Приключения 1975 - Владимир Рыбин

«Однако… — остановил себя Федор. — Однако человек, лежащий справа от входа, пожалуй, обернувшись, не увидит в отверстие лаза склона распадка, по которому шел Семен Васильевич… Не увидит?»

Зажмурившись, Федор постарался в точности представить себе, действительно ли нельзя увидеть в отверстие лаза склон распадка, по которому поднимался инспектор, если лежать справа от входа. Егерь очень разволновался. Память словно отказала ему. Он не мог увидеть из положения, в котором находился Комолов, склона распадка! Никак не мог.

«Я не могу? Или это невозможно? — спросил себя Федор. — Все-все надо проверить. Не мое дело? Следователя? Да. Но когда сюда прибудет следователь? Через полторы-две недели. А если кто в сидьбу ненароком забредет?»

И Федор поднялся:

— Идем, Комолов.

— Идем, идем, — с готовностью ответил тот. — Только попусту. Ничего там такого нет.

— А мне ничего такого и не надо. Но посмотреть не мешает.

Солнце зашло, но в поднебесье еще было много света.

У липы, под комлем которой устроена сидьба, Федор кивнул:

— Давай.

Пригнувшись, Антон пролез меж корнями в логово. Федор за ним.

— Я думал, тут воды полно, — сказал Комолов. — А сухо.

Голос его звучал в подземелье приглушенно.

— Там вот, справа, дренажная ямка. Влага под уклон стекает.

— Что это, твоя сидьба?

— Ну! Такой свет тогда был, не темнее?

— Такой же свет. Точно такой, — не задумываясь, ответил Антон.

Он удобно устроился справа от лаза, подложил под мышку свою котомку, словно собирался провести здесь время до полуночи, когда звери обычно являются сюда полакомиться соленой грязью.

— И стрелял оттуда? Со своего места?

— Отсюда, Зимогоров, отсюда.

— Вот и посмотрели, как было дело, Антон, — задумчиво протянул Федор. Все было верно. Комолов говорил правду. Сомневаться не приходилось. Со своего места он стрелял. И попал.

«Что ж я завтра-то Стеше скажу? — с тоской подумал Федор. — Как разговор поведу? Страшнее ножа ей правда…»

— Такой человек погиб!

— А мне, думаете, не жалко! Так что поделаешь… — произнес Антон. — Случилось так случилось. И все тут. Ну убейте и меня кстати. Только не убьете. Не подведете под расстрел.

«Почему Комолов все наперед продумал? — опросил себя Федор. — Время было? Жестокий он и черствый, как бревно, которому все равно, на кого падать, кого давить? «Не подвести под расстрел»… Слова-то какие! Бывалого человека. И почему такая уверенность в безнаказанности?»

— Тебя, Комолов, значит, не «подвести под расстрел»? Заговорен, что ли?

— Слово, выходит, знаю… Закон называется.

— Да-ак, — крякнул Федор.

— Вот тебе и «дак».

— С медведем здесь советовался?

— И без медведя были… — запнулся Комолов, — …было времени достаточно. Не то вспомнишь, Зимогоров, когда дело до такого доходит.

— Да, смекалки тебе не занимать… — глухо проговорил егерь.

А Комолов сказал убежденно:

— Я правду говорю, Зимогоров. Все как есть! Стреляно из моего карабина. Нарезы на пульке сличите. Можно и экспертизу не делать. Сам во всем признался. Чего ж еще?

— Вера дело великое… — кивнул Федор. — Ладно… Пошли отсюда.

Выбираясь через лаз, Комолов вдруг подумал, что ему признаться в несовершенном убийстве было легче, проще, нежели в том, что пуля, которую найдут в теле инспектора, окажется егеревой. Подобных больше ни у кого нет. Это точно. И Гришуня подтвердил, узнав, что обойму Антон стащил у егеря из стола. Убойные! Ведь как однажды обнизил, прицелившись, а зверя все же свалил.

Когда Антон увидел эти патроны в неплотно задвинутом ящике стола, то по внешнему их виду сразу решил, что они особые…И не сдержался!.. А егерь, выскочивший из комнаты на зов жены, ничего и не заметил. Да и как? В ящике таких патронов добрая сотня валялась. Не пересчитывал же их Зимогоров после того, как Антон отметился у него на кордоне.

«Ничего, пусть егерь поудивляется, признав свою пулю», — решил Комолов, но признаться в воровстве было противно.

Федор вылез вслед за Комоловым. Комолов двинулся было прежней дорогой, но Федор сдержал его:

— Давай, Антошка, верхом…

— Пошли…

V

— Где это вы пропадали? — спросила Стеша, когда Зимогоров и Антон вернулись к костру у балагана.

— Да вот Комолов исповедовался… — ответил Федор.

Стеша увидела связанные руки Антона и возмутилась:

— Зачем это? Безобразил Антон?

— Так надо, — не глядя жене инспектора в глаза, пробурчал Федор. — Потраву зверю бессмысленную делал.

— А когда Семен сюда вернется?

— Не знает Антон. Ничего он толком не знает, черт его побери. Вы не… не особо того… переживайте. Тайга…

«Конечно, тайга… — подумала Стеша. — Вернется Семен, коль вещи его здесь. Подождем. Разберется с безобразиями Антона и придет».

Антон выглядел, словно двоечник, бравирующий своим незнанием, и лишь поэтому Стеша решила пока не спорить с Зимогоровым, искренне считая, что связал он Комолова сгоряча.

— Давайте чай пить, — предложила Степанида Кондратьевна: не оставит же Федор за ужином Комолова со связанными руками.

И Антон словно понял ее:

— Не убегу я, Федор Фаддеевич. Честное слово, не удеру.

Что-то очень не нравилось егерю в тоне Комолова. Бесшабашность ли, бездумие, но очень не нравилось. Скрепя сердце, впервые за много лет уступая женской, конечно же, просьбе, егерь снял путы с Антоновых рук.

Глянув на Зимогорова, Стеша приметила, что тот спал с лица, меж бровей и у губ просеклись морщины. Она подумала: «Как же глубоко переживает егерь всякий случай в тайге!»

— Ведь я тоже виновата в происшедшем, — вслушиваясь в слова, которые сама произносила, сказала Стеша.

Поперхнувшись горячим чаем, Федор поставил кружку на землю:

— Уф ты… горяч…

— Да, да. Я тоже виновата. Понимаешь?

— Трудно мне понять такое… — сказал Федор и подумал: пусть говорит, лишь бы не замыкалась, не считала, сколько дней Семен Васильевич в тайге, не приходило бы ей на ум самое плохое. В молчании могло таиться все что угодно, даже догадка. Ведь бабы, они верхним чутьем берут.

— Чего ж тут понимать? Разве трудно сообразить, что часть вины Комолова лежит и на мне, на его педагоге?

— Вот вы о чем, — закивал Федор. — Тогда всех учителей надо к ответу тянуть. Мол, не умеешь воспитывать — не берись.

Егерь нарочно высказался очень общо, чтоб учительница могла возразить на огульную хулу.

— Но ведь не все ученики безобразят.