Берег мечты - Гиррейру Виктория

— Вы уже многое сделали для простых людей, — сказала она, войдя в кабинет Эпифании. – Помогите и мне! Мой сын должен учиться, он одарённый мальчик. А я соглашусь на любую работу!

Выслушав её трагическую историю, Эпифания предложила Жудите то, о чём она и мечтать не могла:

— Знаешь, наша семья всегда обходилась без прислуги, но сейчас и я, и мои дочери так загружены работой, что нам нужна помощница по дому. Если тебя это устроит, то бери сына и переезжай к нам. У тебя будет и жильё, и неплохое жалованье.

Разумеется, Жудите это устраивало! Она принялась горячо благодарить Эпифанию, но та прервала её:

— Будем считать твою проблему решённой. Я попрошу дочерей подготовить для тебя комнату, и уже завтра ты сможешь приступить к работе.

Решение взять в дом прислугу очень порадовало Эпифанию. Она откинула голову на спинку стула и представила, как приходит домой, а там всё сверкает чистотой и обед готов. Но даже не это главное. Главное — в доме тишина! Дочери не ведут свои бесконечные свары, потому что их сдерживает присутствие посторонней женщины и ребёнка. Уж при ребёнке они наверняка не станут обзывать друг дружку непотребными словами, да и Сокорру не будет ходить по дому полуголой, а значит, у Женезии будет меньше поводов нападать на сестру, обвиняя её в бестыдстве и разврате. Ох, как хотелось бы, чтобы Сокорру и Женезия — родные сёстры, но полные антиполы — хоть в чём-то нашли точки соприкосновения!…

В последнее время Эпифанию мучили жестокие приступы мигрени. На работе она то и дело глотала обезболивающие таблетки, но боль не унималась, лишь становилась глуше. А домой она возвращалась поздно вечером, когда вся семья уже была в сборе, и опять не имела никакой возможности хоть часок полежать в тишине и покое, поэтому прибегала к снотворному.

Деодату всерьёз беспокоили затяжные мигрени Эпифании, он говорил, что ей надо побольше отдыхать и не слишком увлекаться политикой, которая и так уже подорвала её здоровье. Но разве могла Эпифания предать интересы людей, избравших её на этот хлопотный пост! Нет, она должна бороться до конца. Став заместителем префекта, Эпифания делала всё возможное для улучшения жизни своих избирателей, а когда столкнулась с открытым противодействием Феликса и увидела в его лице непримиримого врага, то приняла мужественное решение выйти из правящей партии и примкнуть к оппозиции.

Жудите попала на приём к Эпифании в последний день её пребывания в префектуре. А на следующий день она выступила на митинге, устроенном оппозицией, и сообщила, что объявляет открытую войну коррупционеру Феликсу Геррейру.

Народ встретил это сообщение овацией, Эпифанию долго не отпускали с трибуны, она отвечала на вопросы рыбаков и не уставала повторять, что верит в победу над зарвавшимся префектом. Когда же она сошла с трибуны, то почувствовала, что земля в буквальном смысле уходит у неё из-под ног. Эпифания пошатнулась, но Деодату успел вовремя взять её под руку и увести со сцены. Он знал, что у его жены с самого утра нестерпимо болела голова, поэтому и поехал с ней на митинг, а потом отвёз её домой.

После нескольких часов отдыха Эпифании полегчало, чего нельзя было сказать о Феликсе, который пришёл в ярость, узнав о демарше своего заместителя.

— Мерзавка! Дрянь! — ругался он, нервно расхаживая по комнате. – Надо было давно её уничтожить! Ведь она не скрывала от меня своих намерений, но я не воспринимал их всерьёз. Я даже не допускал мысли, что нормальный человек может добровольно уйти с такой престижной должности. Выходит, она сумасшедшая!

— Она фанатичка. Разве ты этого раньше не знал? – вставил своё слово Алешандре. — Зачем ты взял её своим заместителем?

— Затем, что мне были нужны голоса женщин! – сердито ответил Феликс. — Во время выборов это был верный ход с моей стороны, а вот потом я дал маху. Эта оголтелая бабёнка имела доступ к документам, которые непременно использует против меня! Она многое могла раскопать, пока работала в префектуре, а теперь сожгла все мосты и уже ни перед чем не остановится! Я должен быть готов к любым неприятностям.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— И ты позволишь ей безнаказанно вредить тебе? — зловеще сверкнула глазами Адма. — Эту гадюку надо раздавить, растоптать!

— Нет, конечно, я что-нибудь придумаю, — сказал Феликс без присущей ему уверенности. — К сожалению, у этой твари безупречная репутация и никаких тёмных пятен в прошлом. Но в наше время, как известно, опорочить можно любого. Если завтра несколько газет напишут, что она алкоголичка, извращенка и взяточница, то ей долго придётся отмываться…

— «Нет, это не выход, — подумала Адма, — тут надо действовать наверняка. Решительно и беспощадно!»

— А как же быть с приглашением на праздник в отеле «Казино»? Ты теперь туда не пойдёшь? — спросила она Феликса.

— Ох, я о нём совсем забыл! — откликнулся он. — Сегодня этот праздник, прямо скажем, некстати. Но я должен туда пойти! Пусть все увидят, что я не сломлен и даже не испуган. Я буду веселиться вместе с народом и продемонстрирую полнейшее спокойствие и уверенность в своих силах. Да, именно так я и поступлю. У доны Эпифании руки коротки!

Феликс расхрабрился, его голос опять обрёл прежнюю твёрдость и зычность.

Адма же не только поддержала мужа, но и дала соответствующие наставления сыну:

— Ты, Алешандре, тоже собирайся, пойдёшь вместе с отцом. Надень смогинг и приободрись! Ты в последнее время ходишь как в воду опущенный, но сегодня тебе придётся забыть о своих печалях. На празднике и выражение лица должно быть соответствующее!

Говоря о печалях сына, Адма имела в виду его размолвку с Ливией, из-за чего он очень страдал.

Ливия теперь снимала комнату у дядюшки Бабау, не в силах находиться под одной крышей с Августой. Устроил её туда Гума, чем вызвал негодование и гнев Эсмералды.

— Он унизил меня, привёл в мой дом соперницу! Папа, ты не должен сдавать ей комнату! — кричала, топая ногами, Эсмералды, но Бабау приказал ей взять тряпку и вымыть пол в комнате Ливии.

Обиженная, оскорблённая Эсмеральда нашла понимание и сочувствие только у Алешандре, который объяснил ей, как можно использовать данную ситуацию для того, чтобы поспорить Ливию с Гумой.

План, предложенный Алешандре, ещё не потерявший надежды восстановить прежние отношения с Ливией, был прост до тривиальности. Согласно этому плану, Эсмеральде надлежало всего лишь под благовидным предлогом заманить Гуму в свою комнату, предложить ему сок, смешанный с лошадиной дозой снотворного, а потом, когда он уснёт, раздеть догола и улечься рядом с ним на кровати.

— Когда всё будет готово, ты позвони мне, и я сам позабочусь о том, чтобы Ливия вошла в твою комнату, — внушал ей Алешандре. — Она должна увидеть своего рыбака голеньким и спящим в твоих объятиях.

— Гума не её, а мой! — возразила Эсмералда, а в остальном полностью согласилась с планом Алешандре.

Они устроили всё, как и было задумано, однако нужного результата не достигли. Очнувшийся Гума чувствовал себя так плохо, что дядюшке Бабау пришлось вызывать Родригу, а тот сразу понял, в чём дело, и устроил пациенту промывания желудка. Позже Гума объяснил Ливии, что он стал жертвой провокации, она его слегка пожурила и тотчас же простила.

Дядюшка Бабау отправил дочь на исправление к Рикардине, а уязвлённому Алешандре оставалось только мучиться ревностью и обдумывать план очередной, гораздо более изощрённой провокации, способной навсегда разлучить Ливию с Гумой.

Перебрав множество вариантов, Алешандре остановился на одном, который он тоже не мог осуществить в одиночку, и на сей раз, его сообщником должен был стать ни кто иной, как Феликс. Но захочет ли участвовать в подобного рода играх, особенно сейчас, когда предвыборные страсти накалились до предела?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Несколько дней Алешандре выжидал, не обращался к отцу с такой обременительной просьбой. Он надеялся поговорить об этом во время их совместного похода на праздничный вечер в отеле «Казино». Не мог же Алешандре предположить, что какая-то сумасшедшая Эпифания спутает ему все карты! Теперь отец расстроен, рассержен, ему надо спасать свою репутацию, а не думать о любовных проблемах сына.