Коко и Игорь - Крис Гринхол
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Коко не может терпеть такие экзотические названия, как «В ночи», «Сердце безумия» или «Дочь китайского короля». Ей кажется, что все эти названия глупы и претенциозны. Она хочет чего-то более таинственного, чего-то простого, но загадочного. Чего-то сильного. Может быть — цифру. Ее любимую цифру: пять.
Коко знает: это будет первый случай, когда кутюрье ставит свое имя на флаконе. А почему бы и нет? В конце концов она создала эти духи. Почему бы людям не знать, кто их автор? Это не бахвальство, это естественная гордость.
Первые отзывы клиенток весьма многообещающи. Бо был прав: духи им нравятся: запах ненавязчив и сохраняется весь вечер. И, кажется, что также важно, духи нравятся их мужьям и любовникам. Если мужчинам приятно вдыхать этот запах, занимаясь любовью, решает Коко, успех духам — гарантирован.
Внизу, в холле, Игорь вынимает пластинку из конверта, кладет ее на диск граммофона и замечает, что поверхность пластинки слегка волнообразная. Он поднимает рупор граммофона, ставит ручку в нужное положение. Касаясь пластинки, иголка издает легкий скрип. Игорь следит за бороздками, с которых слетают звуки музыки. Божественные Франц Шуберт, бетховенский Хаммерклавир. Концерт для клавесина Баха.
Наверху Мари подает Екатерине стакан с водой. Екатерина садится, благодарно улыбаясь.
— Надеюсь, музыка не мешает вам спать, мадам.
— Я должна много спать, чтобы продлить свою жизнь, Мари.
— Надеюсь, вы себя лучше чувствуете.
— Немного лучше, спасибо.
— Могу я подать вам что-нибудь еще?
Екатерина садится.
— Нет, но скажите мне, — она отпивает воду, — как долго вы работаете у мадемуазель Коко?
— Больше двух лет, мадам. — Мари складывает руки на животе.
— И вы находите, что она хорошая хозяйка? — продолжает выпытывать она.
— Что вы хотите сказать, мадам?
— Ну, она честная и справедливая? — Екатерина чувствует, что Мари колеблется, и смеется, чтобы обезоружить ее. — Не тревожьтесь, я не собираюсь шпионить за ней.
— Она хорошо к нам относится. И Сюзанн она очень нравится, — добавляет Мари для убедительности.
— Она может быть очень щедрой, я знаю.
— Да. Может.
— Она заслуживает хорошего мужа.
— Я тоже так думаю.
— Но она современная женщина.
— Современная, да, — соглашается Мари с некоторым беспокойством.
— Знаете, что я имею в виду — независимая.
— Очень.
Екатерина чувствует, что зашла в тупик. И будто загнала себе под кожу занозу. Она решает говорить более откровенно.
— Иногда мне становится интересно… — Она нервничает и не может закончить фразу. — Мне интересно, насколько она моральна. — Ну вот. Вот она и сказала.
Мари кажется, будто у нее в руках раскаленный кирпич.
— Простите, мадам?
Мари прекрасно понимает, куда ведет беседа, и ей это не нравится.
— Ну как у нее с моралью? — неловко спрашивает Екатерина. — Вот, что я имею в виду.
Мари чувствует, как за ней разверзается пропасть и какие-то твари хватают ее за пятки.
— Ну, мадам, все зависит… — Она осторожно подбирает слова.
— Зависит от чего?
— После войны многие понятия изменились…
— Изменились?
Мари теребит пальцами подол. Ей не хочется ввязываться в неприятности. Будто что-то сдавило грудь.
— Я совсем не понимаю, чего вы от меня хотите, мадам. — Мари решает выиграть время.
В глазах Екатерины ярость.
— Я хочу, чтобы вы сказали мне правду. — Внезапно между ними исчезает социальная дистанция. Екатерина обращается к Мари, как женщина к женщине.
Мари хочется выплеснуть все, что она знает. Ее охватывает желание рассказать все. Но тактичность — неотъемлемая часть существования прислуги в доме — убивает порыв. Ее ответ — будто ее голосом говорит привидение — очень практичен, дипломатичен и отвратительно нейтрален. Будто гоночный автомобиль утащили с трассы.
— Мадемуазель Шанель пережила страшную трагедию, мадам…
Екатерина прекрасно понимает, что это не ответ.
— Но у нее было много удач.
Мари с осторожностью кивает:
— Да, в самом деле.
— Она очень богата.
— Думаю, что да.
— И могущественна.
— Да.
— Не то, что я?
Мари не знает, куда деваться от этого допроса. Твари из преисподней уже принялись за ноги. Одна коленка болит так, будто там перелом. Она прикусывает губу и сдается.
— Мадам, я всего лишь горничная, мне трудно отвечать на подобные вопросы.
Неудовлетворенная уклончивостью Мари и желая восстановить пропасть между ними, Екатерина принимает почти снисходительный тон:
— Конечно, вам трудно. Извините.
— Что-нибудь еще, мадам? — после неловкой паузы спрашивает Мари.
— Что? — безразлично произносит Екатерина. — Нет. Можете идти.
Мари удаляется и, оказавшись за дверью, с облегчением вздыхает. У нее трясутся руки. Спина взмокла от пота. Довольная тем, что испытание миновало, она все-таки огорчена. Она стала заговорщиком, то есть почти предателем. На самом деле Мари не знает, где тут правда. В глубине души она чувствует, что и она, и Екатерина низко пали.
Тем временем Екатерина испытывает сильнейший стыд. Закрыв глаза, она не может поверить, что позволила себе так унизиться. Что она себе представляла? Разумеется, Мари предана своей хозяйке и никогда не скажет ничего дурного о ней. Ее молчание куплено. Как глупо и нечестно ее расспрашивать! Екатерину охватывает отчаяние, она кулаком зажимает рот.
Внизу Коко прислушивается к музыке, плывущей из студии Игоря. Она смотрит на очертания прямоугольного флакончика. Затем думает о круглой пластинке, создающей звуки музыки в холле. И ей приходит в голову странная мысль. В ее сознании начинают сплетаться два очертания — квадрат и круг. И тут же возникает уверенность, что они очень хорошо подходят друг другу.
Коко начинает рисовать, делая все больше вариантов. На бумаге появляется некий черный вензель — буква «С» в прямом начертании и в повороте. Будто какой-то геральдический девиз, будто подпись. Как смягченная версия олимпийских колец. Этакая пряжка. Или два интимно повернутых друг к другу профиля.
