Ловец Чудес - Рита Хоффман

– Значит, так, – легко согласился юноша. – Как тебя зовут?

– Александр, – нехотя ответил я.

– Хаджи. – Он кивнул мне. – Не могу сказать, что рад знакомству.

– Аналогично.

Мы помолчали, потом он спросил:

– Ты голоден?

– Пока нет. Вы знаете, кто я?

– Капитан сказал, что ты вампир, – в голосе Хаджи сквозило безразличие, будто он каждый день встречался с подобными существами. – Это так?

– Так, – признался я.

– Если ты не искал убежища, то что делал на представлении?

– Сколько еще раз я должен повторить, что оказался там случайно? – раздраженно спросил я. – Случайно! Я приехал в Эдинбург… У меня здесь дела. И я просто увидел ваше шоу с фейерверками. Вот и всё.

– Как ты думаешь, за тобой могли следить? – спросил Хаджи.

– Нет, – соврал я. – Почему вы не дали мне уйти?

– Ради нашей безопасности ты должен оставаться с Караваном. – Хаджи встал. – Мы не можем допустить, чтобы ты разболтал, кто мы и где ты нас видел.

– Кому я могу рассказать об этом? – Я попытался встать, но ударился о прутья. – Бога ради, выпусти меня!

– Не могу. Раз ты не голоден, я зайду позже.

– Подожди! – Я схватился за прутья и прижался к ним лицом. – Неужели я должен провести здесь всю ночь?!

– Я тебе сочувствую. – Хаджи вышел из вагончика и, прежде чем закрыть дверь, добавил: – Но не от всего сердца.

– Стой!

Но дверь уже захлопнулась. Я снова остался один в вагончике для животных и крепко задумался. Возможно, мне хватит сил разорвать цепь, скрепляющую браслеты. Возможно, я даже сумею разогнуть прутья и выбраться. Но разумно ли это? Здесь, в тесной клетке циркачей, я в относительной безопасности. Не будь я так категорично настроен, сказал бы даже «среди своих». Нравится мне это или нет, но теперь я скорее Чудо, чем человек. Привычный мир меня не примет, отвергнет, едва я покажу ему свое новое лицо, обезображенное мертвенной бледностью и выпирающими резцами. Люди возненавидят меня, а Ловцы… Если бы не Филипп, моя голова уже висела бы над камином какого-нибудь Коллекционера.

Я лег на колючую подстилку из сухой травы и уставился в темный потолок.

Скольких Чудес я передал в руки недобросовестных покупателей? Что стало с джинном, которого я украл у русской графини? Герцогини? Из моей памяти напрочь стерлись все титулы и лица.

Каждый год мы с братьями по Ордену собирались вместе, и Пожиратель Времени открывал для нас дверь в Ирландию – колыбель Чудес. Мы приходили в священные леса и стреляли по гнездам фейри из специальных ружей. Крошечных существ оглушало громким звуком и яркой вспышкой, а мы хватали их и засовывали в специальные сосуды, в которых им предстояло провести всю жизнь. Мы глумились над ними. Хвастались уловом. Трясли банки, чтобы с прозрачных крылышек сыпалась сверкающая пыльца. Я не чувствовал угрызений совести ни до, ни после охоты. Ни одно из Чудес, за которыми меня отправляли, не вызывало во мне желания пощадить его. Куда больше сострадания я испытывал к голодным собакам и уличным котам.

Перевернувшись на другой бок, я уставился на тонкую полосу голубоватого света, пробивающуюся сквозь щель между дверью и стенкой вагончика.

Люди на Востоке верят в карму. Мол, все, что ты сделал, вернется бумерангом. Я никогда не разделял этой философии, но эфемерный бумеранг как следует огрел меня по затылку. Там, в окружающих меня повозках и вагонах, спят и бодрствуют Чудеса. Они не должны узнать, кто я. Вернее, кем я был до того, как рой кровавых мух превратил меня в ожившего мертвеца. Мне сложно представить, что со мной сделают существа, многие из которых по своей природе наверняка куда более кровожадны, чем я. Темнокожий кардист сказал, что Капитан не убивает Чудеса, но что на счет Ловцов? Пусть и бывших.

Горький смешок сорвался с губ. В моей жизни произошло так много странных событий, а я все еще переживаю за собственную шкуру. А ведь теперь я, можно сказать, бессмертный. У меня не было времени подумать об этом как следует. Вечность. Теперь у меня действительно очень много времени. На что я хочу его потратить? На бесконечные попытки скрыться от Ордена?

Я беспокойно заворочался на подстилке, подложил руки под голову и зажмурился.

Время имеет свойство ускоряться. Еще вчера тебе было восемь лет, а сегодня уже двадцать. С каждым годом дни становятся короче, а ночи и вовсе превращаются в размытое черное пятно. Потом появляется страх перед неминуемой смертью. Разве не странно, что все мы рождаемся, чтобы умереть?

В детстве моим самым большим страхом была вечная жизнь. Вечная жизнь в нищете. Едва я вспомнил свою серую комнату с ободранными обоями, как по позвоночнику пробежала знакомая волна паники.

По ночам мне не хватало воздуха. Я открывал грязное окно и смотрел на заводские трубы, но от созерцания этого унылого пейзажа становилось только хуже. Бывало, что я вовсе не спал, а сидел, забившись в угол, мечтая о скорой смерти, лишь бы выбраться из этих стен, лишь бы не слышать тяжелые шаги отца и надломленный голос матери. Кто я? Для чего я родился? Неужели цель моей жизни – прозябание в нищете и жалкие попытки не превратиться в собственного отца? Я смотрел на измученных мужчин, возвращающихся домой, и казалось, что стоит мне единожды переступить порог завода, как я тут же превращусь в одного из них. Начну поколачивать жену (если она вообще появится), пить, заведу парочку детей, которые станут прятаться под кровать, когда я буду проходить мимо их комнат. А потом и они превратятся в уменьшенные копии меня, такие же несчастные, потерянные, обреченные.

Мы все больны смертью. Наш жизненный путь – это всего лишь дорога к могиле. Но я выбрался из нее. В прямом смысле этого слова. Старуха с косой больше не властна надо мной. Я могу прожить сотню жизней и быть в них кем угодно. Могу отнимать деньги, соблазняя богачей своим даром, когда мой счет опустеет. Могу путешествовать и изучать мир. Могу делать буквально что угодно, потому что у меня в запасе все время мира.

Пусть я оказался не так умен, как мне хотелось думать, теперь я точно не стану измученным мужчиной с грязным лицом, живущим в крошечном пустом доме.

Благополучно проспав весь день, я проснулся, когда вагон остановился. Сев, я крикнул:

– Эй! Кто-нибудь!

Дверь открылась, и я увидел белокурую голову кардиста. За его спиной возвышалась угрюмая женщина, похожая на родную сестру Филиппа – такая же высокая и словно вытесанная из куска горной породы.

– Стоянка? – спросил я.

– Лошадям нужно отдохнуть. – Хаджи вошел в вагончик. – Если я открою клетку, ты ведь не наделаешь глупостей?

– Скажу тебе по секрету: если бы я хотел, меня бы здесь уже не было, – заявил я.

– Я не уступаю тебе в скорости. – Кардист присел на корточки и вставил ключ в замок. – Так что придется постараться, чтобы сбросить меня с хвоста.

Я выбрался из клетки и с удовольствием выпрямился. Затекшее тело откликнулось болью.

– Голоден? – Хаджи спрятал ключ в карман.

– Пожалуй, – ответил я.

– Тогда…

– Я это сделаю. – В вагончик протиснулась женщина-скала – и места вокруг стало гораздо меньше. Она задрала рукав помятой рубахи и протянула мне руку.

– Что это значит? – не понял я.

– Пей, – сказала она.

– Но… Это неправильно. Я не могу.

– А охотиться на людей – правильно? – Хаджи закатил глаза. – Капитан сказал, что мы должны кормить тебя. Все, кто может это делать.

Увидев мой непонимающий взгляд, он вздохнул и продолжил:

– У некоторых из нас слишком… чудесная кровь. Понял? Например, у Рейки.

– Кто это – Рейка? – Я покосился на женщину-скалу.

– Наш билетер, – ответил Хаджи.

– Так мне не показалось? В кабинке сидела огромная жаба?

– Она. Не. Жаба, – сквозь зубы прорычал кардист. – Сразу видно, что ты был человеком.

– Что ты хочешь сказать? – возмутился я.

– Только то, что ваш род – самые высокомерные сукины дети, которых я когда-либо видел.

От такой грубости у меня непроизвольно приоткрылся рот. Силачка отвесила Хаджи подзатыльник. По ее меркам он, возможно, был совсем легким, но кардист едва не упал.

– Ивонн! – возмутился он. – Какого черта?!

– Не сквернословить.

– Но…

– Ешь, кровосос. – Она окинула меня хмурым взглядом. – Если ты помрешь в клетке, я плакать не буду. Но Капитан хочет, чтобы ты жил.

Из-за ужасного акцента я с трудом понял, что она хотела сказать. Судя по внешности, ее предки жили в горах, очень далеко отсюда.

Сдавшись, я обхватил ее руку и осторожно прокусил чувствительное место под сгибом локтя. Женщина-скала не дрогнула. Ее кровь почти не отличалась от человеческой, честно сказать, я вообще не заметил разницы.

– Ты не Чудо? – спросил я, закончив трапезу.

– Никогда не говори женщине, что