И было утро... Воспоминания об отце Александре Мене - Коллектив авторов

Но он видел, а может быть, ещё только чувствовал и другое: вокруг лож ь, жестокость, тирания, смерть. И он сознательно не стал ни пионером, ни комсомольцем. В те годы это был нравст венный подвиг.

По праздникам, которые отмечались после войны особенно пышно, над Красной площадью высоко поднимали на аэростате гигантский портрет Сталина. Идол, освещённый прожекторами, и рабий восторг. Торжество язычества. Отец Александр рассказывал, что именно тогда, когда впервые увидел в чёрном небе этот портрет, он понял, что должен стать священником. Ему было тогда двенадцать лет.

«Пресвятая Дева Мария, Ты три дня искала Сына Твоего отрока Иисуса Христа и нашла Его в Храме Божием — доме молитвы»…

Он привёл к Богу многих. Но не надо думать, что он бездумно крестил всех подряд, в погоне за количеством, хотя доброта его к людям была безгранична. Я присугствовала на некоторых беседах о. Александра с катехизаторами, то есть руководителями групп по подготовке к крещению. Вряд ли ещё при каком-либо приходе в нашей стране был такой институт подготовки к крещению.

Советские власти ввели свою модель: приходи (если не боишься, что сообщат на работу), предъяви паспорт, плати деньги. Всюду господствует эта модель фарисеев: для новокрещённых сынов Авраама причастность к общности уже гарантирует причастность к Богу. Не вдумывайся, не вникай, не знай, во что ты веришь.

О. Александр говорил на беседе: «Франциск Ксаверий когда‑то крестил тысячи в Индокитае. Во что крестил? Есть опасность, что в человеке часто проявляется инстинкт приобщения к коллективу, грубо говоря, стадный инстинкт. Стишком одиноким ощущает себя человек в окружающем мире, поэтому он инстинктивно ищет защищённости. Истинно человеческий элемент как бы испаряется.

То, что человек должен сознательно идти навстречу Богу — и в этом его высшее призвание и предназначение его жизни на земле, — вот это часто не присутствует в сознании людей, желающих принять крещение. Не присутствует… Мир в трудностях, мир в брожении. На Западе — захваченность материальными благами.

Во многих странах вновь люди не желают видеть, что марксизм привёл к политической и экономической катастрофе, для них — это новая мифология. Возникают все новые доктрины, угасают любовь и вера. И в этом мире многие буквально бросились к Церкви.

Неофитам мы не можем лгать. Христианство — не кайф, не защищённость, это мужество людей, решившихся идти по пути открытия себя воздействию духа».

Так учил О. Александр. Завистники о. Александра видели, скорее всего, внешнюю (хотя он отрицал принцип «чем больше, тем лучше»), количественную сторону его успеха. Но думается, что строгость и правда, вера и любовь, которые О. Александр не скрывал, была все же главной силой, привлекавшей к нему человеческие сердца.

В статье «За что преследуют о. Александра Меня», напечатанной в 1984 году в Нью–Йорке, писатель Марк Поповский, бывший другом и учеником о. Александра, привёл такое свидетельство: во времена гонений О. Александр крестил в год несколько десятков человек. Сегодняшние читатели, свидетели всемирной ставы о. Александра, вероятно, воскликнут: «Как мало!» Но знают ли они, как это было?

Представляет ли себе современный молодой человек, что за простое собрание в частном доме для молитвы, для христианской беседы — «во имя Моё», говоря сювами Христа, — люди исчезали в одну ночь, бесследно, навеки? Что в те дни за крещение, особенно представителей интеллигенции, изгоняли со службы, отправляли в лагеря? Сейчас многим, и не только молодым людям, это кажется дикой сказкой, но они и были, собственно, рождены, «чтоб сказку сделать былью».

Несмотря на то, что я жила и училась рядом с о. Александром, на моей земле — Неба не было. Когда же стала совсем взрослой, после многих лет горя, разочарования и утрат произошло нежданное, фантастически прекрасное событие. И я вдруг почувствовала, что меня взяла за руку и повела по жизни абсолютно не заслуженная мною, добрая, умная Отцовская рука. Это было так чудесно, и так ново, и так явно, что, несмотря на все «воспитание», я поняла, Кто это и что мне следует сделать.

Мой крестный отец[20], любящий и добрый, страшно боялся за меня. Он знал «систему». В числе главных «особо опасных государственных преступников», проходивших по «делу врачей», и его должны были повесить на Красной площади в1953 году. «Пойми, это очень опасно!» — говорил он.

Найти священника, которому можно довериться, было очень трудно. Поиски заняли несколько лет. Фантастика! Но «вышла» на о. Александра я через своих детей, которые гораздо раньше крестились у него. И даже были им повенчаны. Крестить мать одного из своих учеников о. Александр, конечно, согласился, но прежде хотел побеседовать со мной (как теперь я понимаю, подготовить меня). И вот зимой 1984 года я впервые поехала с детьми в Новую Деревню.

Самый разгар гонений, угроз и допросов. Все беседы с о. Александром надо было тщательно скрывать. Входить в домик при церкви нельзя, и без этого еженедельно от настоятеля шли доносы.

В доме напротив церкви был установлен пост наблюдения за теми, кто приезжал к о. Александру.

Мы приехали, когда служба кончилась, и делали вид, что гуляем, прохаживаясь в сторону кладбища и обратно. Нужно сказать, что две недели, с тех пор как о. Александр назначил эту встречу, я была в непрерывном стрессе. Я не могла ни есть, ни спать — так боялась этой беседы. Бессонными ночами готовила длинные речи, которые произнесу перед ним. Ведь ни разу в жизни не разговаривала ни с одним священником! Что я ему скажу?

И вдруг я увидела у ворот церкви под ослепительным солнцем на голубом снегу удивительно прекрасного человека в чёрной, летящей по ветру одежде. Он звал меня. И, ни о чём больше не думая, я побежала ему навстречу.

Когда‑то в раннем детстве маленький, пятилстний Алик Мень впервые пришёл на исповедь к о. Серафиму Батюкову, священнику подпольной, катакомбной, русской церкви. И потом, когда его расспрашивали взрослые, как это было, он, весь светясь, ответил: «Как в Царстве Небесном!» Когда я прочла об этом в воспоминаниях Веры Яковлевны Василевской (сестры матери о. Александра), то вдруг поняла, что это именно те слова, которыми можно описать мою первую беседу с о. Александром.

Тайна жизни и смерти… Когда умер мой крестный, главный человек в моей судьбе, любящий и добрый, я очень много разговаривала с о. Александром о смерти. На многое он раскрыл мне глаза, доверительно рассказывал о своём опыте духовного общения с умершими. Если О. Александр узнавал какие-либо сведения и факты, он обязательно говорил мне об этом. И когда ему дали возможность открыто читать свои удивительные лекции, я попросила его прочесть цикл лекций и на тему «Жизнь и смерть».

В спешке, в духовном разладе и распаде нашей жизни отношению людей к тайне смерти О. Александр придавал огромное значение. «Пусть задумаются!» — говорил он. И был проведён цикл вечеров «Жизнь и смерть» в рамках общества «Культурное возрождение», создателем которого он был. Его проповеди при отпевании становились все значительнее — глубже и проникновеннее: «Друзья мои, я призываю вас не только к вечной памяти о наших близких. Я призываю вас к постоянному общению с ними».

В документальный фильм «Будет ли коммунизм?», выхода которого на экраны он ждал в последнюю весну своей жизни и увидеть который ему так и не довелось, О. Александр совершенно не случайно включил одну из таких проповедей. Вот строки из сценария к фильму «Тайна жизни и смерти», который был заказан за месяц до гибели. О. Александр написал их в последние часы жизни.

«Смерть… Страшное, тяжёлое, как камень, слово. Однако вычеркнуть его из нашего обихода нельзя Уход из этой жизни неизбежен. А мы тщетно пытаемся закрыть глаза на действительность. Перед лицом смерти острее встают перед нами вечные вопросы о смысле жизни, о предназначении человека, о достоинстве личности. Это именно те вопросы, которые долгое время были у нас либо отодвинуты на дальний план, либо совсем вытеснены из сознания. Здесь — одна из причин тяжёлого духов/юго кризиса, к которому пришло наше общество».

Убийца точил топор и высчитывал день. Место было, очевидно, предрешено — лесная тропа к электричке.

Любимый наш друг…

— Это особая тропа, — говорили вы.

— Да, я знаю, по ней ходил святой Сергий Радонежский.

— Да, конечно, конечно, но не только…

Как мы были беспечны, как не поняли, как допустили, не защитили!

У гроба его так нестерпимо было знать, что вдруг возникла стена, что он перешёл грань. «Где ты теперь, где, расскажи, расскажи… Ведь ты теперь знаешь…» И был в этом беспомощный эгоизм горячо любимых отцом детей, которые привыкли даже знания отцовские считать своими. Многие из нас с радостью ринулись бы с ним через эту грань миров, чтобы сердцем помочь и поддержать его на этом пути.