Коко и Игорь - Крис Гринхол

существует заведенный порядок в Бель-Респиро. Зачем его нарушать? В этом нет никакой необходимости.

В то же время Коко размышляет о его нежелании провести в виде исключения одну ночь вместе. Это такая малость по сравнению с тем, что она ему уже дала. Ей просто не верится, что он такой эгоист. Теперь ей кажется, что их жизнь в Бель-Респиро — низость, корысть и дешевка. Она в ярости от того, что увидела в его отказе. На минуту она мрачно сжимает губы, так что их совсем не видно. В темноте ее профиль кажется высеченным из камня.

Коко смотрит в окно, луна показывается то слева, то справа от машины. Под ее светом поблескивают кусты. В лучах фар вьются насекомые, которые разбиваются о ветровое стекло. Мелькнула лисица. Слышится глухой удар. Коко думает, что они сбили лисицу. У нее инстинктивно сжимаются кулаки, и она вздрагивает. Никто ничего не произносит, даже шофер, который должен был бы это почувствовать. Во рту у Коко появляется отвратительный привкус.

Они въезжают на дорожку. Дом утопает в тени. Горит одинокая лампочка в комнате Екатерины. Автомобиль останавливается. На какой-то момент Игорь видит пятно тени, заслонившей свет: он уверен, что занавеска дернулась и закрылась.

19

Клик. Бледная худая Екатерина стоит у рентгеновского аппарата, прижавшись грудью к экрану. В последние несколько недель ее здоровье ухудшилось. Врач предложил поехать в больницу в Париже, обследовать легкие. С каменным лицом она изо всех сил сдерживается, будто ждет какого-то взрыва.

После исследования врач приглашает ее в кабинет, чтобы показать ей снимки.

— Хорошие новости, — говорит он, — процесс не усиливается.

Он помещает на светящемся экране снимки, один за другим. Екатерина рассматривает изображения, вглядывается со сверхъестественным спокойствием. На снимках — ее тело, представленное во всей его материальности. Открыты строительные леса из белых костей. Чернота заполняет вакуум между ребрами, кроме тех прозрачных мешочков, которые выглядят похожими на медуз и которые, как она догадывается, и есть ее сердце и легкие. Она испугана видом темных пространств, в которых нет никакой души.

— Тем не менее, как вы можете видеть, туберкулез есть.

Врач указывает на белые водовороты, обволакивающие ее легкие. Екатерина будто окоченела и с трудом понимает, что он говорит. В этих картинках ужас смешивается с каким-то волшебством. Екатерину пробирает озноб, она дрожит.

Наклонившись поближе, чтобы все рассмотреть, она не может удержаться, чтобы не тронуть рентгеновскую пленку на экране. Не белые тени на легких поражают и ужасают ее больше всего. Нет, острее всего бьет появление ее левой руки, которая попала в одну экспозицию. Екатерина прикладывает руку к изображению, на котором нет кожи, палец к пальцу. И вокруг безымянного пальца отмечает обручальное кольцо в негативном изображении — как ореол вокруг белой кости.

Кольцо вращается, словно призрачное. Как будто она проникла под покров тайны, чтобы внезапно увидеть правду. Но если это откровение, оно немилосердно. Оно не сопровождается подъемом духа, в нем не присутствует святость или блаженство. Наоборот, Екатерина чувствует, что ее тянет вниз. Она, как никогда прежде, осознает свою смертность. И это наполняет ее страхом.

Она пытается думать о Боге, обитающем в кальции этих костей. Но две вещи — рентгеновский снимок перед ней и существование Бога в вышине — в этот момент кажутся полностью несовместимыми. Не образ Бога в ее голове, а огромное ничто, ужасающее чувство вычеркивания, финальная бессмыслица, которая хочет ее поглотить.

Екатерина всегда цеплялась за веру в то, что там что-то есть — что-то могущественное и неопределимое, однако прекрасное и определенно доброе. Соломинка, за которую можно ухватиться, утешение, утверждение, как маленький крестик, который висит у нее на шее. До сегодняшнего дня это давало ей надежду на то, что печальное жалкое, прискорбное дело этой жизни — не все, что есть на свете. Но что это, в конце концов? Эти размышления ее пугают. Она находит ужасающей перспективу забвения. Золотое кольцо представляется ей знаком зеро, которое все в себя втянет.

Даже несмотря на то что Игорь сопровождает ее, Екатерина никогда еще не чувствовала себя такой одинокой.

— Спасибо, — говорит Игорь рентгенологу и пожимает ему руку.

«Прекрасно, — думает Екатерина, — он не хочет меня волновать». Но разве он обязан так сердечно пожимать руку врачу? Тот ведь только что сообщил ему, что у его жены туберкулез. Разве Игорь не понимает, что она сейчас выслушала смертный приговор? И он пожимает руку за то, что она должна умереть? Ее рукопожатие более скупое, сдержанное.

Потом Игорь говорит слова утешения и старается ее поддержать, но после рентгена Екатерине кажется, что в его словах ей чего-то не хватает. Ей трудно определить, но то ли, как она чувствует, за ними скрывается осуждение, то ли, может быть, и чрезмерное утешение. Одно она точно знает: между ними образовалась брешь, или барьер, или какая-то стена. Может быть, это оттого, что Игорь жив и здоров, а она больна? Неужели все так просто?

На следующее утро Екатерина просыпается вся в поту от испуга, полностью измученная. Обернувшись, она видит рядом с собой пустую подушку и испытывает сильнейшее унижение.

Игорь уже работает внизу, бьет по клавишам фортепиано. Екатерина слышит из дальней части дома голоса детей. И в ее сознании возникает голос Коко, которая что-то поет детям.

20

Игорь заканчивает игру на фортепиано затейливым пассажем. Клавиатура трепещет под его руками, как рулон пленки, который заправляют в проектор. Он выходит из комнаты и идет по коридору к студии Коко. После ссоры в Париже последние два дня Коко его избегала.

Коко сидит за рабочим столом, что-то отрезает и прикалывает. Она подбирает материал для белого платья и темной шляпы. В фильме, который они смотрели в тот вечер, ее поразил контраст между белой рубашкой и черной маской, между белой лошадью и черной шляпой. Она еще раз убедилась в том, что черный на свету всегда доминирует над другими цветами. Она вспоминает годы в монастырской школе, где их заставляли носить черно-белую форму, что делало их похожими на монахинь. В этом что-то есть, думает Коко в тот момент,