Быть Героем - Александр Николаевич Романчиков

сон двух товарищей до самого утра. Сладко потягиваясь, Паша широко зевнул и понял, что наконец-то выспался. Сей факт омрачала разве что насквозь пропитанная росой одежда. Боясь получить какое-нибудь острое простудное заболевание на свой и без того расшатанный походом организм, Паша заклинанием высушил одежду, не забыв и про эльфа. Одежда нагрелась, разгоняя накативший озноб. На улице вовсю властвовала поздняя осень, температура вряд ли была намного выше ноля. Пение разномастных птиц, доселе сопровождавших караван, заметно поутихло и потеряло множество нот. Хор отдал право воронам тянуть свое заунывное соло до следующей весны.

Караван наконец-то пришел в готовность. Удивительным образом большинство охранников выглядело достаточно свежо, а ведь вчера они устроили пьяную драку, более того, опробовали практически всех местных женщин, чем, безусловно, вызвали ярко выраженное неодобрение местного мужского населения, чего нельзя было сказать о женском. Если те и были недовольны, то виду не подавали.

Во избежание новых конфликтов, да и просто из желания быстрее добраться домой, Мирик подгонял всех и каждого. Даже Пашу.

Что до него, то не сложенный спальный мешок и неоседланные лошади сильно усложняли процесс быстрых сборов. Решив, что сейчас самое время попробовать новый тип чар, Паша приготовился к колдовству. Осуществить задуманное одной лишь силой мысли, как в свое время сделал Еремей в тереме Князя, у Паши бы не вышло. Но если правильно составить заклинание и четко представить желаемые результат, то вполне вероятно, что все могло бы выйти как нельзя лучше. Когда Паша начал свой ритуал, водя руками, будто складывая походные тюки, те и впрямь очень бодро стали укладываться. Те же манипуляции молодой чародей произвел и с седлами, не обращая внимания на сильно удивленных лошадей. Устал он после этого даже меньше, чем если бы проделал все это вручную. А это не могло его не порадовать, ведь сей факт означал лишь то, что если заклинание и не было идеальным, то к идеалу оно было максимально приближено.

Мирик лишь поцокал, пробурчав что-то о мерах предосторожности и легкомысленности юных чародеев, а затем ушел, чтобы и дальше командовать сонными возницами и охранниками.

Около полудня, если верить карманным часам Павла, караван добрался до той самой развилки, о которой говорил корчмарь. Настало время прощаться.

Рыданий, томных взглядов, маханий платочком и прочих прелестей расставания не было. Зато маленький мешочек с серебром и неплохой меч перекочевал в Пашины руки. С облегчением он поскакал прочь, не оглядываясь. Пожалуй, его тоже не провожали взглядом – у всех своя дорога.

Мигэль скакал рядом и поглядывал на меч, который Паша получил от Мирика. Поглядывал не с интересом, а с опаской, понимая, что самому Павлу этот меч не нужен.

– Почему ты не можешь просто взять и поменять меч? – без долгих вступлений решил начать Паша, – Если тебе так дорог твой, то носи его в сумке, но сражайся другим. И не надо мне говорить, что ты привык к своему. Про душу твоего кинжальчика, про то, что это твой талисман. Когда ты встретишь противника с крепким доспехом, ты его своим ножом не прорежешь никак. Так что не дури, и бери нормальный меч!

Вся Пашина тирада звучала уже не в первый раз, и, наверно, даже не в пятый. Любитель длинного оружия уже изготовился выслушивать новую порцию оправданий, но вместо этого услышал:

– Ладно, давай.

Не теряя времени, Паша передал эльфу меч и ножны. Затем проконтролировал, чтобы эти ножны оказались на поясе Мигэля. Однако второй меч эльф, видимо, прятать и не планировал, а просто переместил его на правый бок.

– Ты хочешь сражаться двумя сразу? – удивился Паша.

– Да, многие воины моего племени сражались сразу двумя клинками, – тихо проговорил эльф, – Но мне нужно будет потренироваться.

– Что ж, это мы устроим, – заверил его Павел.

До самого вечера они двигались молча, каждый думал о своем. И лишь когда запламенел закат, окрасив небо в алый цвет, Паша произнес:

– Здесь, – указывая на полянку за рощей, – Туда вглубь зайдем, и от ветра, и от глаз укроемся.

Мигэль молча повиновался, понурив голову. Причин для такой грусти не было, но эльф отчего-то погрузился в мрачные раздумья, выглядя крайне удрученным. Паша делал вид, будто не замечает этих перемен.

– Давай, с тебя хворост, а я пока тут раскину все, – распорядился Паша и принялся за работу.

Все так же бессловно эльф удалился вглубь рощи, чтобы собрать хворост для костра.

Уже через час они сидели перед небольшим костром, жуя вяленое мясо с подсохшим хлебом, запить все это Павел решил чаем, запасы которого все еще оставались велики, так как припасы из будущего при охранниках каравана он не доставал.

После ужина Паша очертил стоянку охранным кругом, и, уверенный в собственной безопасности, лег спать. Его примеру последовал и эльф, во всем доверяющий Паше – близкому другу неизвестного, но горячо любимого отца.

Проснулся Паша внезапно, будто кто-то бесцеремонно вырвал его из сна. Но это было не его охранное заклятье, оно молчало. Прямо над Пашей, который отчего-то чувствовал себя парализованным, склонилась темная фигура. У горла он почувствовал холодную сталь, очевидно обладатель мрачного силуэта пришел с кинжалом, который теперь пребывал в весьма тесном контакте с Пашиной плотью. Фигура у ночного гостя, насколько удавалось разглядеть, была подозрительно изящной. Тонкие плечи, чуть ниже которых, наверно, тому виной не отошедшее ото сна сознание, обрисовывался бюст, довольно аппетитный бюст, как отметил Паша.

– Пауло странник, – приятным голосом заговорила гостья, – Зачем-то покинувший родную Византию.

Девушка, а теперь сомнений в этом быть не могло, говорила на греческом с нескрываемым акцентом. Вдруг Паша почувствовал, что может говорить, и постарался, чтобы фраза прозвучала именно на русском языке:

– Во-первых, Византия совсем не моя родина, а во-вторых, – Паша и сам не знал, что именно во-вторых, – А во-вторых, ты… Ты кто такая?

–Этого тебе знать не нужно, так как ты сейчас умрешь! – прошипела девица, но приводить приговор в исполнение не торопилась.

Проснувшись с клинком у горла, Паша попросту не успел испугаться, ввиду затуманенности рассудка. Сейчас же он не боялся совсем, сам удивляясь ясности своих мыслей. «Если бы она хотела меня убить, то явно не стала бы сидеть и ждать когда я соизволю проснуться, а потом пугать меня, чтобы в конечном итоге просто заколоть. Нет, она хочет поговорить, или ждет, пока я начну молить о пощаде»: подумал он, а вслух сказал:

– Я так понимаю, баба ты кровожадная, – сам не понимая, отчего использует такие обороты, он продолжил, – Да еще и ловкая. Чего же ты хочешь?