Обратный отсчет - Ринат Таштабанов

Братья кивают и бросаются вперед, быстро исчезая во тьме.

– Теперь вы, – Костян смотрит на Рентгена и Шестого. – Один остается с Тенью, второй…

– Мне нужны оба, – обрываю я Лося.

– Зачем? – удивляется он.

– Рентген за наблюдателя, а этот, – я киваю в сторону Шестого, – тылы прикроет, будет смотреть на Дзержинское шоссе и, если что, предупредит заранее.

Лось смотрит на меня, думает. Я чувствую, как он анализирует полученную информацию, и его доверие ко мне испаряется как масло с подогретой сковородки.

– Ну, хорошо, – соглашается наконец Лось. – Колесников говорил, чтобы тебе зеленый свет во всем давал, не обеднею…

Костян поворачивается и быстрым шагом уходит на противоположную сторону «моста». Я провожаю его взглядом, пока его фигура не исчезает во мраке.

– Так, бойцы, – обращаюсь я к Лешке и Шестому, – видите вон то разбитое окно возле прилавка? – Я показываю на мою недавнюю нычку. – Наше место там. Лучше не придумаешь, вся местность как на ладони. Но сначала мы с тобой, – я смотрю на Шестого, – прогуляемся по шоссе и поставим «растяжку».

Даже сквозь линзы противогаза я замечаю, как глаза бойца становятся размером с блюдца.

– Ты сбрендил?! – выдавливает он. – Переться туда? Ради чего? Мины ставить? Не пойду!

– Ты, видимо, не понял, – ласково говорю я, а затем рявкаю: – Это – приказ! Или ты идешь со мной, или я валю тебя к чертям собачьим за саботаж прямо здесь и сейчас! Хочешь пораскинуть мозгами? – ствол моего автомата упирается в голову Шестого. Мы смотрим друг на друга. – Десять секунд на раздумье. Решай!

– Твоя взяла, сука! – шипит он. – Вернемся в Убежище, все про твое самоуправство доложу!

– Заткнись, урод! – прикрикиваю я. – Спускаемся и поднимаемся по веревке. Лешка, крепи!

Рентген, метнув на меня удивленный взгляд, бросается к проему, на ходу извлекая из рюкзака туго стянутую бухту стропы. Зацепив карабин за трубу, он отходит в сторону.

– Шевелись быстрее! – я бью Шестого прикладом по спине. – Ты спускаешься первый, я за тобой, а то передумаешь еще.

Ухватившись за веревку, парень быстро соскальзывает вниз.

– Ты чего удумал? – спрашивает меня Лешка, едва фигура Шестого исчезает во мраке. – Чё там шариться?

– Сам все увидишь, – бурчу я, перебрасывая автомат за спину. – Жди…

Проваливаясь в снег, мы с Шестым идем по дороге. Полная луна изредка мелькает сквозь разрывы в облаках. Я знаю, что нас видно из проемов, но Краб с Хромом, а тем более Лось орать: «Куда вы пошли на ночь глядя, вернитесь!», не будут.

Задыхаемся. Ощущение, что к ногам привязаны пудовые гири. Каждый шаг дается тяжелее предыдущего. Семьсот метров превращаются в семь километров, да еще этот ветер в лицо, будь он неладен. Петляем между автомобилей и, наконец, выходим на точку.

– Здесь поставим! – я показываю на примеченный мной ранее разрыв в ограждении. – Каннибалы отсюда полезут. Глянь!

– Откуда знаешь? – шепотом спрашивает Шестой, водя стволом «калаша» из стороны в сторону.

– Оттуда… – тихо отвечаю я, делая шаг в сторону.

Видимо, он что-то почувствовал. Может, интонацию в моем голосе. Боец круто поворачивается. Поздно. Я бью его прикладом в голову.

Тихо вскрикнув, он валится в снег. Теперь главное не мешкать. Расстегиваю карман разгрузки, нащупываю наручники. Один браслет замыкаю на запястье Шестого, другой – на трубе ограждения. Обыскиваю его. Автомат, пистолет, нож – все забираю. Перерезав лямки, сдергиваю с него рюкзак.

«Теперь я знаю, что чувствовал тогда Колесников, когда послал нас – восьмерых пацанов – на убой…» Я стараюсь не думать о том, что мне предстоит сделать дальше. Теперь мне с этим жить…

Дернув цепочку, проверяю, надежно ли защелкнулись наручники, затем вкалываю Шестому ударную дозу «химзы» – так мы зовем самодельное обезболивающее, которое делает Химик. В зависимости от дозы человек или вырубится, или у него будут прекрасные яркие галлюцинации. В этот момент Шестой приходит в себя.

– Тень… – Шестой едва шевелит губами. – Тень! Ты чего удумал?! – он дергает рукой. – Тень!!! – его крик эхом разносится вдоль шоссе.

Молчу. Словно скажи я хоть слово, и зыбкая грань между долгом и состраданием падет.

«Эмоции прочь! – уговариваю я сам себя. – Это все ради Машеньки. Он не человек! Мародер, приговоренный к смерти. Бог знает, чем еще он занимался в Убежище. Может, ему и человечины довелось испробовать. Теперь он сам на месте “свиньи”».

Смотрю на Шестого. Сквозь стекла противогаза на меня таращатся безумные глаза.

– Тень! Мать твою! Отпусти! Ты чего? Ну, пошутили, и будет! – он тщетно пытается встать. – Тварь! Знаешь, что мои кореша с тобой в Убежище сделают?!

Пропускаю слова мимо ушей. Он брыкается, норовит меня пнуть, но я уворачиваюсь.

– А это напоследок, для аромата, – я вытаскиваю из кармана разгрузки небольшой металлический цилиндр. Раскрутив две половинки, достаю кусок пенопласта, бросаю его на бетонную ограду и наступаю. Под подошвой хрустит запаянная в контейнер стеклянная колба. – Ты знаешь, – обращаюсь я к Шестому, – для нюхачей запах женщины все равно, что маяк в ночи. Теперь ты – отличная приманка, а мне пора уходить.

Поворачиваюсь.

– Тень! – безумный крик ударяет меня в спину как пущенный топор. – Тень, прости меня! Я все понял! Лучше убей меня! Не оставляй вот так! – слова уносит ветер.

Шестой вскоре затыкается, видимо, осознав, что так он становится лакомой добычей не только для каннибалов, но и для всяких ночных тварей.

Представляю, каково ему, когда моя фигура исчезла во мраке. Ужас и обреченность от осознания того, что дальше – только смерть…

Вскоре я уже карабкаюсь обратно на «мост». Перевалив через проем, в изнеможении валюсь на бетон, утыкаясь резиновой харей в снег.

Раздается хруст снега. Это ребята собираются вокруг меня.

– Ты чего сделал-на?! – растерянно вопрошает Лось, присаживаясь рядом. – Зачем ты так, а? Ты типа командир теперь, что ли, а?

Встаю. Костян внимательно смотрит на меня, впрочем, как и остальные. Жизнь научила нас легко относиться к смерти, и не думаю, что им особо жаль Шестого, тем более, что он не один из нас. Здесь иное, я точно читаю их мысли. «Можно ли ему доверять?» – думают ребята. Меня же волнует другое: «Смогу ли я после всего этого положиться на них?»

– Командиром был и есть ты, – медленно говорю я, не поднимая глаз. – Но иного выхода нет… Его приговорили к смерти, а нам надо приманить и удержать каннибалов на месте, чтобы перестрелять… Теперь – это мой грех… Не ваш…

– Теперь уже наш, – мрачно роняет Костян. – Признавайся, каннибалы – твоя работа?

– Нет, – качаю головой, – не моя.

– Я хотел бы тебе верить, – вздыхает Костян, – ведь ты мой друг. Хотел бы…

– Так что тебе мешает?

– Ты впервые все решил за нас, даже не предупредив, – произносит Лось. – Вот почему.

– А зная заранее, вы бы согласились? – смотрю ему в глаза.

– Кто знает, теперь-то уже все равно, – Костян вяло машет рукой.

– Тогда по местам! – рявкаю я. – Обливаемся дизухой. Надо отбить запах. Впереди бой!

Достаю фляжку. Спрыснув мутной, отдающей керосином жидкостью ОЗК, ребята расходятся по своим позициям. Но вот прежний ли отряд?..

– Бойцы! – окликаю я их, решив открыть все карты. Хром, Краб и Лось поворачиваются, свет луны серебрит ОЗК, играет на линзах противогазов, отчего ребята напоминают мне призраков. – Шестой под ударной дозой «химзы». Он ничего не должен почувствовать, но даже если его начнут рвать заживо, категорически запрещаю открывать огонь раньше меня! Слышите? Это прямой приказ Бати! Всем ждать моего выстрела, там должен быть Расчленитель! Сдюжите?

– Мы же чистильщики-на! – басит Лось. – Только обещай, – он мнется, – обещай нам всем… что вторую пулю всадишь в башку Шестого!

– Будь уверен, – с легким сердцем киваю я.

– Тогда лады!

В этот момент со стороны дороги раздается протяжный вой.

– О, это уже волкособ! – замечает Лось. – Повоюем-на!

Братья и Костян скрываются в сумраке.

– Лешка! Чего тормозишь? На позицию! – приказываю я застывшему Рентгену.

Лешка бросается за мной к оконному проему. Мы залегаем в метре от перекошенной рамы, стараясь уловить сквозь шум ветра, бьющего в лицо, хоть один подозрительный звук.

Часто дышу, до предела насыщая легкие кислородом. Медленно «прозревая», начинаю отчетливо видеть каждую деталь обезображенной местности.

Приклад «мосинки» упирается в плечо. Цевье, обмотанное мешковиной, лежит на рюкзаке. За пазухой, в холщовом мешочке, согреваются патроны. Дуло «трешки», вместе с примкнутым штыком, смотрит в ночь. Жду.

– Как долго ты сможешь в гляделки играть? – спрашивает Лешка, осматривая окрестности в бинокль ночного видения. – Я вот даже при луне в него толком ничего не могу разглядеть, все сливается. В голову сильно отдает?