Геракл - Антонио Дионис

Так как там волчица прорастает под листочком? — и весь путь через океан, наклонив голову, слушал байки Геракла о глиняном кувшине, что повадился ходить по воду, о лисе и зеленом винограде в саду одного нерадивого крестьянина и о том, как шепчутся две девушки, собравшись вместе.

Часто так — мы видим великое, обращаем внимание на события, способные перевернуть представления о целом мире, но порой с трудом можем вспомнить цвет сандалий сменной пары. А ведь из подвигов состоит час или день — жизнь, она, как правило, из мелочей.

Так в мирной беседе Гелиос и Геракл достигли пурпурного побережья. Геракл выпрыгнул из золотой ладьи и, шлепая по мелководью, направился к красневшему песком берегу. Судя по обилию красных, розовых и пурпурных оттенков, только тут и могло пастись стадо красных быков. Гелиос издали помахал приветливо герою, пообещав наведать на обратном пути.

Миновав красный берег, Геракл прямиком направился к краснеющей неподалеку рощице. Диковинные деревья с багровыми стволами возносили красные кроны. Рубином светились листья — Геракл, дотянувшись, даже сорвал один листок на пробу: не верилось, что эти остро заточенные треугольники могут быть настоящими. Пахло обычной листвой, горьковатой на вкус.

Кто ж жует листья? — из-за деревьев к Гераклу приближался, если судить по одежде, деревенский пастух. — Могу угостить сыром и свежим молоком!

Да кто ты? — удивился Геракл, рассматривая странное подобие человека, тут только сообразив, что пастух был краснокожий, как вареный в кипятке рак.

Я-то? — пастух приблизился настолько, что даже в сумерках Геракл разглядел редкие красные волосинки щетины на бороде. — Пастух, ясное дело. А вот мой напарник, — и поманил кого-то из кустов: — Да иди ты, трус подлый, сюда! Съедят тебя, что ли?

Геракл вытаращился — новое явление, если и было человеком, то, бесспорно, придуманным демоном. Та же пастушечья одежда покрывала черное, как смола, тело. Густые курчавые волосы стояли колом, а в завитках забилась солома и сухая трава. Сонный вид досказал остальное.

Я смотрю, вы тут не перетрудились, оберегая стадо! — вдоволь налюбовавшись на заспанную черную рожу, вымолвил Геракл.

Да кому они сдались, быки эти? — охотно отозвался краснокожий. — Ни молока, ни шерсти, а тоже — паси их!

Геракл, которого заботили собственные мысли, спросил не без умысла:

Так где стадо?

Вестимо где — по острову шастают, черти красношкурые, — подал голос чернокожий.

Ах, ты черный выродок! — взбеленился его товарищ.

Не успел Геракл глазом моргнуть, как парочка, ругаясь и завывая, покатилась по траве, колошматя друг дружку. Красный, охаживая приятеля кулаком по бокам, кричал:

Я тебе покажу дразниться!

Черный, трепля редкую красную шевелюру напарничка, вторил:

Все равно — красношкурые!

Геракл еще посмотрел, любуясь, как пастухи месят один одного, выясняя застарелую причину вражды, да и двинул прочь, рассудив, что разумнее не вмешиваться: два друга помирятся, а встрявшему третьему обязательно достанется.

Меж тем на острове было темно, хоть глаз выколи. Геракл, пару раз приложившись к дереву и споткнувшись о переплетения волокнистой травы, то и дело цепляющейся за ноги, решил остаться, где стоишь. Выбрал место помягче, натянул на голову львиную шкуру и тут же заснул. Во сне его преследовали красные быки с лицом чернокожего пастуха — Геракл морщился от неприятного кошмара. Проснулся он, когда заалела полоса горизонта Разом сел — и уж потом сообразил, что принял за горизонт красную тушу, что мирно пережевывала жвачку неподалеку. При свете дня остров, хотя и оставался странным, но уже не был так поразителен, как в тот момент, как Геракл вчера ступил на розовый песок. Еще менее удивительным был красный бык — животное смирно шевелило губами, время от времени разгоняя хвостом вьющуюся над ним мошкару.

С минуту Геракл смотрел на животного. Потом подхватился и, подобрав львиную шкуру, отправился на поиски мифического великана — владельца стада Гериона.

Недолго проблуждал Геракл, пока его не привлек шум трех спорящих голосов. Вернее, ощущение было такое, словно один человек, но с разными интонациями, разговаривает сам с собой.

Заинтересованный, Геракл повернул на голос. Молва не всегда ошибалась: развалившись на травке, перед бочкой с едко пахнущей прозрачной жидкостью восседал великан. Если б не капризы природы, то, вероятно, у матери Гериона родилась бы тройня довольно крупных, но все-таки не поражающих воображение мальчиков. Судьба рассудила иначе — три сросшихся боками туловища поддерживали шесть ног. Три пары рук отчаянно жестикулировали, а головы пьяным голосом пытались друг у дружки выяснить, которая умнее.

А, — поднял Герион шесть мутных глаз, — пришел? Выпить хочешь? — и тут же шесть рук услужливо придвинули к Гераклу бочку.

Геракл поморщился, смакуя странный напиток. Глотнул — будто раскаленная лава обожгла горло и комом плюхнулась в желудок.

Не пошло с первого глотка? — участливо поинтересовались все три головы. На краснокожих лицах, как в зеркале, отразились эмоции, охватившие разъяренного Геракла. Герой не сомневался, что Герион решился его отравить, подсунув жгущий внутренности яд. С криком отчаяния бросился Геракл на трехглавого монстра. Герион не успел ничего сообразить, как стрела Геракла впилась в лоб одной из голов. Две пары рук безуспешно попытались выдернуть из черепа неизвестно откуда возникшую помеху. Затуманенное алкоголем сознание реагировало слабо, но Герион попытался встать на ноги, заслоняясь от размахивающего палицей идиота. Геракл не мешкал — палица слету ударила вторую голову красного великана. Раздался хруст пробитой кости. На палице остались клочья мяса с приставшими окровавленными волосами Гериона — вторая голова монстра закатила глаза, умирая. Тут из великана вышибло последние остатки хмеля. Он поднялся на уцелевшую пару ног и двинулся массивной скалой на Геракла. Но два тела, бесполезным грузом обвисшие рядом, мешали Гериону — Геракл напал первым, вцепившись руками в шею великана и не отпускал, пока последняя искорка сознания не угасла в умирающем взоре.

Гигант рухнул. Геракл отступил от неподвижной громады окровавленного мяса. Только тут мелькнула мысль: «Что ж я наделал?» Взгляд героя упал на наполовину опорожненную бочку: видимо, сам Герион был любителем мерзкого зелья и предложил незнакомцу глоток от чистого сердца.

Со страхом смотрел Геракл на свои руки, приведшие к гибели трехглавого великана, может, последнего на земле человека, у которого три головы и шесть пар конечностей. Да что сожалеть понапрасну, когда тело уже остыло, окаменев?

Тут в кустах внимание Геракла привлек быстрый шепот. Но стоило кинуть взгляд в том направлении, две фигуры, словно всполошенные зайцы, сиганули через кустарник. Напрасно Геракл звал пастухов, клянясь, что не причинит им вреда — люди видели страшную расправу с пьянчужкой Герионом, и сколько ни кликал, ни аукал Геракл, пастухи прятались, пока ладья Гелиоса не подобрала вечером Геракла.

Смутный и грустный, встретил Геракл бога Солнца, сидя на берегу.

А что стадо? — удивился Гелиос.

Геракл лишь рукой махнул. Тогда Гелиос сам собрал красных быков и погрузил в свою ладью со словами:

Сделанного — не воротишь. Так что ж добру пропадать?

ОДИННАДЦАТЫЙ ПОДВИГ

Геракл и яблоки Гесперид

Жизнь, что песок, уходит сквозь пальцы.

Состарился царь Эврисфей, все чаще его пугают мысли о смерти. И тогда призвал он Геракла, взмолившись:

Слышал я, что где-то есть яблоки вечной молодости — принеси их!

Но лишь боги имеют право на бессмертие! — возразил Геракл, возмутившись.

Однако вид немощного старика, худого, с трясущейся головой и проступившими сквозь дряблую кожу синюшными венами, вызвал у героя жалость: как-никак, а многие годы, пусть врагами, шли Геракл и Эврисфей бок о бок. И теперь старость забрала у одного из них краски, здоровье и силы. Согласился Геракл попробовать выполнить просьбу старого царя.

Много дней и месяцев бродил Геракл по Греции, но люди лишь пожимали плечами: все слышали, но никто не знал, где искать яблоки вечной молодости.

Наконец, удача улыбнулась герою. Как-то, застигнутый ночью в кипарисовой рощице, Геракл улегся спать прямо на траве. Его разбудил в полночь лунный свет, который сливался с таинственной и прекрасной музыкой, далекой и неземной. Девичий смех и чарующая мелодия привели Геракла на круглую полянку, поросшую ровной ярко-зеленой травой, усеянной светлячками. Поляна сияла, словно в ясный день. Но еще ярче и прекрасней сверкали юные девушки, затеявшие хоровод. Геракл узнал танец нимф — лесных фей, ветрениц и хохотушек. Девушки танцевали под чудесную музыку, играли в прятки. То одна, то другая вдруг отделялась от толпы и выхватывала яблоко или сладкий персик из в изобилии тут и там расставленных прямо на траве подносов.