести. — Совсем не просто, котенок. У тебя еще есть возможность одуматься и отступить.

— Что тяжело? — хриплое и тихое в ответ.

— Быть вместе. Тебе и мне. Нам.

— Не понимаю…

— Нас будут осуждать, Юль. За наши отношения, за наши чувства. Все будут. Друзья, знакомые и даже родные. В первую очередь это не понравится твоему отцу. Степан будет в бешенстве, и я его не виню.

— Папа поймет. Обязательно!

Качаю головой:

— Косые взгляды, презрительные вздохи. Зависть и желчь людей вокруг может больно бить и ранить. Это будет борьба. Бесконечная борьба со всем миром, котенок.

— Зачем ты мне это говоришь?

— Ты готова бороться?

Юля сильнее стискивает свои пальцы, впиваясь ноготками мне в кожу. Жарко и решительно выдыхая:

— Поцелуй меня, Титов!

И я целую. Касаясь своими губами ее губ, целую так, как она просила. Крепко, с чувством, по-настоящему. Так что в мозгу искрит, а в теле полыхает. Блть, ее губы в тысячи раз вкуснее, чем я их запомнил! Податливые и нежные, они отвечают. Не совсем умело, но с такой крышесносной искренностью, что у меня в мозгу гребаные залпы фейерверков! М-м. С готовностью открываются для меня, впуская.

Я касаюсь языком ее язычка. Девчонка тихонько стонет. Мое сердце заходится от этих сладких звуков. Этот смелый котенок точно доведет меня до инфаркта! Безумие, как это приятно — обнимать ее, целовать ее, быть ее!

Одной ладонью ныряю ей под капюшон, обхватывая за затылок, второй сжимаю за талию, к себе заставляя прильнуть. Ее пальчики на моей шее, ползут выше и касаются бороды. Губы двигаются в унисон с моими. Я углубляю поцелуй, отбрасывая всякую осторожность в движениях. Дразню, кусаю, прохожу языком по ее губам, пока воздух в легких не кончается у обоих. Пока ветер не начинает все сильнее завывать, пробираясь под расстегнутые куртки. Юля ежится у меня в руках, и только тогда я отстраняюсь, еще разок чмокнув Данилову в губы.

— Мне понравилось, — шепчет. — Еще хочу…

Я смеюсь.

— Хватит, а то совсем тебя заморожу, —