Молёное дитятко (сборник) - Бердичевская Анна Львовна

А Катя, не старея, бурно обитает в Грузии, в своем Гори, со своими детьми, с Никой Тваури и со всеми его родственниками. Не в том, не в знаменитом Гори они живут, где родился Сталин, а в совсем маленьком местечке.

Я туда езжу сорок лет. Самой не верится.

Вся моя грузинская родня почти двадцать лет безработная, пособие по безработице получает. На которое жить нельзя. Но ведь живут! От случая к случаю кое-что перепадает. Один из пожизненных друзей, дядя Веня, уехал из маленького Гори, сказавшись евреем, в Германию. То есть он и в самом деле еврей, через вторую жену. Думаю, это обстоятельство ему никогда в жизни не пригодилось. Но в 1995-м — пригодилось! Он уехал с женой-еврейкой, но, когда она, бедная, скончалась, Веня как-то дотошным немцам еврейство свое вновь доказал. Местечко Гори не только грузинское, не только осетинское, но и еврейское. Они сюда в четвертом веке пришли. И вот живет дядя Веня под Дрезденом один-одинешенек, ходит в синагогу поболтать по-русски или по-грузински, вспоминает свою жизнь в родимом маленьком Гори и посылает друзьям детства и молодости две-три сотни евро не каждый месяц. Да и я посылаю, сущие крохи. Еще кто-то. В общем, с деньгами, как Коля Тваури говорит, у всех «пшик». Правда, если ЧП случается, то друзья, поднатужившись, им помогают все вдруг. Например, когда дом обвалился. Не от войны. А, как говорит Коля Тваури, — от конструктивизма. К дому все пристраивали и пристраивали то веранду, то балкончик, или кухню расширяли, а под конец третий этаж вдруг строить принялись. Дом и рухнул внутрь себя самого. Тогда и скинулись все свои, от Аляски до Кутаиси, вокруг планеты в обе стороны… В результате Коля не только дом поправил, но заодно даже зубы вставил.

Что-то старые все мы… Но и новенькая, молодая родня — не хуже старой. Похожи. На нас похожи.

Каждый, хоть и не работает, но подрабатывает. Сестра моя любимая Катя (давным-давно ее Кэти зовут, зато она своего Нику Тваури переименовала в Колю) вспомнила свое среднее, почти законченное медицинское образование, бегает уколы ставить, сиделкой иной раз нанимается. Муж ее таксует на древнем «Форде», который то бампер теряет, то глушитель. Но мотор хороший, ход легкий. И цвет неброский, «мокрый асфальт».

Павел, старший сын Кати и Коли, днем спит, ночью торчит в Сети. И, как ни странно, что-то из этого нематериального мира вполне материальное на родню изредка сыпется. Жена и двое детей Пашу уважают и берегут, круглосуточно варят кофе. Ну и остальные как-то крутятся.

Все бы сносно, несмотря даже на войну и на политику. Но будни и праздники у родни какие-то немыслимые. Любови страстные, ревности разрушительные, обиды и примирения бурные, внезапные хворобы и счастливые исцеления, крушения, отключения и неуплаты… Две зимы вообще электричества, воды и тепла не было. Ничего, пережили. Кэти говорит — помирать было некогда. В первую зиму Кэти и Коля повздорили насмерть и как бы даже развелись. Жили, правда, по-прежнему в одной комнате, где же еще, но Николай перешел спать рядом с кроватью. Дом от этого развода снова чуть не рухнул: Ника все молчал, но дверью бабахал так, что штукатурка сыпалась, а в конце концов люстра рухнула. Но на вторую зиму Кэти Колю простила. И такая благодать спустилась, такой праздник… Керосиновые лампы и керогаз из кладовки достали, Коля все почистил. А Паша для своего компьютера какой-то вечный электрический двигатель малой мощности построил. С тех пор выходит на связь с миром два раза в неделю, и мне весточки шлет. Совсем мелкая моя родня тоже участвует, подставляет свои мордки под объектив «мыльницы», которую я им, себе на радость, подарила. В библиотеке, где продолжаю работать, все коллеги мою родню по именам знают… Но на меня удивляются, как это я к ним все езжу. И когда у них война, и когда в России путч или дефолт, и когда они вводят визовый режим, и когда мы закрываем авиасообщение, даже когда они отзывают посла… Так что — граница на замке.

Что поделаешь, я стала контрабандисткой.

Вот Кэти написала, что будет в августе свадьба. И я, конечно, поехала.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Младшенькая моя племянница Нанули согласилась выйти замуж за своего одноклассника Малхаза. Отличница за двоечника. Слава богу, школу этой весной жених и невеста вместе благополучно закончили, Малхаз дотерпел… А может, и не дотерпели оба, Нанули сильно в талии раздобрела. Но об этом на свадьбе не говорят. Все говорили, что девочка очень хорошая, что Малхазу повезло. Это правда. Хотя мне и Малхаз всегда нравился. Я лет десять, то есть с первого класса его знаю. Ласковый, чистосердечный… Как Нанули было не полюбить его, если он все школьные годы вокруг крутился, смешил, сердил, обожал?..

Раскинули, как всегда в Гори, огромную военную палатку, что еще от Советской армии осталась. Снесли столы со всего местечка. Я к венчанию опоздала, автобус сломался. Но и венчание тоже опоздало: Малхаз утюгом белые штаны прожег — этот пижон непременно хотел венчаться в белых штанах, синей джинсовой куртке и белой футболке. Про куртку еще понятно, она удачно прикрывала тощие плечи и торс. Но штаны-то почему именно белые? С утра надев, он во что-то в них сел, потом бросился стирать, потом прожег утюгом, потому что не сохли. Действовал тайно, запершись в своей комнатке в доме отчима. И когда уже все собрались в церкви, Малхаза в ней не оказалось. Послали за ним. Он, дурачок, примеряет штаны отчима, чтобы хоть в чем-то не дырявом прийти на венчание, только отчим у него толще пивной бочки…

Тут и меня в починенном автобусе привезли. А в багаже моем — костюм для Малхаза. Опять все сошлось.

Началась свадьба, небольшая, человек на сто. Больше в военную палатку не входит. Но вокруг костров и мангалов, за столами открытой кухни тоже тосты за молодых поднимают. Так весь вечер и всю ночь. Никто, конечно, в маленьком Гори 8 августа телевизор не смотрел. Несмотря даже на открытие Олимпиады. Паша, и тот вышел из Глобальной сети. Поэтому, когда в темном небе, над горизонтом, расцвели фейерверки, и далекий гром грянул — никто на это внимание не обратил.

А ведь это началась трехдневная грузино-южноосетинская война.

Под утро из-под Цхинвали к соседям приехали родственники — старуха со стариком, молодая женщина, трое детей. На лицах такое, что смотреть больно. А соседи наши пьяненькие, веселые, не соображают, что там стряслось, зовут свою родню выпить и поплясать… Но мы с Кэти переглянулись и танцы свернули. Молодоженов спать отправили, остальная родня и гости живо протрезвели, стали радио слушать и телевизор смотреть. И, конечно, тут же электричество отключили, ну и воду тоже. Телевидение, радио, мытье свадебной посуды, как говорили в годы моей юности, — накрылись тазом. Но Павлуша запустил свой вечный двигатель для компьютера и погрузился во Всемирную сеть. Оттуда он выудил множество противоречивых сведений про то, кто агрессор и сколько жертв.

А в Гори приехало еще несколько семей. Эти люди с серыми, словно погасшими лицами рассказали, как по машинам били, организованно, без суеты. Многие из беженцев там и полегли, а машины горели как факелы. Кто-то разворачивался, чтоб домой вернуться. Что там их ждет?..

У нас в маленьком Гори пока что было тихо. Но мы понимали, скоро тишина эта кончится. Ждали танков.

В последние двадцать лет я в Грузии уйму бронетехники повидала и научилась ею как-то пользоваться в мирных целях. На БМП и на танковой броне всех участников конфликта — путешествовала. Солярку у солдат покупала и скачивала из бензобака сама, с помощью тонкого шланга. Вкус солярки хорошо распробовала.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Давно у меня не возникает животного ужаса от каждой, с жужжанием пролетающей пули. Старость сродни отваге… А война — штука странная: то вот она, то ее нет. Где-то скрылась. Люди об урожае вдруг задумываются, о зиме вспоминают, на виноградники бегут, в поля. И ссорятся по-семейному, и шутят, и свадьбы играют… Иной раз приезжаю к родне, вроде ничего, тихо… Моя Кэти говорит, что за двадцать лет притерпелась так жить. Привыкла не очень-то привыкать к миру. Но маленьких — жалко!