Похищение чудовищ. Античность на Руси - Ольга Александровна Кузнецова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Морской червь. Физиолог Дамаскина Студита, XVIII
Но в народной культуре — на лубке XVIII в. — появляется аномальная гарпия. Это монстр, напоминающий чудовищ средневековых бестиариев, от «классической» гарпии в нем осталось только соединение женского со звериным. Описание под картинкой настолько подробно, что наверняка сделано по изображению. Новая гарпия отрастила рога, львиную гриву, раздвоенный драконий хвост, как у аспида, и переселилась в воду. Вообще влияние аспида, мелюзины или другого монструозного змея хорошо заметно. Вспомним, что в сборнике «Луцидариус» (переведен с немецкого в XVI в.) рассказывается о четырехсаженном (больше 7 метров) индийском черве с человеческими руками, который ловит крупных зверей (в частности слонов, а также медведей или мулов), уносит их в воду и пожирает. Тот же зверь в разных источниках называется донтотираном или червем морским. В Физиологе Дамаскина Студита он совершенно монструозен: не имеет рук, зато очень зубаст и даже грызет камни, когда не занят поеданием скота, пришедшего на водопой. Окончательно утвердившись среди чудовищ, он приобрел и уникальные рекомендации по способу поимки (на удочку с мясом овцы), а его смертоносный яд нашел применение для «послушливых стрел» завоевателей. Параллельно с этими сведениями в «Космографии» тот же персонаж все-таки очеловечен и назван красивым (животно красно), хотя на иллюстрации он просто красного цвета.
…в той убо реце бывает червь великий <до> семи локтей в ширину, а в долготу дватцать локтей, имат же токмо два ока и два зуба злая и может сокрушити животн<о>, и древо, и камень, егда же видит на реце яко пьет воду некое животно — или верблюд, или вол, или конь — восхищает и снедает его. Того червя имут человецы удицею: на ней же полагают <на> прелщение мясо от овцы. И егда поимают его, вешают его главою долу — и каплет изо рта его яд желты<й>. Имат сицевое действо: яко сим <и> кам<е>ние горят: зажигаху древнии цари грады, яже хотяху раззорити…
Физиолог Дамаскина СтудитаЗемноводная гарпия с лубка приспособила двойной хвост для самостоятельной ловли добычи вроде свиней, овец и волов, причем взыскательный монстр не ловит кого попало, а выбирает тех, кто кажется повкуснее. Подобно ученым счетоводам из «Путешествия Гулливера», автор текста описывает ежедневный рацион чудища. Поимка в далеких краях и морях всяких диковинок — известная тема лубка. Сначала подобные истории подавались под видом забавных новостей, а затем стали сатирическими картинками. Большинство изображений копировалось с западноевропейских гравюр. Можно подумать, что исходно лубочная история относилась к кому-то вроде донтотирана, но дело в том, что в Европе действительно были гарпии с драконьими лапами и змеиными хвостами. Примерно такая изображена на эмблеме Bonis a divitibus nihil timendum (Праведным не следует бояться богатых) в знаменитой «Книге эмблем» Андреа Альчиато (1531), гравюры сделаны по рисункам Йорга Брея Старшего.
Гарпия. «Книга эмблем» А. Альчиато, XVI в.
Гарпия — чудовище, живущее в воде и на земле. Сие чудовище имеет 10 футов в длину, его лице подобно человека, широкой рот, два воловьи рога, ослиныя уши и долгую гриву, подобную львиной, и две титки, похожия на женские, и крылья летучей мыши; оной ползает на двух толстых и коротких лапах, вооруженных пятью кохтями, также и два хвоста, из коих один подобен змеиному, которой кажется способным для ловления добычи, а другой имеет на конце неболшее копьецо и служит ему для умерщвления поиманной добычи; нижняя часть его тела покрыта чешуею, а верхня волосами; оное поимано тенетами многими людми в озере Фагуа в правинцы Хиале в Северной Америке; сие пло<т>оядное чудовище выходило ночью из своего озера для пожирания свиней, овец и волов; оное съедает на всякой день по 3 свиньи и по 4 овцы и по 1 волу, <к>оторы ей кажутся вкуснее.
Текст под лубочной картинкойЛукомойры
Представим себе ситуацию: после того, как многие поколения людей учили по хрестоматии «У лукоморья дуб зеленый…», какой-нибудь исследователь нашел самую главную, основную рукопись Пушкина, где было написано не «у лукоморья», а, скажем, «у луга мойры» — совсем другой смысл! Ну, или не «парки бабье лепетанье», а «в парке бабье лепетанье» («Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы»). Конечно, такая небрежность по отношению к Пушкину маловероятна. Исследованием его рукописей занималось и занимается много серьезных ученых, а настоящим ученым стоит верить, потому что их единственная цель — узнать правду (обычно им для этого хватает образования и смекалки), а не ввести всех в заблуждение и что-то скрыть. Но если говорить о менее изученных писателях, то такие случаи действительно бывают.
Самым известным русским поэтом XVII в. можно считать Симеона Полоцкого. Его лучшие, поздние стихи изданы и изучены неплохо, а вот ранняя поэзия — хуже. На интернет-ресурсах можно без труда найти текст одной из его самых первых декламаций, то есть приветственных стихов, царю Алексею Михайловичу, которые произносили в 1656 г. ученики Симеона. Даже знатоку древнерусского языка текст декламации понимать нелегко. В нем есть заимствования из польского и белорусского. Посмотрим всего на две строки этого сложного текста — в том виде, в котором они всюду опубликованы: «Жий, монархо росийский, жий долгие лета, // Нехай парки для церкви не зайзрят ти света». Перед нами пожелание монарху здравствовать и царствовать, а также неких успехов по вопросам церкви. Удивительнее всего здесь слово парки, которое поясняется комментаторами как сестры-мойры — те самые, что прядут «жизни спутанные нити» или, по выражению Андрея Белобоцкого, «краткой жизни моток».
Симеон Полоцкий, благодаря своему образованию, конечно, знал многое из античной мифологии. В XVIII в. через словари широко распространяются описания трех мойр (в «Мифологической библиотеке» их зовут мúры или случаи) примерно с теми подробностями, какие могли быть знакомы ученому человеку Раннего Нового времени: их имена, специализация, внешний вид. Красивое рассуждение о цветах человеческого счастья, напоминающее о зонтике Оле-Лукойе и других поздних образах, было заимствовано у французского поэта Э. Павийона (через «Иконологический лексикон»).