Убейте меня - Велор Сильвер

— Я спал на чердаке, там теплее. Никаких посторонних шорохов и запаха. Теперь я всегда там буду спать.

— Ты очень изменился, Том. Стал таким холодным, безразличным и чужим. Я смотрю на тебя и не могу понять, что стало с тем милым и добрым мальчиком, которым ты был совсем недавно?

Мне было все равно, и я хотел сделать ей намеренно больно. Задеть за живое, чтобы поняла, как было больно мне, когда предала.

Я смотрел на нее и молчал. Наверное, тогда я очень надеялся, что она поняла свою ошибку, что знает, почему я так с ней себя виду. Но она так и не поняла меня.

Тогда я вынул травинку изо рта и бросил в сторону. Стало понятно, что назрел серьезный разговор. И назрел давно.

— Знаешь, мам, я хочу попросить тебя об одном.

Она поставила ведро с молоком на пол и повернулась, чтобы слушать меня. Я продолжил:

— Те деньги, что я заработал от продажи спичечных домов, они лежат на расчетном счете в банке? Так вот, я предлагаю тебе и отцу отвезти меня в город, где бы я смог самостоятельно жить и учиться. Те заработанные мной суммы я бы тратил на проживание и обучение. Что скажешь?

Она смотрела на меня, мысленно взвешивая все «за» и «против». После некоторых раздумий, наконец, ответила:

— Я слишком сильно люблю тебя, Том, чтобы отпускать неизвестно куда. Ведь кто знает, какие еще неприятности тебя ожидают. Даже здесь, в деревне, тебе было несладко, а там, в городе, и вовсе убьют. Нет, не поедешь.

Мне казалось, я ослышался.

— Ты хочешь сказать, что не поеду сейчас, да? Зато поеду ближе к осени, верно?

— Нет, ты все услышал правильно, — она повысила тон, — я тебя не отпускаю. Останешься здесь под приглядом отца. Вместе мы сумеем тебя защитить. В университет поедешь, как положено, в свой срок, но не сейчас.

Тогда настал мой черед сопротивляться, и я повысил голос:

— Разве ты все еще не поняла? Отец — это и есть то самое зло, которое преследует меня по пятам. Ведь именно из-за его равнодушия и бездействия меня насиловал Альф все эти годы. Я, мальчишка, должен был сам себя защищать, в то время как мой родной папаша лишь читал мне нотации и учил жизни. Если я останусь, то он вскоре начнет вколачивать гвозди в крышку моего гроба.

— Что ты такое говоришь, сынок?

— Я все правильно тебе говорю. Мой отец сам мне выроет могилу благодаря своей ненависти и злости. Затем ежедневным унижением станет меня туда загонять, и все это кончится одним. Либо я сам наложу на себя руки или же сойду с ума. Выбирай сама, мамочка!

Она резко встала. Стул из-под нее едва не опрокинулся наземь.

— Том, неужели ты это серьезно?

— Я говорю это очень серьезно. Ты должна понять, что жизнь в этой деревне мне заказана. Мне здесь просто не жить, ведь теперь для всех я жалкая жертва насильника. Мальчик, который не при каких обстоятельствах не станет мужчиной. Никогда.

Она посмотрела на меня с недоверием. Я понял, что ее броня дает трещину и надавил сильнее:

— Да, я знаю, что мне четырнадцать и многое не по плечу, но уверяю тебя, что буду стараться. Все преодолею, чтобы изменить себя и свою жизнь. Ты мне в этом поможешь. Ведь, мам, ты ведь хочешь, чтобы я стал счастливым, и ты мной гордилась?

Она быстро кивнула и посмотрела на свои руки. Я поднялся с лежака и подошел к ней.

— Мам, ты будешь приезжать ко мне в город, и мы будем вместе гулять по парку, есть мороженое и наслаждаться миром. Позволь мне оторваться от семьи и жить самостоятельно. Прошу.

— Хорошо, какой у тебя план?

— Ну, мы вместе с тобой поедем в Варну. Там подадим документы в гимназию искусств, где я стану учиться рисованию. Для жилья подойдет комната, которую я сам буду снимать. Зарабатывать себе на хлеб буду сам. Как обычно, мастерить спичечные замки на заказ. Этих денег мне хватит на все.

Она тяжело вздохнула, опустилась на колени и вдруг заплакала. Я сел рядом и обнял ее за плечи:

— Не плачь, мама. Я обещаю, что выживу, что никто больше не причинит мне зла.

— Сынок, у меня нет сил, я пустая. Всю силу вы из меня вдвоем с отцом забираете. Не жалеете совсем, воюете между собой, причиняя неимоверную боль. Хоть разорвись. Мое сердце при виде тебя обливается кровью, а, слушая его, черствеет и превращается в камень.

Конечно, и ей тоже было нелегко, но это был ее осознанный выбор. Такую судьбу она выбрала сама.

— Мама, это все равно случится, я все равно покину этот дом. Так почему бы это не сделать именно сейчас? Прошу, подумай, не отказывай мне.

Очень бережно я убрал волосы с ее лица и поцеловал в лоб. Она всегда будет для меня самым близким человеком на свете. Моя мама, какой бы ни была и как бы истинно не любила.

Она смахнула слезинки и пообещала подумать. Когда я выпустил ее из рук, подняла с пола ведро и покинула сарай.

Для меня это была победа. Я даже повеселел. Сел на лежак и, взяв в руки папку и карандаш, стал рисовать новый эскиз.

Вскоре дверь в сарай распахнулась, и я увидел мать с подносом в руках. Там, в маленькой кастрюльке, лежал куриный суп, а в глубокой тарелке дымилось баранье мясо.

— Вот, сыночек, принесла обед. Давай покушай, а я сбегаю еще чаю заварю.

Между нами вновь возникло взаимопонимание. Стало быть, маленькие ссоры нужны, чтобы снова стать друг другу ближе.

25 июля 1994 года

Утром к нам в деревню привезли мешки с сахаром, мукой и зерном. Мать взяла меня с собой, чтобы помог дотащить купленные мешки до дома. Конечно, я пошел, прихватив с собой тележку.

Мы вместе вышли за ворота и направились вверх по тропинке в сторону площади. Магазин располагался именно там, только чуть левее. Несколько минут мы шли молча. Она шла впереди, а я сзади.

Навстречу попалась старуха Элл. Она, так же как и мы, направлялась в центр с сумкой в руках. При виде ее мать улыбнулась и помахала рукой:

— Привет, Элл! Как дела?

Женщина с каменным выражением лица лишь кивнула и прибавила шаг. Не было прежнего радушия от встречи. Это удивило мою мать, и она вдруг крикнула ей вслед:

— Элл, что с тобой? Разве мы тебя обидели?

Но та даже не обернулась, продолжала идти, сжимая сумку. Мы шли дальше. Там впереди, у магазина, столпились покупатели — местные жители, большую часть которых я знал лично.

Они что-то громко обсуждали, размахивая руками и хихикая. Старуха Элл прошла мимо, распахнула дверь и вошла в магазин.

Едва мы появились у крыльца, как все разговоры стихли. Люди молча уставились на нас, словно увидали призрака. Мать обняла меня за плечо и вдруг громко спросила:

— Что вы так пялитесь на нас?

Люди продолжали молчать. Никто не хотел затевать ссоры первым. Шушукаясь между собой, они постепенно разошлись с крыльца.